— Мам, — перебила Гата, не выдержав давления на детскую тему, — у меня к тебе вопрос. Ты можешь вспомнить, как тебя в школе обижали? Или, может, у вас был в классе какой-нибудь самый первый хулиган?

— В наше время, — с укором ответила мама, — обижать девочек было непринято. Да и когда ты училась, тоже все было в порядке.

— Не знаю, — сказала Гата с сомнением. — Я помню, как меня сосед по парте со стула спихнул, я тогда месяц с забинтованным локтем ходила.

— И я помню. Непростой был мальчик. Ященко, кажется, у него фамилия. А спихнул он тебя за дело. Ты же сама его ящерицей дразнила. Так что тут ты сама виновата, впрочем, как всегда. А он, я уверена, с тобой за одной партой несколько лет просидел не просто так… Ты не знаешь, кто он сейчас, где, женат ли?

— Мама!

— А что? Я просто так спросила. Сейчас же есть всякие сети, все одноклассники давно друг друга понаходили. Что, тебе трудно? Ну, поищи его для меня, просто мне интересно.

— Мама, — строго сказала Гата, — пока. Я хочу есть, а с телефоном готовить неудобно.

— Ты так рано ужинаешь? — удивилась Алла Родионовна.

— Я просто проголодалась, — сказала Гата и выключила закипевший чайник.

— Позвони, как поешь.

Гата кивнула молча и отключила телефон. Она почти никогда не перезванивала матери, потому что не имела привычки звонить, чтобы поговорить ни о чем.

5

Пахло пылью, несмотря на то, что окна выходили не на шумный проспект, полный машин, поднимающих колесами целые тучи, а во двор.

Пройтись еще раз влажной тряпкой?

Гата длинно провела пальцами по светлой столешнице. Пальцы остались чистыми.

Летом Гата убирала пыль во всей квартире каждые свои выходные, но за рабочую смену накапливалось даже при закрытых окнах. Зимой ненависть к пыли впадала в спячку. Полгода назад был период, когда Гата сначала сама вычистила всю квартиру, а потом еще и клининговую компанию пригласила, чтобы ни волоска нигде не осталась. Наверное, тогда и родилось острое желание постоянной чистоты.

Ей очень хотелось порядка в жизни, вылилось это в наведение порядка в квартире.

Сейчас прибираться было негде. Перед завтрашней сменой Гата навела лоск, потом вот села за рассказ.

«Макароны на ушах не позволят дружбу» набрала Гата на клавиатуре. Потом стерла, вспомнив, что у нее уже было такое примечание. Звонок матери отвлек ее и отбросил на несколько творческих шагов назад.

Может, еще отступить? Поужинать?

Нет, одернула она себя. Отвлекаться нельзя. Сначала она доберет объем хотя бы на страницу, а все остальное — после. И ужин, и ванна, и аромалампа с любимым запахом мяты. Или свечка, с ванилью…

А она осталась или догорела еще неделю назад?

Когда Гата обнаружила себя на корточках возле раскрытых дверец стола, ищущую ароматическую свечку, то строго подумала: «Так! Ну-ка, возвращайся к делу!».

Вернулась. Села. Уставилась в текст на экране.

Володя стоял посреди школьной столовой. Гата страдала над его мыслями и чувствами.

Чем конкретно он может желать Петухову зла? Ну чем?

Может, все-таки сломанная нога подойдет? Пусть упадет — и хрясь! Тогда Петухов не сможет играть во дворе в футбол с приятелями.

Она подперла рукой щеку и вздохнула.

Ну какой футбол? Кто сейчас во дворах играет во что-то, кроме выращивания морковки на грядках смартфонов. Вечер четверга, несколько многоэтажек — а глянешь, дворы пустые. Вернее, забиты припаркованными машинами, да на площадке сидят несколько мамочек с детьми, которым дальше песочницы нельзя. Хоть бы стайка мальчишек пронеслась через двор! Может, они бы кого-нибудь преследовали, а тот бы убегал, петляя между машин, а тогда бы Гата увидела воочию и смогла бы достоверно описать одну будущую сцену, в которой хулиган Петухов со своими горластыми приятелями гоняли Володю по школьному двору и грозились бы надрать ему…

Она вздохнула и подперла вторую щеку второй рукой.

Ну что надрать? Напишешь «уши» — скажут, неправдоподобно, потому что «Вы вообще слышали, как выражаются современные школьники?». Напишешь правдоподобнее — закричат, что безобразие и не годится для детской литературы.

Нет. Определенно этот рассказ не давался, как черствый хлеб беззубой бабке.

А если ответить на наглое упорство злым упрямством?

Гата закрыла глаза, выдохнула, прогоняя все сомнения и топтания на месте. Потом быстро отстучала на клавиатуре, собрав все вместе: «И пусть он утонет, пусть обе ноги себе сломает, пусть он в люк на тротуаре провалится, пусть его корейцы похитят и в Австралию на рудники отправят».

И неожиданно осталась этим перечнем довольна.

Да, так будет лучше — беды сразу целым списком. Это как раз объяснит, почему Володя не бросился на обидчика: он увлекся красочными наказаниями. А потом один из пунктов неожиданно превратится в реальное событие, и Петухов… да, окажется в опасности падения куда-нибудь… в воде все-таки… или пусть он даже упадет и барахтается, захлебываясь…

Но Володя умеет плавать и спасет хулигана.

Она прикрыла ноутбук, взяла пустую кружку и вытащила из ведра под столом мусорный мешок с тремя скукоженными пакетиками чая. Унесла все это на кухню, где, пока закипала вода, все-таки протерла столешницу и стеклянный столик от пыли, хотя сама знала, что в этом нет нужды.

Поужинала специально макаронами, чтобы побольше настроиться на события рассказа. Но от вспрыгнувшей мысли нацепить их на уши и описать, так сказать, ощущения изнутри, отказалась.

Наконец, устроившись в прохладной постели, пощелкала пультом, переключая каналы большого телевизора. Где-то на третьем десятке переключения появилась идея съездить к подруге, чей фотоальбом она недавно изучала. Поговорить с ее дочерью. Пусть девочке четырнадцать лет, что немного больше, чем ориентировочная аудитория рассказа про Володю. Но можно попросить рассказать о проблемах в школе: как травят, на какие козни идут, как шушукаются и сговариваются, как реагируют, что говорят потом, что обсуждают между собой…

Позвонить прямо сейчас?

Но уже почти ночь, неприлично.

Когда на экране телевизора вдруг появился чей-то дачный участок, а круглолицый огородник с гордостью демонстрировал на камеру плоды своих огуречных трудов, Гата вспомнила, что подруга как раз завтра вместе с дочерью уезжает на дачу. На месяц минимум.

А завтра ее смена! И не поменяешься: лето, все в отпусках.

Ладно. Два дня отработать, а потом можно будет со свежими мыслями расписать все события в рассказе так, чтобы было правдиво, чтобы приняли в сборник, чтобы прочитали, поверили, одобрили… Ей ведь не так много хочется, а бьется она над этим текстом, как ни над одним другим.

Ну вот же не везет! Каждый раз одно и то же: к чему тянется душа, тем мается разум.

Гата завернулась в тонкое одеяло и накрылась с головой.

Да пусть и правда этот подлец утонет! Хотя бы ради ее покоя.

Глава 2

1

Ее несложный путь от дома до работы вызывал зависть тех сослуживцев, кому приходилось пользоваться метро. По мнению таких удаленно живущих сотрудников, Гате нужно было приложить непростительно малое количество усилий: триста метров пешком и потом еще пять остановок наземным транспортом — три по проспекту и две после поворота с него на улицу, ведущую прямиком к торговому центру.

Гата могла ходить еще короче, по паре километров пешком наискосок через старое кладбище, которое уже давно поглотил разросшийся город. Но как раз дорога через кладбище снижала зависть впечатлительных коллег. Саму Гату такая дорога не напрягала. При хорошей теплой и солнечной погоде, особенно летом, она с удовольствием возвращалась домой из шумного торгового центра через тихое кладбище с большими деревьями…

Утром, потолкавшись в переполненной маршрутке и посетовав на то, что пылкие рекламные обещания о дезодорантах не соответствуют суровой летней действительности, Гата выбралась на свежий воздух.