Как ни странно, голова была ясной и без какой-либо дури. Так что Аля приоткрыла глаза и тихо прошептала:

— Нянюшка…

Больше и не потребовалось. Старуха (та самая, ароматная) подскочила на стуле, словно ее шилом ткнули. И улыбнулась во все оставшиеся восемь зубов.

— Лилюшка моя! Родненькая! Никак ты в себя пришла?!

Аля чуть опустила ресницы.

— Больно. Говорить больно. Попить мне дай…

— сейчас, сейчас, родненькая, — засуетилась бабка. — Сей секунд все сделаю. Водички тебе с винцом намешаю. А то молочка, может, дать? Свеженькое, сегодняшнее…

— Водички, — попросила Аля.

Судя по ощущениям, она давно не ела. А молоко… Еще пронесет с него, на голодный желудок-то… Эх, простоквашки бы…

Что она и сказала. Женщина ласково погладила ее по волосам.

— Сей же день поставлю сквашивать! К завтрему и готова будет. А пока сделай глоточек…

Опять сверкнули золото и рубины.

Аля послушно отпила воды с вином. Немного. Чтобы в голову сильно не ударило. И поглядела на женщину.

— Нянюшка, что со мной было? Помню плохо, как в тумане! Расскажи, а?

Женщина отвела глаза.

— Ты слабенькая еще совсем. Куда ж такое рассказывать!

— а вот если ты промолчишь — мне намного лучше будет, правда? — едва не завелась Аля. Но вовремя смирилась и сделала печальное лицо. — Расскажи. Пожалуйстааааааа….

Слезу выдавить не удалось. Но и так женщина опустила глаза и тихо заговорила:

— Ребеночка ты потеряла, золотко мое. Мальчик был.

Неизвестно, какой реакции она ожидала от Али, но девушка только опустила ресницы.

— Ясно. Еще что?

— Родильная горячка у тебя началась. И ты три дня провалялась. Докторус приходил, спустил тебе дурную кровь и дал прочищающее. Не помогло.

Аля сверкнула глазами. Вот еще б кому клизмы с кровопусканиями от родильной горячки помогали! Спасибо, хоть не загнулась!

— чтоб больше ко мне этот придурок и близко не подходил! Ноги вырву!

Няня аж задохнулась от такого заявления.

— Детка! Да как же можно! Его твой муж аж из Лавери прислал, когда узнал, что ты в тягости!

— небось, надеялся, что этот придурок меня и уморит, — проворчала Аля.

Но пока обвинять не спешила. Про средневековую медицину она была наслышана. Проходила мимо истории медицины. И честно говоря, была о ней не лучшего мнения. Но! Заблуждались в те времена вполне искренне. Хотя какая разница — угробят тебя с искренним осознанием своей правоты и непогрешимости — или без оного?

— Да что ты! — тут же подтвердила няня. — Докторус Крейби — один из самых лучших врачей в Лавери! Его услугами король не брезговал!

— Это проблемы короля. Отчего я потеряла ребенка?

Няня пожала плечами.

— Докторус Крейби сказал, что ты с лестницы упала.

— Вот как?

— Мы тебя нашли у лестницы. И крови было… я уж боялась, что ты не выживешь…

Няня всхлипнула и закрыла лицо передником.

— Не дождетесь, — проворчала себе под нос девушка. Няня не услышала и продолжила всхлипывать.

Аля внимательно разглядывала ее.

Невысокая, на вид лет шестидесяти. С усталым, но приятным лицом. На голове — что-то вроде… чепчика? Аля вообще-то их ни разу не видела, кроме как в фильмах, но подозревала, что это — оно и есть. Такая гнусная нашлепка на половину волос.

Платье — из серо-коричневой ткани, явно домотканое. Без рюшек и оборок. Передник грязный. Платье — тоже. На ногах… ноги не видно. Вообще. Платье волочится по полу, подметая его. Доисторический пылесос в действии?

Аля вздохнула и заговорила по возможности ласково:

— Нянюшка, мне нужна твоя помощь. Я жива. И хочу быть здоровой. А для этого мне нужно многое.

Пожилая женщина отняла передник от лица. Серые глаза ее сверкнули таким огнем, что Аля поняла — здесь есть один человек, которому она дорога так же, как отцу и матери в своем, родном мире. И эта женщина все для нее сделает.

Вообще все. Что бы она ни попросила.

А такого человека надо беречь и любить.

Пригодится.

Все эти мысли почти не отразились на лице девушки. Она невозмутимо улыбнулась и сказала:

— Я хочу попробовать встать. И мне надо вымыться.

— Да куда ж тебе вставать, ласточка?! Докторус сказал, что тебе еще десятинку ¹лежать надо!

— Ничего, — пропыхтела Аля, решительно ерзая на кровати и не обращая внимания на боль внизу живота. — справлюсь. И мне нужно помыться!

— А мытье вообще вредно! Так и паст ер ²Воплер говорит!

— Вот пусть он и не моется, пока не завшивеет, — не выдержала Аля. И видя огорчение старой женщины, тут же изменила тон с решительного — на ноюще-просительный. — Нянюшка, ну помоги мне, пожалуйста…

Няня (как же ее зовут, блин!) вздохнула и покачала головой:

— Лилюшка, вредно ведь…

— Няаааанююууууушка!

— Хорошо. Полежи пока, пойду, прикажу воды согреть. А приду — помогу тебе встать. Хорошо?

Аля закивала головой.

Няня выплыла за дверь. Девушка проводила ее задумчивым взглядом и принялась разглядывать комнату. Розовая жуть никуда не делась. Увы. Но теперь Аля разглядела ее попристальнее. И готова была поклясться, что тряпки на стенах были шелком. На окнах висели шторы, да такие, какие в наше время стоили бы бешеных денег — Аля в этом разбиралась. Одна ее подруга подрабатывала шитьем — и читала Але целые лекции о проймах, вытачках, клиньях, прошивках, вышивке крестом и машинной вышивке, разных видах швов… перечислять можно много и долго. Но отличить ручную работу от машинной строчки Аля бралась даже на вид.

Девушка перевела взгляд на шкафы.

Розовая громадная жуть. И скажите, кто сейчас делает столики из мрамора? Его ж не сдвинуть, да и упадет — развалится. А кресла? Их что — из целиковой сосны вырубали?

Вообще было такое ощущение, что это не кресло, а сундук, к которому приколотили весьма неудобную спинку и обтянули все это дело тканью. Розовой. В страшноватых золотых розах размером с капусту.

Жуть!

Над головой мерно покачивался балдахин, из которого давно надо было выбить пыль. А то скоро и золотых роз видно не будет.

Аля таки собралась с духом — и перевела взгляд на кровать.

Что тут скажешь?

Покрывало. Дорогое. Парчовое. Грязное донельзя. Тоже розовое. Явно ручной работы. То ли здесь по-другому не умеют, то ли, что ли…

Простыни. Розовые. Шелковые. Грязные и вонючие.

Аля зашипела сквозь зубы — и откинула их в сторону. Сколько можно бояться себя!?

Тушка кита. Розовая. Грязная. Вонючая. Жирная до беспредела.

Навскидку девушка дала бы себе килограмм сто — сто двадцать и размер 56–60. Аля едва не разрыдалась. Это ж надо было так неудачно реинкарнироваться.

Под одеялом туша лежала в розовой ночной рубашке из шелка. И это утешало. Если она так одета, она здесь не последний человек.

Но на диету садиться надо. И заниматься гимнастикой.

Кроме рубашки на туше присутствовали — золотой браслет с изумрудами шириной сантиметра три. И золотое же кольцо с зеленым камнем. На камне была вырезана маленькая корона, залитая золотом. Она что — принцесса?

Да нет, это уж вовсе чушь! Скорее это графская корона. Надо будет потом разобраться…

Скрипнули половицы за дверью. Аля поспешно накинула одеяла. В дверь вошли трое мужчин. Они тащили… больше всего это было похоже на здоровущее металлическое корыто. Памятник архитектуры грохнули на пол с таким гулом, что Аля даже испугалась — проломят еще полы на фиг! А потом они вышли, чтобы через десять минут вернуться с ведрами кипятка. Которые и начали выливать в лохань.

Три ведра кипятка, три ведра холодной воды. Еще два ведра принесли и поставили рядом с корытом.

Аля наблюдала за этими приготовлениями в тихом ужасе. А заодно разглядывала слуг.

Трое мужчин. Младшему лет восемнадцать. Старшему явно уже за полтинник. Среднему лет тридцать пять — сорок. Не больше. Все одеты в странную одежду типа лосин когда-то белого (ныне — грязно-белого) цвета и туники. Розовые. Кто б сомневался. Двое бородаты. Третий старательно лелеет несколько пробившихся волосков. Головы у всех непокрыты, но посыпаны чем-то вроде пудры. Волосы стянуты сзади весьма грязными розовыми лентами. На ногах у всех троих этакие войлочные боты «прощай, молодость, прости, красота».