Человек в серой шинели видел, что случилось. Сказать по правде, он здесь с самого утра и очутился на месте чисто случайно. Он видел, как остановился поезд, и что после этого последовало. Все чудовищные смерти и то, что произошло дальше. Кошмар длился недолго, не больше получаса. Затем все закончилось, и только ветер завывал в вагонах, еще недавно звеневшим дамским смехом и детским весельем. Им не повезло, это всегда может случиться. Вся жизнь — игра в рулетку, а в сегодняшнее неспокойное время просто повышаются ставки. Ты завтра можешь быть сражен шальной пулей, или обнаружить на улице сумку золота. Время сложное и люди сложные. Нет закона и нет права сильного. Есть чистый случай. Нельзя сказать, чтобы человеку в шинели сильно везло в последнее время. Но он был жив, в то время, когда его вчерашние друзья и спутники или погибли в бою, или умерли от болезней, а кто-то просто пропал. Их не вспоминали, поскольку живые были озабочены своей судьбой, и зачастую люди задумывались: а жил ли действительно такой-то человек? Или, в горячке придумал его себе. Следовало у кого-то спросить, но общие знакомые теперь были кто где, и даже при случайной встрече они старались не вспомнить исчезнувшего. Каждый пропускал воспоминания через свой разум и впечатления отличались кардинально, будто говорили о разных людях. А может, действительно, никого и не было, а они придумали себе и решили, что он жил? Это было страшнее всего, когда даже родители часто задавались вопросом, а был ли у нас ребенок, если сейчас его с нами нет и его практически не вспоминают?

Человек старался держать свой разум острым и убранным, чтобы не впасть в ловушки своих демонов. Он четко знал, кто он и откуда идет. Что было до этого, и где он жил раньше было вспомнить намного сложнее, но воспоминания еще оставались яркими, как фотографические карточки. Что было еще раньше, до Войны, он почти не помнил. Да и незачем помнить это. Тот мир умер, окончательно и бесповоротно, правда, он сам этого еще не знает, и холодеющими руками цепляется за историю, но его смело и энергично закапывает новая эпоха. Ревущая, сильная и нахальная. Либо ты подстроишься под нее, либо неумолимый ход истории раздавит тебя, как букашку и отбросит на обочину, но если останешься, движение сулит поистине головокружительные перспективы.

Человек на холме еще раз взглянул на поезд. Последние несколько минут он раздумывал над тем, чтобы спуститься и осмотреть вагоны. Возможно, еще что-то осталось ценное, что понадобится ему. Ведь все произошло слишком быстро, а тут целый поезд, вполне могли и что-то пропустить. Однако, поразмыслив, он решил этого не делать. Поднял глаза к небу. Там, в небесной канцелярии, кто-то очень сердился на букашек, копошащихся на земле. Тучи стали еще тяжелее, в любую секунду готовые обрушить миллионы тонн воды или снега на степь. Нет, решил он, слишком мало времени. Сейчас темнеет быстро, а до темноты ему надо найти хоть какое-то убежище, желательно дом. Должны ведь быть, наконец, где-то деревеньки и хутора! Ну не может же эта степь тянуться на сотни и сотни парсеков вокруг! Или, возможно, он давно ходит по кругу? Ведь в голом поле не за что глазу даже зацепиться! Проклятая степь! Или, пока он спал, злой волшебник перенес его в другой мир, бесконечно большой, где он может идти жизнь и еще столько же и не встретить ни одной живой души. Человек, наконец, отогнал с презрением панические мысли, и, вздохнув, стал спускаться вниз, на противоположную от железной дороги сторону. Там его ждал конь и нехитрый скарб. Конь с недовольным высокомерием фыркнул при виде человека, будто старался передать хоть толику того презрения, которое испытывает благородное животное, которого оставили на целый день под седлом. Человек виновато улыбнулся и пожал плечами. Потом тяжело залез в седло, и шагом повел коня вперед на юг, подальше от того цунами, от той роковой волны, которая гнала людей последние месяцы все дальше и дальше к морю. Волна шла по пятам, человек не планировал оставаться тут на целый день, расстояние до врага сократилось до минимума. Те, кто движутся следом, завтра или послезавтра уже увидят этот поезд. Ему следует поторопиться, потому, что никто не знает, какие чудовища скрываются во тьме ночи.

Первые капли дождя упали на землю.

Часть 1. Одесса

Глава 1

Ливень, страшный осенний землерез, бушевал в степи. В такую погоду люди загоняли скотину в дом, дикие звери пытались забиться в какую-то нору, даже букашки пытались найти малейшее укрытие, листок или обломок коры, чтобы пережить непогоду. Природа уже ждала снега, но кто-то наверху решил, что океаны грязи внизу именно, что надо. Станционный смотритель, который жил в стороне от железной дороги? В эту ночь точно никого не ждал. Нельзя сказать, что днем у него было полно гостей. Совсем нет. Даже в старые времена, добрые времена, когда поезда регулярно проносились мимо его станции, мало кто сходил на ней, но смотритель держал все хозяйство в порядке. Пути осматривались на всем участке ответственности, платформа ремонтировалась, даже крошечный вокзал, на котором появлялось меньше сотни человек в год, был в таком состоянии, что самый строгий чиновник не нашел бы к чему придраться. А теперь пришли другие времена, когда уже не понятно, чего и ждать.

Домик смотрителя был на склоне оврага, и поэтому, практически не виден со стороны. Вооруженные люди всех мастей ездили туда и обратно, но держались железной дороги и совершенно не горели желанием оставаться на сиротливой станции посреди голой степи. Пару лет назад он ездил в город и услышал страшные слухи, что в Петрограде что-то произошло, и царь отрекся от престола, и теперь будет везде равенство и братство. Смотритель в это не поверил и уехал назад к себе. Как это царь отрекся? Ничего же не поменялось. Так же исправно платится жалование, работает связь с ближайшими станциями, по-прежнему ходят поезда с военными, боеприпасами и продовольствием. Опять, поди, воду мутят, хотят сбить с толку народ!

Летом случился первый тревожный звоночек. Связь с соседями, которая исправно работала многие годы, внезапно пропала. Когда смотритель поехал в город заявить об этом, он будто окунулся в потревоженный улей. Полиции не было, его начальник, уже двадцать лет работающий на своей должности, внезапно уехал в Петроград по каким-то делам, по улицам ходили мрачные люди, которые с недобро смотрели на любую форму. Его заверили, что связь скоро наладят, а ему следует вернуться к себе.

Ближе к осени прозвучал второй звоночек. Исправно поступающее ему жалование, аккуратно выплачиваемое даже в период революции после Кровавого воскресенья, в этот раз задерживалось и надолго. Казалось, что-то в худо-бедно работающей государственной машине начинало давать сбои, что-то сломалось, и чем дальше, тем заметнее это было.

Осенью смотритель заметил новые изменения. С того направления, куда последние три года направлялись бесконечные эшелоны солдат, постепенно потянулись демобилизованные обратно. Что случилось, спрашивал он у тех, кто сходил на его станции, чтобы добраться в родные села. Разве война закончилась? Заключили мир с немцами и австрияками? Ему отвечали уклончиво, и из путаных объяснений он понял, что ничего не кончилось, а солдатам просто надоело воевать, и они возвращаются домой, чтобы делить землю и имущество. А как же офицеры, не понимал смотритель, они тоже уезжают с фронта? Офицеры могут оставаться, если хотят, они все дворяне, у них поместья и деньги, а нам земля нужна. А как делить-то землю, неужели царь-батюшка или Дума выделили простым людям, не унимался старик, в голове которого никак не могли уложиться столько радикальные перемены. Кажется, сами солдаты смутно себе все представляли. Мы созовем, отвечали, совет депутатов, и он решит у кого земли много — у того отобрать, у помещиков каких. Или у биржуинов, которые наших братьев, рабочих, в городах душат, заводы отнять. Солдаты, особенно из глухих деревень, соединили два непонятных, но похожих по смыслу слова «биржа» и «буржуазия» в одно. Сам совет будет управлять заводом, отвечал один, кажется, более подкованный, солдат. И будет продавать товары по справедливым ценам, чтобы хватило всем. Этот солдат, найдя первого благодарного слушателя в лице станционного смотрителя, беззаботно смеялся и удивлялся непониманию старика.