— Знакомься, Эльвира, эти господа из Франции — Жан и Жак, — радостно защебетала старушка. — Они любезно предложили перевезти меня на этот берег, и ты только посмотри, как тут красиво!
Чудесно! Я с ума схожу, ищу ее везде, а она тем временем заигрывает с Жаном и Жаком!
Пожилые господа поднялись с травки и учтиво мне поклонились. Я в ответ заставила себя улыбнуться, и они тут же принялись что-то молоть по-французски. Само собой, я ни слова не поняла.
— Жак говорит, ты похожа на французских девушек, — перевела бабулька.
— Очень рада, — пробормотала я.
Обменявшись с Казимерой еще какими-то любезностями, услужливые господа распрощались и ушли. Я села на пенек и стала выдергивать травинки — все еще злилась на старую кривляку: видела же, как она стреляла глазками в этих французов!
Принцесса вертелась около бабулькиной коляски, изо всех сил показывая, как рада знакомству. Старушке собака, должно быть, тоже понравилась, потому что она попросила дать ей какую-нибудь палочку, бросила на дорожку, а Принцесса тут же притащила обратно.
Эта игра к радости обеих продолжалась не меньше десяти минут, после чего поня Казимера наконец выдохлась и объявила, что израсходовала запас последних сил и хочет домой. Гора с плеч…
Когда мы притащились домой и я наконец уложила бабульку в постель, она взяла мою руку и прижалась к ней щекой. До чего же она махонькая на своей широченной кровати…
— Спасибо тебе за этот день, Эльвира! Давно мне не было так хорошо. Ты очень добрый человечек!
— Ну уж, не преувеличивайте…
— Нет, ты в самом деле необыкновенная, детка. Только тебе надо больше любить себя… — сказала Казимера тихо и задумалась. — Может, переберешься ко мне? Чего там хорошего, в этом общежитии…
Непонятно почему я опять чуть не разревелась. Хотя на самом деле все понятно: говорила же, что у меня всегда так, стоит начаться сопливым нежностям…
До садов я добралась только к полуночи, но мама не спала, ждала меня в кухне, читая какой-то журнал. Выглядела получше, чем утром. Гвидаса и сегодня поблизости не наблюдалось. Я вымоталась до предела, мне не терпелось подняться к себе и завалиться в постель, но матушка меня остановила:
— Котрина, нам надо поговорить…
— Может, завтра, мам? — промямлила я. — Очень спать хочется.
— Нет. Сегодня. Сейчас. Сядь.
Волей-неволей пришлось опуститься на табуретку.
— Ты голодная?
— Нет.
— Где ты ела?
— У друзей.
— У друзей? А может, у друга?
Этот вопрос заставил меня насторожиться, но разгадывать ребусы не было никаких сил.
— Мама… Какая разница? Если тебя интересует только то, где я ела, я лучше пойду спать.
— Успеешь, детка.
Называет деткой и тон угрожающий. Что это с ней? Мама переместилась так, чтобы оказаться напротив меня, и заглянула мне в глаза.
— Я все знаю, Котрина.
Меня прошиб холодный пот. Первая мысль, которая пришла в голову, — она «все знает» насчет бабулькиных денег, она ведь общается с этим чертовым следователем!
— Но, м-мама, я не п-понимаю… — запинаясь, пролепетала я.
— Прекрасно понимаешь, детка, не надо врать. Опять эта «детка»! Она называла меня так только в раннем детстве и только тогда, когда я что-нибудь натворю.
— Сама понимаешь, рано или поздно все станет известно, — продолжала мама. — Такого еще никому не удавалось скрыть.
— Н-но, м-мама… — изо всех сил выворачивалась я, лихорадочно пытаясь соображать. — Я не знаю, о чем т-ты г-говоришь.
— Котрина, перестань выкручиваться! Я вчера получила из Ниды копию твоей медицинской карты и знаю, что ты ждешь ребенка.
— Что?!
И тут я почувствовала, что сейчас упаду, потому что у меня сильно закружилась голова. Я вцепилась в табуретку. Мама взяла с подоконника большой конверт и протянула мне.
— Вот, читай. Нет никакого смысла врать.
Я взяла конверт и вытащила из него мелко исписанный листок бумаги. С трудом отыскала нужную строчку. Да, там и в самом деле было написано, что у некоей девицы Котрины четырнадцать недель беременности, и потому ей предписаны облегченная гимнастика и соответствующие ее положению процедуры. Черт!
Ну и лопухнулась же я! Как я не подумала, что они там станут проверять Элино здоровье?
В первую минуту мне захотелось рассказать маме всю правду про себя и Эле, про то, что мы поменялись, но я вовремя прикусила язык, вспомнив, что пребывание в Ниде — единственное мое алиби в истории с ограблением бабульки. А после того как мама сошлась с Гвидасом, я уже не знаю, можно ли ей доверять. Какая же я дура! Надо было сразу уехать куда подальше, как только сперла деньги!
— Почему же, когда с тобой это случилось, ты мне ничего не рассказала? Я думала, мы с тобой подруги…
Я решила перейти в наступление.
— Подруги? А ты сама много о себе рассказываешь? Может, хочешь просветить меня насчет того, где сейчас твой ненаглядный Гвидас?
— Котрина! Я — твоя мать!
— А я тебе кто?
Она ничего не ответила. Вперила глаза в стол и с минуту молчала. Выглядела сильно огорченной. Мне стало погано, захотелось к себе наверх, чтобы без помех все обдумать, и я, собравшись с духом, равнодушным тоном спросила:
— Ну что, теперь я могу идти спать?
— Иди… Нет, погоди минутку, Котрина, еще одно… Мне пришлось все рассказать твоему отцу. Сама понимаешь, ты несовершеннолетняя… Нам надо будет вместе решать, как тебе жить дальше, да и вообще я не могла такое от него скрыть… Его новость не обрадовала.
Еще того лучше! Предательница! «Все рассказала» этому садисту, и теперь они по-дружески будут решать, «как мне дальше жить»! И хоть бы одного человека на свете интересовало мое мнение! Зачем только я сюда вернулась? К горлу подкатил комок. Я почувствовала, что сейчас разревусь, а потому встала и направилась к двери. Положение было безвыходным, и сил у меня совсем не осталось.
Поднялась к себе и рухнула на кровать. Вскоре послышались мамины шаги. Она вошла в комнату и села рядом, но я не обернулась. Не хотела больше ничего слышать.
— Я знаю, что ты еще не спишь, Котрина… Пришла пожелать тебе спокойной ночи… Понимаю, как тебе сейчас нелегко, но постарайся жить дальше и оставаться сильной… Я верю, что ты справишься… Теперь мы уже все равно ничего не изменим… Да это и не самое худшее из всего, что может случиться с человеком…
И еще… Прости меня за вчерашний день. Когда я узнала про тебя… когда получила это письмо… Ну, для меня оказалось слишком много, все сразу навалилось.
— Спокойной ночи, мама.
— Прости, я была плохой матерью… Думала только о себе. Но теперь будет по-другому, вот увидишь, Котрина… Мы будем жить втроем: ты, я и твоя малышка…
Мне не хотелось разрушать эту идиллию, и потому я только пробормотала:
— Д-думаешь, родится д-девочка?
Мама ласково погладила меня по голове, и к горлу опять подкатил комок, так что я не решилась спросить, где будет жить Гвидас.
— Спи, отдыхай, набирайся сил…
Потом я услышала, как она дошла до двери и остановилась.
— Кстати, звонил следователь. Дело прекращено, поскольку Лаура вернула деньги. Хоть одна хорошая новость…
Лаура? Мама до сих пор уверена, что это она стащила деньги… Надо обязательно позвонить Лауре. А что я ей скажу?.. И почему мама сказала «будем жить втроем»? А Гвидас? Почему она ни словом о нем не обмолвилась? Сегодня он опять не появился… Узнал вчера, что его возлюбленная вот-вот станет бабушкой, и сделал ноги? А может, она образумилась и сама его прогнала?
Я понемногу шла ко дну океана… И очень хотела вернуться к Эле…
Спокойной ночи, дорогой дневник!
11 июля
Встала в девять, спустилась в кухню, сварила себе кофе. Маму нашла на веранде. Она сидела за столом с сигаретой в руке и что-то писала. Надела новое белое платье, слегка подкрасилась — видно, собралась ехать в город. Я уселась на ступеньки и решительно объявила: