Камера обрисовала четкий контур буровой установки. Малех наконец добрался и буквально завалился на нее от очередной судороги, скручивающей внутренности и мышцы. Стоя привалившись к корпусу, мужчина пытался справиться с собой.

Этирей напряженно наблюдал за другом. После, почувствовав, как колет в груди, понял, что почти не дышал. Затем его накрыло волной беспросветного отчаяния и смирения, следом пришло чувство обреченности, и тсареку только усилием воли удалось абстрагироваться от чужих эмоций.

Мрачную тишину нарушил голос Малеха, дышавшего через силу и со свистом:

– Этирей, прости меня! Тебе следует быстрее убираться отсюда. Это место проклято темными мощами крибла!

Тсарек устало откинулся на спинку кресла, слушая друга: не важно, что их разделяло несколько сотен метров, он чувствовал его, словно они сейчас сидели рядом.

– Тебе не за что просить прощения, мой друг! – Этирей был краток.

Но Малех, коротко хмыкнув, заставил коллегу похолодеть от последовавшего признания:

– Ошибаешься, Этирей! Если моя судьба уже решена, то о своей тебе придется поволноваться. Я сильно сглупил – даже не представляешь насколько. Так торопился вчера сообщить об успехе куратору экспедиции в «Анконе», что не подумал о важном. Наш сигнал можно будет отследить вплоть до этого сектора… А для такой продвину той корпорации поиски, в отличие от нас, труда не составят… Ты теперь один, и этот корабль…

До Этирея наконец дошел весь спектр грядущих неприятностей. Он подобрался и уже хотел было наорать на Малеха, но гневные слова словно на стену глухую напоролись. Тсарек взглянул на изображение мертвого города: чивас сидел, привалившись к полозьям буровой установки, с безысходной тоской осматривая свою будущую могилу.

Малех между тем продолжил, не дождавшись от друга выговора:

– Корабль оставь где-нибудь на нейтральной территории. Да и шурф, который я пробил, взорви чем-нибудь. Только осторожно, чтобы саркофаг из отрино не повредить еще больше. И замаскируй место нашей посадки и разработки, чтобы с орбиты не заметили. Нечего облегчать им поиски…

Этирей сдавленным голосом спросил, зная ответ, но иррационально надеясь:

– Зачем им сокровище? Если им невозможно воспользоваться? Золото и сартор отсюда не изъять: ведь они сами погибнут при этом…

Малех качнул головой, зашипев от испытываемой боли, а Этирей понял, что судороги добрались до мышц шеи.

– Не глупи, Этирей! Ты всегда был умнее и мудрее меня… Это самое грозное оружие, причем от него невозможно защититься и сразу выявить нельзя. Ты только представь масштабы того, что с помощью д'окра можно будет сделать! Здесь тонны золота и сартора… А ведь всего один из золотых слитков, доставленный на флагманский корабль любого противника, способен уничтожить его, а враги даже не догадаются о причинах, погубивших их военную мощь… А если… – проникновенная речь Малеха прервалась, он закашлялся, и скоро Этирей увидел, как маленький чивас встал и повторно полез в кабинку установки.

В этот раз ему удалось. Скоро Этирей с облегчением услышал звук мощных двигателей. Буровая двинулась по проторенному шурфу в обратный путь.

Этирей бросился готовить дезактиватор, медитек и отдельный бокс, где пострадавший сможет отлежаться. А может и умереть… Технику и бо?льшую часть оборудования и прочего имущества он отправил с помощью роботов на корабль. Решил, что останется здесь, пусть и на некотором удалении от Малеха, но все равно максимально близко, чтобы его друг не чувствовал себя одиноким.

Вскоре в смотровое окно Этирей увидел щуплую даже в скафандре фигуру чиваса. Тот предусмотрительно бросил установку в шурфе, чтобы не оставлять следов на поверхности. Затем прозвучал его голос в динамиках компитеха:

– Я буровую внутри оставил на середине пути, после все взорвешь. Второй кар тоже туда отправил.

– Ты молодец, Малех! – ответил Этирей.

Малех же лишь скептически хмыкнул. Он запыхался, устав от тяжелого восхождения и продолжающихся судорог. Но кашлять перестал, стоило ему пройтись и размять мышцы. А тсарека вдруг посетила надежда, что все обойдется. Возможно, инъекции и переливания помогут…

Три дня прошли в борьбе за жизнь Малеха. Потом вышел из строя медитек, затем аппарат для переливания крови. Этирей не отходил от камеры, постоянно разговаривая с другом, поддерживая его и ободряя. На четвертый день у Малеха открылось кровотечение. У чивасов из-за большего содержания меди кровь голубая, вот и сейчас она разливалась жуткими пятнами на бледно-голубых ладонях умирающего.

Несчастный прокомментировал увиденное хриплым усталым голосом:

– Да! Во мне слишком много металлов!

Еще час они просидели вместе, глядя в экраны камер каждый со своей стороны. Этирей чувствовал и видел благодаря камерам, как умирал его друг. К великому сожалению, помочь ему он уже ничем не мог.

Когда все закончилось, тсарек взорвал шурф и место разработок, как ему советовал Малех. Теперь здесь будет могила его друга. С помощью малых орбитальных движков корабля продул всю территорию поверхности, где они несколько дней назад оборудовали закрытую техническую зону, а потом с глубокой скорбью и тяжелым сердцем покинул седьмую планету системы Крингов. Ему предстоял долгий путь домой на планету Саэре, а до этого требовалось замести следы, избавиться от корабля, да так, чтобы о присутствии на нем Этирея никто не узнал. Только таким образом он, возможно, спасет жизнь себе и множеству других разумных.

Глава 1

Передо мной парят высотные здания, широкие, но изящные пешеходные мостики с витыми поручнями, соединяющие дома на разных уровнях. Страховочные дуги транспортных магистралей, под которыми, возможно, уже скоро будут двигаться потоки автокаров. Тенистые аллеи и зеленые пятачки с растениями, которые, кажется, висят прямо в воздухе, хотя на самом деле они будут поддерживаться специальными промышленными тросами… Все, чем я любуюсь сейчас, – это макет одного из районов нового города, стремительно растущего на берегу Тарсы.

Правительство Саэре не жалело денег для строительства города будущего, и мой проект будет среди основных претендентов на победу, а главное – награду в миллион кредитов. У меня аж дух захватывало, стоило только представить, какие будут возможности. Я оторвала взгляд от голограммы, услышав комментарий своего учителя:

– Есения, вы, как всегда, неподражаемы и несравненны! Ваш проект уже прошел отборочный этап, и ректорат нашей академии возлагает на него большие надежды.

Я пыталась сохранить серьезность и степенность, но мое лицо непроизвольно растеклось в счастливой улыбке, а сердце грозило выскочить из груди. Хотя внутри и скопились чужие эмоции, подсказывающие, что не все присутствующие в аудитории студенты так же радуются за мою, пусть пока и призрачную, но победу. Чужая зависть черной самшитовой змеей свернулась в шипящий клубок под сердцем, но за тридцать лет жизни я привыкла, что справедливыми и добросердечными все быть не могут. И научилась строить стену между собой и чужими чувствами и эмоциями, хотя изредка вот такие черные и сильные всплески просачивались за преграду, оставляя во рту привкус горечи.

– Благодарю вас, профессор! Очень надеюсь, что смогу оправдать ваше доверие…

Профессор Виструм – старый сухонький чивас – подошел ко мне и снисходительно и довольно похлопал по предплечью тонкой рукой с голубоватыми жилками. Выше он бы просто не достал: слишком велика между нами разница в росте.

Некоторые студенты насмешливо хмыкнули, хотя давно должны были привыкнуть. Мой рост около ста девяноста сантиметров, да и остальные «габариты» не отличаются хрупкостью и изяществом. Что поделать, я слишком похожа на отца – чистокровного тсарека, и все представители моей расы отличаются внушительными размерами. А вот Виструм сухощав и мелковат даже для чиваса, и даже черты его лица, в силу преклонного возраста, казались заостренными и мелкими. Но профессор любил меня как талантливого ученика и всячески выделял из общей массы.