Ближе к цеховой управе ветерок стал заметней, потому что отверстия воздуховода находились в здании. Этих мест Мажуга вовсе не узнавал, здесь всё перестроили совсем недавно – уже после того как он покинул Харьков. Новая управа перегораживала проход, занимая всю ширину подземной галереи, вдоль которой вытянулась улица. Стены и перекрытия еще не вполне пропитались вездесущей копотью и имели более светлый оттенок, чем многоэтажные ячеистые сооружения по сторонам улицы. У входа, под скрещенными пушками, выбитыми на камне, скучали охранники в черных кожаных жилетах, перетянутых скрипящими ремнями. На ремнях – кобуры, из них торчат рукояти пистолетов, все свеженькое, блестящее. И парни молодые – эти, конечно, Мажугу в лицо не могли знать, его время миновало прежде, чем они вошли в возраст. Слегка влажный ветерок дул из открытых окон, Мажуга ощущал, как поток из воздуховодов обдувает кожу лица и даже различал сквозь шум улицы, как рокочет вентилятор внутри управы.

– Кто таков? По какому делу?

– Игнаш Мажуга, к Самохе.

Парни переглянулись. Мажуга слышал, как скрипят их ремни, а чудилось – это мозги пушкарей скрипят, переваривая сказанные им слова. Потом один вроде припомнил:

– Мажуга… это я слыхал… Точно, Самоха ждет когось… Погоди-ка, я схожу старшого спрошу.

Пришлось подождать, пока пушкарь доложит начальству. Зато уж после этого Игнаша без задержек впустили и провели на второй этаж. Пока шли, он оглядывался – двери новенькие, лак еще не успел покрыться здешней черной копотью. Стены тоже блестят свежей краской. Дела у пушкарей идут неплохо, судя по тому как обустроились в новом доме. По дороге попалось несколько человек, кое-кто показался Игнашу знакомым, но имен он не припомнил. По своей прежней деятельности он больше со стрельцами дело имел, то есть с мастерами цеха стрелкового оружия.

Перед дверью с вырезанной эмблемой – скрещенными пушками и взрывом – провожатый остановился, поглядел на гостя со значением, и только потом постучал. Давал понять Мажуге, к каким важным людям его привел. Пустое дело – Мажугу сюда Самоха сам пригласил, так что большой чин пушкарского советника гостя не смущал.

В кабинете сидели двое, Самоха и кто-то из цеховых начальников, но рангом поменьше, чем хозяин кабинета. Мажуга заметил, как второй пушкарь глядит на Самоху – когда тот встал навстречу гостю, младший тоже торопливо поднялся, чтобы от старшого не отстать. Самоха, кряжистый тучный коротышка, полез из-за стола, протягивая руку, и заулыбался так искренне, что Мажуга даже поверил, что пушкарский управленец рад встрече. Когда-то они и впрямь были в добрых отношениях, насколько позволяла разница в положении. Самоха пушкарем был знатным и в должности поднимался быстро, а Игнаш-то все на прежнем месте оставался – росла его слава, да и доходы увеличивались, однако людей в подчинении у сыскаря не прибавлялось. Если работаешь на себя, иного не жди. А работал Мажуга очень даже здорово, до сих пор помнят в Харькове.

Второй пушкарь Мажуге сразу пришелся не по душе. Хотя держался цеховой вежливо и старательно улыбнулся, пожимая квадратную заскорузлую Мажугину ладонь, было в его глазах что-то неприятное, будто ему не нравится этот гость, да приходится терпеть, потому что начальник Мажугу позвал, а подчиненному теперь возражать бесполезно.

Самоха отправил охранника за дверь и, вжимая округлый живот, уселся за стол, Мажуге кивнул на стул напротив себя. Гость стянул кепку, открывая коротко стриженную шевелюру, которую пересекала дорожка седины, проходящая чуть правее макушки и разделяющая голову на две почти равные рыжие части.

– Это Харитон, помощник цехового казначея, – представил второго пушкаря Самоха. – Ну а про тебя, Игнаш, я говорить ничего не стану. Имя твое в Харькове известно.

– Помнят, значит, – покачал головой Мажуга. – Это слышать приятно. А то я уж и сам забывать начал – себя-то прежнего. Рассказывай, Самоха, что за дела у тебя. Для чего звал?

– А ты торопишься, что ли? Сразу к делу! – Самоха притворно огорчился. – Нешто не хочешь так просто посидеть, старое время повспоминать?

– Заботы дома оставил, – объяснил Игнаш. – Но ежели ты позвал, то понимаю так, что дело впрямь важное, мои заботы и погодить могут. А если дело важное, так говори уж сразу, чего тянуть. О прошлых деньках повспоминать и после можно.

– Слышишь, Харитон? – Самоха тяжело завозился на стуле, разворачивая грузное тело к помощнику казначея. – Вот как в прежние-то времена к делам подходили. Сечешь?

– Секу, – с готовностью отозвался тот.

Мажуга украдкой разглядывал Харитона – довольно молодой, но дрябловатый, бледный, как большинство харьковчан. Живут без солнца, в дымном облаке, да и дышат отравой. Здесь-то, в управе, воздух почище, чем на улице, через множество фильтров просеян. Но не все могут такую продувку оплатить, вот и дышат гарью.

– Что же, Игнаш, перейдем к делу. – Самоха перестал улыбаться и сразу будто постарел на десяток сезонов, на круглых щеках проступили тени, морщины по краям рта углубились. – Вышла у нас покража, надобно вора сыскать, да и похищенное возвратить. – Он умолк и уставился на гостя.

– Говори уж, – подбодрил тот, – чего в молчанку играть? Почему к призренцам не пошел?

– Цеху призрения об нашем деле знать не следует, – отрезал Самоха. – Им неведомо было, что у нас такое имущество хранится, и тем более знать не надо, что оно из наших рук ушло. Иначе беды не оберемся. И вообще об этом деле пять человек всего знают. – Управленец для наглядности поднял растопыренную пятерню и добавил: – Вот ты теперь шестой. Я знаю, Харитон знает, глава совета нашего, да казначей, Харитонов начальник, да дознаватель наш – Востряк Птаха. Так что имей понимание.

Мажуга коротко кивнул. Он опасался, что Самоха станет снова играть, умолкать надолго, намеки подкидывать, но управленец теперь, начав выкладывать, больше не останавливался.

– Хранилось у нас такое оружие, что никакая пушка не сравнится. Эх, не так бы надо рассказывать! О подобном оружии надлежит говорить медленно да с расстановкой, чтобы ты понял верно…

– Я понял, – кивнул Мажуга, – ты говори, говори!

– Да нет, не понял ты. Я и сам бы не понял, если просто так вот ляпнуть – «оружие». Это, брат Игнаш, не оружие! Это песня! Это сказка! Это кусок Погибели – вот что это.

Мажуга снова кивнул. Когда оружейник рассказывает об оружии, ему всегда простых слов не хватает, ему песню и сказку подавай. Известное дело.

– Ну вот прикинь, – Самоха даже раскраснелся, – покупает у нас Омега стволы для танкеров своих…

– Знаю, видел их караван. Как раз когда я в город въезжал, разминулись.

– Танкер – грозная сила. А с таким оружием…

– Это ракетная установка, – подсказал Харитон.

– Ну, установка. Что ж ты перебиваешь, молодой? Называется: ракетная установка. С ней против трех, а то и четырех танкеров выйти не страшно, вот что это за штука. А ежели с прикрытием, то и больше четырех танкеров не страшно повстречать. Вот и смекай, Игнаш.

– Смекаю.

– Смекай дальше. Хранили в тайне, в этом самом здании, в управе. Ты, когда схрон этот увидишь, обалдеешь! От всех хранили, призренцы о нем не знали, вот как! Скажу тебе уж, ладно. Я мыслил наладить выпуск таких вот установок, у нас эта вещь за образец была. Работы много, не счесть сколько сезонов уйдет… ушло бы. Много всяких хитрых механизмов там, в установке этой. Но уж если бы мы осилили такую вещь в цеху изготовить – нам ни Омега, да вовсе никто в Пустоши не страшен! Это ж песня, а не оружие!

– Украли, стало быть, – перебил управленца Мажуга. – Из управы унесли?

– Из секретного схрона, – кивнул Самоха и поник. Он выложил все, что требовалось, и теперь как будто устал от рассказа. Оплыл на стуле, как свеча прогоревшая. – Найдешь?

– Найти-то найду, – осторожно сказал Мажуга. – Вещь заметная, такая себя быстро проявит, где ее ни прячь.

– Найти требуется быстро, – теперь заговорил Харитон, – покуда призренцы не пронюхали и пока наших ракет никто в ход не пустил. Иначе секрет наружу выйдет и призренцы докопаются, откуда вещь увели. Нашему цеху тогда…