Николай Иванов
«Шторм» начать раньше…
© Иванов Н.Ф., 2008
© ООО «Издательский дом «Вече», 2014
© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2014
Сайт издательства www.veche.ru
Предисловие
27 декабря 1979 года, в 18 часов 25 минут по кабульскому времени – на 4 часа 35 минут раньше первоначального срока и на 5 минут раньше окончательного времени «Ч», началась операция «Шторм», известная как взятие дворца Амина в Афганистане спецподразделениями ГРУ и КГБ.
Это назовут вторым этапом Апрельской революции в Афганистане, а к названию операции, составляя донесение в Москву, разведчики добавят цифры «333», что означало успех в ее проведении.
Однако история раз за разом напоминает, что политика вершится все-таки не на сцене, а за кулисами. И в событиях вокруг Афганистана это проявилось как никогда отчетливо: здесь артисты практически вообще не выходили на сцену. К примеру, в начале 1978 года, когда об Афганистане и специалисты говорили крайне редко, из американского посольства в Кабуле посол подписывает и отправляет секретную шифрограмму:
«30 января 1978 г., № 0820.
Из посольства США в Кабуле.
Госсекретарю. Вашингтон. Немедленно.
Конфиденциально.
Тема: Афганистан в 1977 году, внешнеполитическая оценка.
…То, что Дауд по своей инициативе улучшил отношения с Пакистаном и Ираном, хорошо послужило в этом году интересам США…
С целью оказания поддержки усилиям Афганистана сохранить возможно большую степень независимости от советского давления, что является принципиальной целью политики США в этом районе, мы продолжаем демонстрировать наш дружеский и ощутимый интерес заметным американским присутствием в стране.
Как видно из телеграммы, кроме стратегических интересов американские политики оставались верны себе и в другом: чтобы не иметь лишних врагов в борьбе с СССР, надо сделать их своими, пусть даже «привязанными», друзьями. Даже таких незаметных на мировой арене, как афганцы.
Словом, 1978 год по отношению к Афганистану рассматривался в Америке как год дальнейшего теснейшего сближения.
Однако история распорядилась по-другому: режим Дауда через три месяца после отправления телеграммы пал. И уже 20 января 1980 года в ЦК КПСС поступила докладная записка из Академии наук СССР. Вернее, это были тезисы «некоторых соображений о внешнеполитических итогах 70-х годов», подписанные группой академиков во главе с О.А. Богомоловым. На тридцати двух страницах давался как перечень достижений советской внешней политики, так и недостатки в этой области.
Несколько страниц доклада посвящались Афганистану. Они интересны сами по себе уже хотя бы потому, что писалось все это, предвиделось и прогнозировалось, когда наши войска находились на территории ДРА всего 25 дней – 25 первых дней из 9 лет, 1 месяца и 21 дня войны.
«Введением войск в Афганистан наша политика, очевидно, перешла допустимые границы конфронтации в “третьем мире”. Выгоды от этой акции оказались незначительными по сравнению с ущербом, который был нанесен нашим интересам.
В создавшейся ситуации дальнейшее развитие процессов разрядки представляется маловероятным без решения афганского кризиса на компромиссной основе. Можно предполагать, что Вашингтон, продолжая показную пропагандистскую кампанию против “советской интервенции”, вместе с тем постарается максимально использовать присутствие советских войск в Афганистане для подрыва международных позиций СССР. В таком случае США рассчитывают получить редкостную возможность навязать Советскому Союзу затяжную изнурительную войну с афганскими повстанцами в исключительно неблагоприятных для него условиях, оставаясь сами в положении “третьего радующегося”».
Вот такой документ лег на зеленое сукно стола Леонида Ильича Брежнева в конце января 1980 года. Генсек познакомился с ним вначале бегло, потом перечитал еще раз. Однако никому ничего не сказал, не оставил никаких знаков на листах, не распорядился отвечать. Просто отложил в сторону – много сейчас советчиков развелось, попробовали бы они разобраться в том, что происходило на самом деле.
Однако через полгода, в июле, Брежнев потребовал записку ученых вновь. Когда Цуканов [1] через несколько минут принес папку, Леонид Ильич сидел над тремя страничками машинописного текста, подписанного академиком Сахаровым.
«Президиуму Верховного Совета СССР, Председателю Президиума Верховного Совета СССР Л.И. Брежневу.
Копии этого письма я адресую генеральному секретарю ООН и главам государств – постоянных членов Совета Безопасности.
Я обращаюсь к Вам по вопросу чрезвычайной важности – об Афганистане. Как гражданин СССР и в силу своего положения в мире, я чувствую ответственность за происходящие трагические события. Я отдаю себе отчет в том, что Ваша точка зрения уже сложилась на основании имеющейся у Вас информации (которая должна быть несравненно более широкой, чем у меня) и в соответствии с Вашим положением. И тем не менее вопрос настолько серьезен, что я прошу Вас внимательно отнестись к этому письму и выраженному в нем мнению.
Военные действия в Афганистане продолжаются уже семь месяцев. Погибли и искалечены тысячи советских людей и десятки тысяч афганцев – не только партизан, но главным образом мирных жителей – стариков, женщин, детей, крестьян и горожан. Более миллиона афганцев стали беженцами. Особенно зловещи сообщения о бомбежках деревень, оказывающих помощь партизанам, о минировании горных дорог, что создает угрозу голода для целых районов…
Я не буду в этом письме анализировать причины ввода советских войск в Афганистан – вызван ли он законными оборонительными интересами или это часть каких-то других планов, было ли это проявлением бескорыстной помощи земельной реформе и другим социальным преобразованиям или это вмешательство во внутренние дела суверенной страны. Быть может, доля истины есть в каждом из этих предположений…
Я также считаю необходимым обратиться к Вам по другому наболевшему для страны вопросу. В СССР без малого 63 года никогда не было политической амнистии. Освободите узников совести, осужденных и арестованных за убеждения и ненасильственные действия… Такой гуманный акт властей СССР способствовал бы авторитету страны, оздоровил бы внутреннюю обстановку, способствовал бы международному доверию и вернул бы счастье во многие обездоленные семьи.
Больше всего Брежнева раздражал в этом письме последний абзац. Хотя каждому, кто более-менее глубоко знакомился с правозащитной деятельностью Сахарова, было ясно: во главу угла тот всегда, при любом выступлении, ставит вопрос о праве за эмиграцию, свободный выезд из страны. Андропов подготовил справку, что в Израиле уже и так в оборонной промышленности работают около 90 процентов специалистов – выходцев именно из СССР. Так что, плохо учим? Или просто Сахаров хочет довести этот процент до ста?
Раздражало Брежнева еще и то, что об этом обращении в Верховный Совет начали трубить радиоголоса Запада еще до того, как оно попало в Кремль. О нем давались пространные интервью – опять же западным газетам – самим автором и его женой. И договорился академик даже до того, что стал просить Америку применить по отношению к Советскому Союзу силу, чтобы под ее давлением СССР изменил свою внутреннюю и внешнюю политику. Вот так, не больше и не меньше. И после этого еще кто-то считает Сахарова патриотом Отечества? Говорит, что его зря сослали в Горький? И что он там насчет погибших твердит?
Поднял телефонную трубку.
– Слушаю, Леонид Ильич, – отозвался Устинов.
– Ты можешь дать сейчас точные данные по погибшим в Афганистане?