А теперь ещё оказалось, что Семьянин посмел следить за нею даже в лесу. Коленки его мешковатых джинсов волдырились и были в земле. Значит, он за нею полз, как какой-нибудь волк за Красной Шапочкой.
Маринка всё плакала, сидя на корточках, и никак не могла унять слёз. Страх прошёл, но теперь ей было ужасно обидно. До каких же пор это будет продолжаться!
— Неужели ты не понимаешь, что это низко! — крикнула она. — Низко! Мало ли что я собиралась здесь делать.
Семьянин стоял с опущенной головой.
— Не беспокойся, — сказал он тихо. — Я никогда не подсматриваю!
Маринка вскочила, опять корябнув юбочкой по стволу.
— Надо же, какой благородный выискался! А ну иди отсюда на фиг!
— Не пойду!
— Как миленький пойдёшь! Или ты только ползать умеешь? — Она усмехнулась.
Семьянин пошлёпал ладонями по своим зелёно-земляным коленям и сказал:
— А зачем ты кричала тогда? Я же слышал, что ты испугалась… И поэтому я никуда без тебя не пойду!
По правде говоря, Маринке понравился его ответ. Но она не позволила себе этого признать, только подумала: «Да пускай остаётся. Я же всё равно не знаю, куда идти».
— Ну пошли. — Она дёрнула плечом. — Только если ты ко мне приблизишься…
— Не буду я к тебе приближаться.
Они постояли несколько секунд.
Но в лесу, в этой серой еловой тишине, показалось обоим, что очень долго.
— Ты знаешь, куда идти-то? — как можно небрежнее спросила Маринка.
— Я?.. Это… — Он растерянно посмотрел налево, направо, впервые понимая то, что несколько минут назад уже поняла Маринка. — Я же всё время прятался и… это…
— Ползал? — спросила Маринка ехидно.
— Я вообще, понимаешь, раньше жил в степной полосе. И ваших лесов я совершенно не представляю.
«В степной полосе»…
Ну и текстики же он выдаёт! Как в «Географии»! Маринке стало даже весело.
— Идём уж… степняк!
И спокойно пошла вперёд, совершенно уверенная в своей стройности.
Лес теперь не казался ей таким угрюмым, а главное, она уверена была, что вот сейчас, сейчас вся эта ерунда кончится и они… вернее, она выйдет на картофельное поле или куда-то поблизости. Или хотя бы услышит ребят… Семьянин плёлся чуть сзади и сбоку. Это её смешило.
Так они шли…
А лес был совсем незнаком. Он уводил куда-то в низину, сырел… Наконец Маринка просто вынуждена была остановиться, когда под ногой у неё выступила вода и булькнул, как ойкнул, подозрительный болотный пузырь.
— Ну?! — спросила Маринка требовательно.
Семьянин пожал плечами. Он ни капли не чувствовал себя виноватым. Он размышлял, дубина!
— Делать-то что-нибудь будем?
— А ты зачем сюда пошла? Я думал, ты знала…
— Я-то хоть пошла, а ты вообще стоял!
Семьянин покачал головой.
— Что? Уже испугался?
— Не собираюсь. Просто думаю.
— Чего ж ты, интересно, думаешь?
— Одну очень простую вещь… Как выбраться из этого леса, я, например, не знаю. Но мы ведь не в тайге, правда?
— Гениальное открытие!
— Прекрати, пожалуйста… Я просто говорю, что леса у вас небольшие, так? Даже перелески. И если мы будем идти всё время в одном направлении, то куда-нибудь выйдем. А там спросим… Как считаешь?
Маринка была удивлена. Даже, кажется, хлопнула глазами от удивления. Ей никогда и никто ничего подобного не говорил. «Как считаешь?» Обычно всегда за неё решали, ей предлагали: «Мариночка, хочешь?.. А может, это?..» Теперь она должна была решать почти что сама.
Но если бы она согласилась с его планом, то, значит, должна была признать, что они заблудились.
Однако страшно почему-то от этого не было. Даже, пожалуй, проще стало: ну заблудились, так выберутся!
И ещё вдруг до неё дошло: на самом деле он не требовал от неё никаких решений, он просто предлагал ей единственное, что сейчас возможно… И опять Маринка была удивлена.
— Ну, — спросил он, — в какую сторону хочешь?
Маринка улыбнулась:
— Давай жребий бросим!
Семьянин тоже улыбнулся, но покачал головой:
— Может… это… по солнцу хоть?
— По какому солнцу?
— Ну, когда ты шла, оно куда светило?
Маринка этого абсолютно не помнила. Она сказала:
— Эх, ты! Земля же крутится. Теперь оно вообще в какую-нибудь другую сторону отъехало.
— Не, Марин. Оно всегда с востока на запад. Это железно!
Но увидел, что Маринка сердится, и уступил:
— Ну, а хочешь, давай по жребию. Всё равно же выйдем.
Он поднял с земли сучок, показал на короткую рогульку с одного конца:
— Согласна? Это стрелка.
Потом подкинул сучок, ударил по нему снизу ладонью, как при игре в чижа. Сучок завертелся, зажужжал, стукнулся о нижние сухие ветки, о ствол, рыбкой нырнул в траву… Они вместе бросились смотреть, куда показывает стрелка, столкнулись плечами.
— Эй, ну ты что!
— Тихо, не столкни!
Теперь им ужасно важно было идти именно в том направлении. И почему ещё верилось, что сучок правду сказал, потому что он болото не выбрал, а показал налево, немножечко в горку… Семьянин хотел поднять его.
— Не трогай! — быстро сказала Маринка.
— А чего? Возьмём на память.
— Не, — она покачала головой. — Может, здесь ещё кто-нибудь заблудится, тоже дорогу узнает. — И улыбнулась.
Семьянин был почти прощён. Ну, а заблудились… Да подумаешь! Зато уж завтра разговоров будет, охов-ахов: «Маринка — всегда с ней что-нибудь такое…»
И они опять пошли: сперва весело, а потом просто шагали — и всё. Лес не светлел и не темнел, он продолжал быть, какой был: еловый, не слишком частый, иногда с островами молодых колючих зарослей. Очень хотелось, чтобы уж скорее что-нибудь произошло. Но ничего не происходило. Они давно замолчали, они шли и шли. Лес был всё такой же — не то чтоб очень глухой, а какой-то безнадёжный. Бесконечный, как осенний дождь.
Наконец это произошло. Событие! Значит, ура! Значит, всё-таки они спасены.
А заметил, между прочим, опять Семьянин: не такой уж он глупый парень!.. Вдруг взял Маринку за руку:
— Марин!
Она метнула в него две молнии.
— Да нет же, Марин! — Он топнул ногой: — Ты видишь? И тут Маринка поняла: он топает, чтобы ей показать — земля-то под ними твёрдая. Они на дороге стоят!
— Ну куда? Направо или налево? — спросил Семьянин.
Дорога, словно граница, пересекала их направление почти точно поперёк.
Выходит, надо было им всё-таки взять тогда жребийную палочку. Маринка нахмурила брови — вот угадать бы! Направо — вверх, налево — под горку. Она сказала:
— Налево!
Семьянин кивнул. Снова перед Маринкой замелькали блистательные картины завтрашних охов и ахов…
Скоро, однако, дорога разбилась на несколько тропинок. Они выбрали первую попавшуюся, пошли по ней, удивительно ненадёжной, длинной, виляющей перед каждым деревом тропе.
Не было никакого смысла идти по ней. Напрямую получилось бы явно короче. Но что это была бы за прямая и куда бы она повела? А в тропинке хоть какая-то была надежда… Потом Маринке показалось, что это уже вовсе не тропинка, а просто след высохшего ручейка.
— Чего-то не то, Марин. Давай вернёмся.
Она готова была буквально сжечь его своим презрением. Однако ничего не сказала. Прислонилась к жёсткому стволу: идти назад было, наверно, правильно, но слишком уж далеко и в горку…
Ну и лес же столпился вокруг неё! Даже ни одного пенька кругом не было, ни одной бумажки, ни одного окурочка… Словно тут отродясь людей не бывало.
— Ты о чём думаешь? — спросил Семьянин.
— Ни о чём я не думаю. Я отдыхаю!
— На. Хочешь? — Семьянин вынул из кармана что-то завёрнутое в газету. И на вопросительный Маринкин взгляд сказал: — Хлеб, три куска.
Маринка хотела зашвырнуть этот несчастный кулёк, но опять сдержалась, только презрительно отвернулась от Семьянина.
— Хорошо бы сейчас зима была, — сказал Семьянин.
— Это ещё зачем? — Она глядела куда-то в глубь леса.