Хорошо, что я догадался взять с собой белый халат. Но все равно в корпус меня пустили не сразу, долго разбирались, смотрели паспорт, звонили куда-то. Наконец за мной пришла медсестричка, она молча провела меня по гулким коридорам и тихо ввела в палату. Наверно, она же мне и звонила утром по его просьбе.

В палате было прохладно и душно. Я не сразу узнал Егора – укрытый простынями, он лежал, закрыв глаза, и тяжело дышал. Похоже, он спал. На лице его была кислородная маска, рядом блестел штатив капельницы и громоздились еще какие-то аппараты, своими проводами и трубочками опутывавшие кровать. Потом, уже на обратном пути, медсестричка мне сказала, что это был аппарат искусственного кровообращения и искусственная почка – их подключают к Егору три раза в сутки и во время приступов. Но она так и не назвала диагноз.

Я стоял и смотрел на него, и Егор открыл глаза, вынул из-под простыни призрачную руку и убрал с лица маску. Лицо его, когда-то холеное и упитанное, сейчас было худым до неузнаваемости.

– Хорошо, что ты пришел, – прошептал он и еле заметно взмахнул рукой.

Тут же я почувствовал за спиной тихое движение воздуха – медсестричка вышла из палаты.

– Егор, что с тобой случилось? – тупо спросил я почему-то тоже шепотом.

– Все. Со мной кончено.

Я вдохнул и собрался было уже возразить что-то, но он опередил меня – поморщившись, отмахнулся еле заметным движением руки и заговорил снова.

– Потом, потом, у меня очень мало времени. Слушай, у меня к тебе последняя просьба, мне больше не к кому обратиться. Обещай, что выполнишь ее!

– Обещаю, – ответил я.

– Запиши! – прошептал Егор.

Я послушно полез во внутренний карман пиджака и достал авторучку и блокнотик.

– Пиши мой адрес…

– Егор, я помню твой адрес! – удивился я.

– Неважно, все равно пиши. – Егор судорожно вздохнул, – Возьми ключи.

Проследив за взглядом Егора, я действительно увидел на тумбочке колечко с ключами, рядом с бутылкой минеральной воды и апельсином. Спохватившись, я вдруг понял, что пакет с яблоками, которые я принес, все еще висит у меня на руке. Аккуратно приблизившись, я положил его на тумбочку.

– Потом. Сейчас пиши! – скривившись, шепотом приказал Егор.

Я послушно положил в карман ключи и записал адрес. Просьба Егора заключалась в следующем: я должен был сегодня же приехать к нему домой, открыть в гостиной шкаф с зеркалом, разгрести наволочки и простыни и вынуть фанерку, делающую дно шкафа двойным. Из открывшейся ниши я должен достать дипломат, вывезти его за город, развести костер и сжечь не открывая.

– Там что, деньги? – почему-то спросил я.

Егор снова поморщился, еще раз судорожно вздохнул и вдруг вынул из-под простыни полиэтиленовый пакет. Он наклонил голову, рывком поднес его ко рту и начал дышать в него. Пакет с тихим шелестом раздувался и сдувался, обтягивая лицо Егора. Я мог бы поклясться, что в пакете лежат неочищенные сизые дольки чеснока. Так продолжалось с минуту, наконец дыхание Егора немного выровнялось, и он снял пакет с лица, откинулся на подушку и закрыл глаза.

– Все деньги, Витя, я завещал тебе, – медленно произнес он, не открывая глаз. – И квартиру, и машину. Но ты должен сжечь дипломат не открывая. Ты мне обещаешь, что ты его не откроешь?

– Обещаю – сказал я. – А почему?

– Это долго рассказывать. Там смерть. Медленная и мучительная. Или быстрая. Как повезет. Ты мне веришь?

– Верю, – быстро сказал я.

Егор зашептал снова:

– Дипломат с кодовым замком, он заперт, код я не скажу, он тебе не понадобится. Он должен гореть! Он из пластмассы… Облей его бензином… У меня в гараже канистра. Ключ от гаража на рогах в прихожей… Но если он не загорится – разбей его и сожги все, что там внутри. Не смотри внутрь и не подходи близко. Возьми с собой топор в лес, чтобы разбить, если не сгорит… У меня в коридорном шкафу с инструментами топор… Пепел закопай. Возьми лопату. У меня нет лопаты. Возьми что-нибудь! Закопай топором, – Егор перевел дыхание. – Запиши – канистра в гараже, топор в шкафу. Пепел закопать. Запиши!

Я послушно заскрипел авторучкой.

– Сделай это сегодня же! Обещаешь?

Я посмотрел на часы.

– Егор, уже четыре. Я не успею съездить в лес, можно я это сделаю завтра?

Егор молчал с закрытыми глазами, и я уже испугался, что он потерял сознание, но он заговорил:

– Хорошо, завтра утром рано. Но у тебя уроки… Витя, отпросись с уроков, съезди в лес! Это быстро, возьми мой «Форд».

– Ты же знаешь, что я не умею водить машину.

– Ах да. Почему? Ну съезди на электричке, куда-нибудь на «полтинник», помнишь, как мы ходили в поход классом?

– Помню…

– Я, может быть, протяну до полудня, я должен знать, что он уничтожен! Я сам не успел… Я ничего не успел… На обратном пути заскочи ко мне хоть на секунду, я должен напоследок быть уверен, что больше никто не раскусит эту ампулу с ядом! Но возьми его сегодня, запиши!

Я снова открыл блокнот и почему-то записал: «я должен знать, что больше никто не раскусит эту ампулу с ядом». Егор снова схватил свой пакет и судорожно дышал в него. Простыня на груди ходила ходуном, и в такт ей раздувался пакет. Казалось, будто какой-то темный и гулкий дух перекачивается из Егора в пакет и обратно. Наконец Егор оторвался от пакета.

– А съезди за ним сейчас, пусть он хотя бы лежит у тебя. Может мать Инги из Владивостока приехать. Хотя у нее нет ключей… Но все равно!

У меня стали появляться смутные подозрения.

– Егор, а он не опасен? Он не взорвется? Там нет инфекции или твоих ядов? Ты что-то сказал про ампулу с ядом?

Очевидно, Егор вдруг подумал, что я побоюсь подойти к дипломату, и он быстро заговорил:

– Это в переносном смысле. Он совершенно не опасен, если в нем не копаться! Заметки, рукописи, аудиокассеты… Они не причинят тебе вреда, они внутри…

Я послушно записал: «рукописи и кассеты не причинят вреда».

– А он при горении ничего не… В смысле в окружающую среду…

– Исключено.

Шли секунды, Егор лежал неподвижно. Наконец я решился:

– Егор, а Инга умерла от… – я замялся.

– От того же, – перебил меня Егор. – Но это не заразно, это мозг. Просто по его команде отключаются все органы – обычно начинается с легких и ими же, как правило, заканчивается. Инга умерла быстро, за два дня. У меня по-другому, сначала сердце и почки, ну и легкие тоже. Медленно, вот уже полгода… В четверг будет полгода, если дотяну. У меня был иммунитет… Я думал, что у меня иммунитет, я думал, что нашел противоядие… И Инга… Но оказывается, только оттянул, на время… И весь наш отдел думал… Их уже нет, я последний… Я уничтожил, только дипломат хранил до последнего, идиот, жалко было уничтожить… Никто не узнает, даже в отчетах ни слова… – Егор пару раз судорожно зевнул и снова припал к своему пакету.

Я удивленно смотрел, и Егор, на секунду оторвавшись от пакета, произнес, не то поясняя, не то оправдываясь:

– Дышать в пакет помогает, когда там чеснок. Вдох – выдох, вдох – выдох. Это от других заклятий, но от моей болезни тоже помогает, не знаю почему. Шаманы Ургендо вместо пакета используют плавательный пузырь… – Егор глотнул и закашлялся, – да впрочем, тебе это не интересно.

Все-таки Егор остался самим собой – даже сейчас он был готов рассказывать про свою Африку. Постепенно я стал понимать, в чем дело – в своем отделе они создали какую-то смерть, но как бы выведать у Егора, в чем тут дело и как она передается?

– Егор, это яд? Или излучение?

– Это ни то, ни другое. Это хуже, это просто смерть.

– Так не бывает, – потупившись, произнес я.

– Не бывает, – согласился Егор. – Это магия. Заклятие.

– Заклятие? – я опешил.

– Заклятие духов тела, – медленно, на выдохе проговорил Егор, и на миг в палате наступила гробовая тишина.

– Оно произносится? – спросил я, чтобы что-то сказать. Слишком уж нелепо все выглядело.

Егор не ответил, и я спросил снова: