– Лень, – улыбнулась Вита. – Моешь, моешь весь день…

– Ну, сейчас я – кофе, и все. Магнитофон пока…

– Ростислав Михалыч! – донеслось коридора. – К телефону!

– Вот, слушайте, – он нажал клавишу и вышел комнаты.

Запел Окуджава. Вита подождала, когда шаги за дверью уйдут, достала помаду и посмотрела в зеркало. Губы были еще ничего, а вот румянца, прямо скажем, маловато. Она ткнула помадой в одну щеку, в другую и стала растирать их ладонями.

«Ничего еще девушка, – подбодрила она себя. – Старовата, конечно, да кто об этом знает?» Сняла зеленый поясок, но без него платье получалось уж очень балахонистое. Повязала снова: ничего, коричневое с зеленым не так уж плохо…

Над кроватью в углу комнаты висело что-то огромное, черное. Кошма не кошма… Бурка, догадалась Вита.

Она присела на узкую жесткую кровать. Над тумбочкой вместо настольной лампы зацепленный за гвоздь рефле Лида таким греет нос от гайморита.

– Я говорю, посуду надо мыть, – сказала она, когда Ростислав Михайлович с кофейником в руках вошел в комнату. – Тараканы пойдут…

Он поставил кофейник на журнал и выключил магнитофон.

– Вы знаете, Виталия Леонидовна, нет тараканов. У всех есть, даже у Додика, а у меня не живут. Может, грязи боятся, живые все-таки существа…

– А это что у вас такое? – Вита качнула подвешенный над столом белый вялый абажур с большим количеством ненатянутых веревочек.

– Талисман. А по происхождению: вытяжной парашютик. «С помощью вытяжного парашюта вводится в действие главный купол. При отсутствии вытяжного парашюта главный купол вводится в действие без его помощи». Короче, бред сивой кобылы. Вреда больше, чем пользы. Только на талисман и годится.

Ростислав Михайлович достал буфета тарелку, поставил перед ней.

– Ну, уж нет! – Вита отодвинула тарелку и притянула к себе сковородку.

Ростислав Михайлович достал буфета вино.

– Я не буду! – замотала головой Вита. – Я от него помру. Водки рюмку я бы выпила.

– Водки нет. Могу сходить.

– Да Бог с ней, сядьте. Откуда у вас бурка?

– У этой бурки своя история, Виталия Леонидовна, – пожевав, сказал Ростислав Михайлович. – Я шел пальто купить. Захожу в комиссионку. Висит, несчастная. Никому не нужна. Купил, принес домой. Мать чуть не в слезы: у тебя же, говорит, пальто зимнего нет. Действительно нет. А эта – висит, пыль аккумулирует. Я погляжу на нее иной раз да как ударюсь плакать, а потом вспомню, что пальто зимнего нет, – смех берет. И главное: в шкаф не лезет, подлая, четыре метра в подоле.

– А что ж на пальто денег нет? Подработали бы где-нибудь…

– Вот и я думаю, – согласился он. – К вам на свидание шел…

– Это не свидание, – поправила Вита.

– …На несвидание, – согласился Ростислав Михайлович. – Иду, вижу объявление: требуются сторожа. Помимо зарплаты бесплатное обмундирование, переходящее в собственность. Цитирую.

– Прекрасно, – прокартавила Вита.

Ростислав Михайлович поднял голову от тарелки, взглянул на нее.

– Скажите «трактор».

– Тррактор, – сказала Вита. – Да ну вас! Чем чепуху городить, лучше включите. – Она ткнула вилкой в сторону магнитофона: – Я люблю Окуджаву.

И откинулась в кресле.

…Она допоздна просидела в мягком продавленном кресле. Пора было уходить.

– Ну, ладно, – сказала Вита, вставая. – Давайте послушаю вас напоследок. Объелась. – Она провела руками по животу: – Как вы считаете, я толстая?

– Гранд мадам бельфам, – прогундосил Ростислав Михайлович и достал

– под кровати напольные весы. – Прошу.

– Вы с ума сошли! – Вита отскочила от весов. – Я на них и в больнице-то не смотрю! Все врут! Холодильник бы лучше купили! – Она ногой задвинула весы под кровать. – Снимайте рубашку. – И вставила в уши пластмассовые наконечники фонендоскопа.

Ростислав Михайлович стянул свитер с дырой под мышкой и рубашку.

– Еще чуть – и прохудится, – устало улыбнулась Вита. – В сторожа надо. Фурункул? – спросила она, двигая фонендоскопом по его груди. Она всегда задавала вопросы, чтобы больной не очень зацикливался на прослушивании: – И тут? – она ткнула пальцем в сморщенный шрамик на плече. – Поглубже… Спиной… И здесь… А-а, это же не фурункулы… Это другой оперы…

– Этот – Венской.

– Да-а… – рассеянно сказала Вита. – Черт, жалко, давление нельзя померить… Дела-то у вас не очень…

– Она задумчиво посмотрела на Ростислава Михайловича, достала бланк, потерла переносицу. – Так. – Вита подняла указательный палец с перстнем, и буква «В», вытатуированная возле большого пальца, четко проступила сквозь з – Слушайте меня… Вы купите в аптеке…

– Подождите, – перебил ее Ростислав Михайлович. – Встаньте-ка на секунду.

– Зачем? – удивилась Вита, но встала. Ростислав Михайлович обнял ее. Очень крепко обнял за плечи и поцеловал.

Вита легонько постучала его по плечу.

– Это еще что такое?! Ростислав Михайлович!.. Пустите! Я буду кричать!

– Кричите. Только потише, а то услышат, – серьезно сказал Ростислав Михайлович и снова поцеловал ее. И потянул куда-то…

«Господи!.. Прическа помнется…»

– Ростислав!.. Рост! Ро-о-о-стик! – неожиданно пискляво выкрикнула она. «А голос-то у меня какой противный!..»

…Рост нащупал ящик тумбочки, с вгом вытянул его, достал очки. Очки плохо держались на его перебитом носу. Включил рефле

– «…И страсть Морозова схватила своей мозолистой рукой…» – пробормотала Вита и потянулась к его очкам.

– Очкарик к тому же. Сними: меньше увидишь – меньше потеряешь… прыгун…

Он отвел ее руку.

– Ну смотри, – Вита вздохнула. – Накормил тухлятиной, соблазнил – да еще рассматривает! Выпустишь ты меня?

– С течением времени, как говорил Остап Бе – Рост легонько провел ладонью по ее волосам, по лицу… – Вопросительные скулы…

– Хм, – дернула Вита головой. – То схватил, как горилла, а то гладит… будто котенка…

– Точно, – сказал Рост. – Эквидистантно. У меня дочки так кошек гладили: контур повторяют, а до шерсти дотронуться боятся… А нос почему кривой? Боксом занималась?

– Углядел! – Вита потерла переносицу. – Это еще в детстве. Артем…

– Ростислав Михалыч! – донесся коридора старушечий голос. – Плиту оттерите, а то после вас вся в кофии. Присохнет за ночь.

– Иди, а я себя в порядок приведу, – сказала Вита.

– Ох, умереть – уснуть!

– Что так?

– Да нет, все прекрасно. Устала.

– Рост, – сказала Вита, когда они подошли к стоянке такси. – Сделай доброе дело, а? Устрой к себе Юрку на работу. Такой парень хороший, только балбес. Не доучился, в армию ушел…

– А кто он тебе?

Вита задумалась.

– Зять мой бывший… Тоже чего-то чертит. Три курса кончил до армии… Устрой…

– Скажи «трактор», тогда устрою.

– Тррактор! Тррактор! Скажи лучше, как сердце.

– Космонавт.

– Смотри, космонавт, умрешь когда-нибудь при подобных обстоятельствах. Такое случается.

– У меня теперь при подобных обстоятельствах всегда будет под рукой врач.

– Ишь ты! – Вита усмехнулась.

Подъехало такси.

Было это полгода назад.

2

Живот у Виты побаливал давно, года три. Знала только Ира: «Не дури, Вита, надо обследоваться. Не хочешь на третий этаж, лежи у меня в кабинете». Вита морщилась – пройдет.

Не прошло, болело. Но так по-страшному – первый раз.

Она позвонила Грише Соколову. Гриша, ее однокурсник, пошел по гастроэнтерологии. Днем работа, а по ночам сшивал кишки покойникам. Теперь, ясное дело, профессор, главврач клиники.

– Гринь, у меня чего-то живот болит нехорошо, – сказала Вита.

– Заходи, поглядим, – ответил Гриша.

Вита зашла…

Сейчас они сидели у Гриши в кабинете. Гриша разливал коньяк.

– Я, Гринь, чего-то не хочу, – поморщилась Вита, и рука ее невзначай погладила живот.

Гриша выпил сам и закусил лимоном, обмакнутым в соль.

– Австрияки научили, – сказал он. – Значит, Вита, дело вот как обстоит. Чего у тебя – толком сказать не могу. Но резать надо – хуже не будет.