У дороги, в небольшой деревеньке сгорел один из домов. Когда мы подъехали, пожар давно погасили, но воняло знатно. Толпы не было, улицы казались на удивление опустевшими, дома — затаившимися.
Я спешилась, постучала в дверь дома, ближе всех стоящего к пепелищу.
— Кто вы и что вам нужно? — раздался мужской голос. Напряженный и испуганный.
— Кто-нибудь пострадал? — вместо ответа, спросила я. — Нужна ли помощь целителя?
Загремели снимаемые засовы. Дверь приоткрылась, из-за нее выглянул невысокий мужичок, в одной руке держащий ржавый солдатский меч, а в другой отлично наточенный охотничий нож.
В глубине дома слышались сдавленные рыдания.
Мужичок с подозрением оглядел моего спутника, который, спрыгнув с седла, удерживал поводья лошадей.
— Целитель не поможет, — вздохнув, тихо сказал он. — Мальчонка сильно обгорел. Помирает в страшных мучениях.
Оттолкнув его, я быстро прошла вглубь. Нужную комнатушку нашла по звукам плача, больше похожим на вой. У лежака, накрытого чистым полотном, сидела прямо на полу маленькая женщина и плакала, раскачиваясь, как безумная, ничего не замечая вокруг. Лицо ее от слез опухло до такой степени, что нельзя было узнать черты.
Откинула полотно и задохнулась от запаха горелой плоти. Маленькому почерневшему человечку, похожему на обгоревший корешок, было лет девять.
— Что здесь произошло? — послышался голос Викера из горницы.
Я уже не слушала ответных слов. Прикоснулась пальцами к вискам страдалицы, посылая ее в целительный сон — отдых ей был необходим. Приподняв её полегчавшее за последние сутки тело, пересадила на стул в углу. Опустилась на колени у кровати, заглядывая в запавшие закрытые глаза ребенка. Ради этих минут жили мои сестры и я. Жили ради жизни.
‘Бирюза и мёд твоих глаз, Великая Мать, тепло и сила твоих ладоней, да пребудут со мной! Дай мне возможность исцелить невинное дитя! Дай силу подарить ему долгую жизнь рядом с любящими людьми!’
Я наложила руки на область его солнечного сплетения. Пространство вспыхнуло огнем, опаляя мою кожу, сжигая мои волосы, выжигая мои глаза. Я дернулась и едва не закричала, как вдруг прохладные ладони коснулись разума, помогая не потерять сознание. Сила Великой Матери хлынула в меня студеной водой, поглощающей пламя. И время остановилось.
Большую часть пути ехали молча. Рыжая впереди, Викер — чуть позади. Молчание не напрягало его, скорее радовало. Он с удовольствием смотрел вокруг — на облака, на деревья, на солнечный свет, и все ему казалось каким-то новым и неизведанным — как ребенку. Вот так однажды сделаешь шаг за порог, намереваясь покинуть отчий дом навсегда, а потом передумаешь, развернешься. И будто что-то меняется в хорошо знакомом помещении. Все знакомо и незнакомо. Близко и далеко.
Запах дыма нарушил раздумья, заставил пришпорить коней. Пепелище посередине небольшой придорожной деревеньки казалось раной, нанесенной ей в самое сердце.
Тами, едва переговорила с хозяином и шагнула через порог, ушла туда, откуда раздавался плач, а Викер задержался в горнице, пытаясь выяснить, что произошло.
— Племяшку соседка в доме прятала, — без особой охоты поведал ему хозяин дома, то и дело поглядывая на опутанную кожей рукоять его меча, — а та монахиней была… Неподалеку отсюда обитель, до сих пор дымится. Так они всех в доме заперли, подожгли и уехали. Пока мы с соседями заднюю дверь ломали, почти все задохнулись, а мальчонка обгорел — балка горящая на него упала с потолка.
Викер слушал глуховатый голос и чувствовал, как встают дыбом волоски вдоль позвоночника. Одно дело — порешить отступника честным ударом меча. Другое — сжечь дом и людей в нем. Невинных людей! Когда отряд ехал в Фаэрверн, он, Викер ар Нирн, не сомневался в своей миссии. Монастырь — скверна Вирховена, чахоточная каверна, которую следовало иссечь из его тканей! Но при чем здесь обычные люди?
— Ты говоришь о паладинах? — все еще не веря своим ушам, уточнил он. — О паладинах Его Первосвященства?
— Тш-ш, господин мой! — испуганно замахал на него руками мужик. — Не произносите это слово всуе!
— Воины Света… — высокомерно начал Викер и осекся, натолкнувшись на стену льда в глазах собеседника.
Да, тот был испуган и подавлен. Но ненависть на миг открыто выглянула из его зрачков.
Викер обошел его, шагнул в комнату, где ранее скрылась Тами. И застыл на пороге, разглядывая обугленную плоть распростертого на лежанке ребенка и женщину с закрытыми глазами, тихо шепчущую молитву Великой Матери. Вокруг обоих струилось едва видимое сияние, завихряясь в районе головы, сердца и солнечного сплетения мальчика. Руки монахини, лежащие на обгоревшей коже, казались хрустальными, прозрачно пропускающими призрачный свет…
Ар Нирн зажмурился, развернулся и бросился прочь. Остановился лишь, выскочив во двор. Запрокинул голову к высокому небу. С запада заходили тучи — не иначе ночью пойдет дождь.
— Единый! — зашептал он. — Укрепи меня в вере моей! Дай не сойти с истинного пути, укажи на видимый обман! Боже… — перед глазами вновь встала изломанная фигурка на простыне, измазанной копотью, — вразуми…
Бог молчал. Единый молчал всегда, и в этом, так говорил Первосвященник в своих проповедях, была его сила. ‘Он верит в вас! Это лукавая Богиня отступников управляет ими, лишая воли! А вам, дети мои, дается выбор! Но помните, поступая по Его заветам, вы приближаете время Его явления пред лицами вашими! Время его земного царствия!’
— Лошадей бы надо распрячь, господин мой, — послышался рядом голос хозяина дома. — Целительница ваша быстро не управится с мальцом! Помоги ей Великая Мать, хотя бы подарила ему смерть покойную и без боли!
Давешние сомнения неожиданно оборотились в душе Викера яростным гневом.
— Мальчик выживет! — заорал он на побледневшего мужичка. — Выживет!
— Да я чего, — зашептал тот трясущимися губами, — я ничего! Только рад буду… Я к тому толкую, что вам придется у нас задержаться!
— Конечно, — буркнул уже успокоившийся Викер и бросил ему монету. — Это за постой. Распряги лошадей и напои.
И ушел за окраину деревни, бродить в перелеске между квадратами полей. Бродить, задавая себе бесконечные вопросы, ответа на которые так и не нашел.
Тело страшно ломило, а резь в глазах способна была, казалось, их выжечь. Я приходила в себя медленно, будто выныривала откуда-то с глубины, собирая по пути в сознание обрывочные воспоминания о страхе, боли и бесконечном горе людей, вынужденных умирать. Я приходила в себя и плакала беззвучно, и это было все, чем я могла поделиться с умершими.
— Пей, пей, говорю, — сильная мужская ладонь обхватила мой затылок, заставляя меня приподняться. К губам была поднесена чашка с ароматным бульоном.
Не столько его вкус, сколько тепло и запах возвращали меня к жизни. Давясь, я выпила все и, откинувшись на подушку, снова попробовала открыть глаза. Надо мной нависал темный силуэт, по мере возвращения зрения становившийся все более четким. Красивое лицо, глаза синие, как небо середины лета…
— Пришла в себя, ась? — взволнованно спросили от двери.
— Да. Принеси теплой воды, она мокрая вся, обтереть бы ее!
— Сейчас, мой господин, сейчас!
— Что… ты… делаешь? — слабо поинтересовалась я, когда Викер ар Нирн, откинув укрывающее меня одеяло, принялся стаскивать и длинную рубаху, в которую я была облачена.
— Оботру теплой водой, — невозмутимо ответил он. — Ты вся в испарине, это нехорошо!
Я дернулась, ладонями преграждая путь его рукам. Но, увы, была слишком слаба, чтобы сопротивляться.
— Ты для меня не женщина, Тами, — пояснил он, стаскивая с меня рубашку и оставляя обнаженной. — Потому уймись и лежи смирно!
Не женщина! Великая Мать, а это мне за что?
— Как… мальчик?
— Розовый весь, как поросенок! Постоянно спит. Вчера пришел в себя и попросил воды! С ним все будет нормально…
Вчера?
— Сколько дней?