— А как же Арифметика? — спросил я.

— Нет-нет, у него голова не для Арифметики...

— Конечно, не для Арифметики! — подтвердил Бруно. — У меня голова для волос. Вот если бы ещё одна голова...

— ...Поэтому он не может выучить Таблицу умножения...

— Мне гораздо больше нравится История, — сообщил Бруно. — А то всё повторяешь эту Таблицу изнеможения...

— Вот-вот, тебе нужно ещё повторить Историю.

— И совсем не нужно! — перебил Бруно. — История и так всегда повторяется. Это мне Профессор сказал.

Тем временем Сильвия выводила на доске буквы: E-V-I–L [17].

— Теперь, Бруно, — сказала она. — Прочти-ка по буквам.

Бруно в мрачном молчании с минуту глядел на буквы.

— Я знаю, как это не читается! — наконец сказал он.

— А что в том толку, — возразила Сильвия. — Скажи, как читается!

Бруно вновь воззрился на непосильную надпись.

— Ну, по буквам это читается «LIVE» [18], только если наоборот, — объявил он. Тут я и сам увидел — а ведь верно!

— Да как ты ухитрился так прочесть? — изумилась Сильвия.

— Я просто покрутил глазами, и тогда ясно увидел. Ну, теперь можно мне спеть Песню Королька?

— Сначала География, — возразила Сильвия. — Тебе ведь известны Правила?

— Я думаю, что не должно быть так много Правил, Сильвия! Я думаю...

— Да, маленький проказник, так много Правил быть должно! И кто тебе вообще позволил рассуждать? Закрой рот немедленно! — И она продолжала, обращаясь ко мне: — Я покажу вам Карту, по которой он должен ответить урок.

И она тотчас появилась — огромная Карта Мира, расстеленная на земле. Она была такой большой, что Бруно пришлось заползти прямо на неё, чтобы дотянуться указкой до мест, названных в Уроке Королька.

— Когда Королёк видит, как по лесу летит Божья Коровка, он бежит за ней и говорит на бегу: «Спускайся, погово-Рим! Если ты голодна, я дам тебе Сахару и Мидию». Когда она спустилась, он её спрашивает: «Карпа ты видала? Я только что поймал его на Прут!» Потом он говорит: «Покувыркаемся в Сене!» Когда они покувыркались, он ей говорит: «Спляшем для разнообр-Азия!» А когда Божья Коровка улетала, он закричал ей вослед: «До сви-Дания!»

— Замечательно! — воскликнула Сильвия. — Вот теперь можешь спеть Песню Королька.

— Припев нужно петь хором. Вы подтянете? — спросил меня Бруно.

Только я хотел сказать, что не знаю слов, как Сильвия молча перевернула карту, и моим глазам открылись куплеты, написанные на обратной стороне. В одном отношении песня была очень необычной: припев приходился на середину каждого куплета, вместо того, чтобы следовать сразу за ним. Мелодия, однако, оказалась несложной, и я легко её подхватил. В общем, с припевом я справлялся удачно, насколько может удаваться одному человеку исполнение припева хором. Напрасно я подавал знаки Сильвии, чтобы она мне подсобила — маленькая фея только ласково улыбалась и качала головой.

— И он ушёл, — добавил Бруно в качестве своеобразного примечания, когда замерла последняя нота.

— И далеко он ушёл? — Я чувствовал задор и хотел продолжения.

— Нет, вскоре путь ему преградила стая коров.

— Ох, Бруно, милый! — Это, разумеется, вмешалась Сильвия, на долю которой всегда выпадало поправлять братца. — Надо говорить «стадо коров»; стая бывает у птиц.

Бруно недовольно взмахнул на неё глазами, но я поспешил вмешаться:

— А потом?

— А потом, — продолжал он, — ему встретилось стадо собак.

— Нельзя говорить «стадо собак», — снова поправила Сильвия. — Нужно говорить «стая собак».

— Нельзя говорить «стая собак», — возразил Бруно. — Собаки же не птицы.

На этот раз Сильвия уклонилась от спора и, объявив: «Уроки закончены!», — принялась сворачивать карту.

— Как, и никакого рёва? — спросил я, стараясь, чтобы в голосе звучало удивление. — Маленькие мальчики всегда ревут над уроками, разве не так?

— Я никогда не реву после двенадцати, — объяснил Бруно, — ведь уже подходит время обеда.

— Только по утрам иногда, — вставила Сильвия. — Когда день Географии, и он становится непос...

— Ну, чего ты всё встреваешь, Сильвия! — не выдержал Бруно. — Что, думаешь, мир создан только тебе для разговору?

— Где же мне говорить, по-твоему? — Сильвия тоже не выдержала и настроилась спорить.

Но и Бруно был настроен решительно.

— Я не собираюсь с тобой ругаться, потому что уже поздно и у меня нету времени, но только ты как всегда неправа!

Спор был внезапно прерван вспышкой молнии, за которой сразу же последовал раскат грома и поток дождевых капель, которые с громкими хлопками и брызгая во все стороны прорывались сквозь листву укрывавшего нас дерева.

— Льёт как из ведра! — вырвалось у меня.

— Это очень большое ведро, — сказал Бруно. — И оно само иногда на землю падает. С грохотом.

Через какую-то минуту времени капельные шлепки прекратились — так же внезапно, как и начались. Я выступил из-под дерева взглянуть на небо. Буря пронеслась; но, вернувшись под крону, я безуспешно искал глазами моих микроскопических друзей. Они исчезли вместе с бурей, и мне ничего не оставалось, как отправляться домой.

На письменном столе я увидел дожидающийся моего возвращения конверт того особенного жёлтого цвета, который всегда оповещает о телеграмме и который в памяти столь многих из нас нераздельно связан с каким-нибудь большим и внезапным горем — с чем-то таким, что тёмным облаком, которое никогда уже до конца не рассеется в этом мире, вдруг затмевает яркий свет Жизни. Правда, он также, и нередко, способен возвещать внезапную радостную новость, но это, я считаю, для него нехарактерно; вероятно, в целом человеческая жизнь содержит больше горя, чем радости. Таков уж мир. Кто знает, почему?

Всё же на этот раз никакой горестный удар на меня не обрушился, зато на письменном столе я увидел дожидающуюся моего возвращения телеграмму. Те несколько слов, которые в ней содержались («Не смог преодолеть себя и написать. Приезжай поскорее. Буду рад, как всегда. Письмо — следом. Артур».), так явственно прозвучали для меня речью самого Артура, что я затрепетал от радости и бросился собираться в дорогу.