Я сказал как–то, что уменьшу свои футболки и самостоятельно зашью, так тётя Петунья достала такую штуку, которую назвала «швейной машинкой», и прошила ей мою одежду, чтобы она стала по размеру.

Дядя Вернон позволял мне помогать ему. Мне понравилось сверлить дырки, когда он опробовал свои инструменты, которые, оказывается, производит. Звук сверлящей дрели походил одновременно на техники «чидори» и «расен–сюрикен», меня пробило на ностальгию.

Мой кузен Дадли оказался неплохим репетитором, по крайней мере за шесть дней я вполне сносно стал читать не только по слогам, но и писать тоже, пусть и не так быстро, как скорописью на родном.

Дурсли меня терпели и вполне держали себя в руках поодиночке. Но вот когда они собирались вместе… Такое ощущение, что у этой семьи что–то переклинивало. Стоило нам четверым оказаться в пространстве одной комнаты, как их чуть ли не коробило от иррациональной ненависти ко мне. Они говорили гадости. Ругались. Могли непонятно за что меня наказать. Это было очень странно. Настолько странно, что я заподозрил магию или какое–то вмешательство, препаратами или менталистикой. Всё же моя подружка Ино кое–что мне рассказывала о своём клане и некоторых их техниках. А Гарри упомянул, что нечто подобное есть и в мире волшебников.

За прошедшую неделю я путём медитаций практически восстановил те три дня из тысяча девятьсот девяносто шестого года и то, что Гарри рассказывал той писательнице. Ключевые моменты и свои мысли по поводу — точно. Гарри сложно было взглянуть на свою семью со стороны, он ответно ненавидел их, но тут явно было что–то не так. И моё чувство «нетака» верещало не хуже дядиных дрелей.

Вернон–сан уехал на работу, а Дадли ушёл гулять со своими друзьями. Я решил переговорить с тётей Петуньей. Вообще, женщина мне нравилась. Она была, возможно, закомплексована и со своими «тараканами», но среди шиноби и не таких встретишь. Джирайя обучал меня в путешествии не только фуиндзюцу и ниндзюцу, но и ключам к человеческим душам. Особенно — женским.

Получалось, что тётя должна была знать, что Гарри, то есть я, — волшебник. Раз её родная сестра — волшебница.

Если сравнивать с моим миром, то здесь тоже есть шиноби–аристократы из Великих кланов, то есть волшебники–аристократы, к таким, насколько я понял, относился отец Гарри и его крёстный — Сириус. Есть потомственные шиноби, то есть чьи родители входили в воинскую касту, здесь — простые, рядовые волшебники. Были шиноби — дети горожан или крестьян, у которых была в достаточной мере развита чакросистема, чтобы войти в класс воинов, но чаще такое первое поколение может в лучшем случае стать генинами. В магическом мире таких называют «магглорождённые». Потому что не–волшебников зовут «магглами». Кажется, синонимом «волшебник» будет ещё и «маг», наверное, примерно то же, что «шиноби» и «ниндзя» — какое–то разное прочтение [2].

Подобные деления будут в любом мире, где люди обладают чем–то отличимым от большинства.

Моя мать была из Великого клана — Узумаки, а отец, по слухам, — выходец из горожан. Впрочем, утверждать никто не решался, так как он был сиротой и смог стать Хокаге, то есть сильнейшим и уважаемым воином нашей скрытой деревни. Я — полукровка Узумаки. У Гарри ситуация схожая, только его отец — маг–аристократ, а мать — «магглорождённая».

Когда в семье крестьян появляется шиноби, то для такой семьи это как благословение Рикудо–сэннина. Отдавая своего сына или дочь на службу в гакурезато или гарнизон, такая семья получит некоторые привилегии, освобождение от налогов на какое–то время, и главное — защиту. Здесь же семья, в которой появляется маг, похоже, не получает ничего. Разве что узнаёт, что магия существует. Тут это воспринимается, как невероятные чудеса. Но что–то мне подсказывает, что за таким «чудом» будет много труда и обучения. Гарри вроде бы пять лет чему–то учился, а даже одежду почистить с помощью своей магии не мог.

Гарри говорил, что тётя считала его и его родителей «ненормальными». При мне пока таких разговоров не заводилось. Из рассказов Ино знаю, что ментальное вмешательство действует своеобразно, вытаскивая и усиливая уже имеющиеся чувства. Как если ты испытывал досаду, то тебя можно «распалить» до ненависти, а если не было никаких плохих чувств и эмоций к какому–то человеку или явлению, то, как ни старайся, вызвать негатив не получится.

Так что главенствуют спокойствие и холодный расчёт. С другой стороны, большинство чувств, которые показывают шиноби, наигранные. Если ты злишься в бою по–настоящему, то это грозит тебе серьёзными проблемами в виде потери контроля над ситуацией, а это бывает фатально. Впрочем, в моём случае, когда я был мелким и мог быть несдержанным, ко мне с удовольствием «подключался» Кьюби. «Одержимость Лисом» пьянит. Но потом отходняк такой, что и врагу не пожелаешь. Да и после встречи с «Тёмным Наруто» я многое пересмотрел в своей жизни. В общем, дзен — наше всё.

Психотропные, которыми я пользовался, тоже свойства подобные ментальному воздействию имеют. Может, даже и посильнее, но раскачать с чего–то, что уже имеется, действительно проще. Чтобы человек начал тебе безраздельно доверять, надо его для начала расположить к себе. Иногда у меня получалось и без стимуляторов. Джирайя говорил, что у меня есть харизма и талант «убалтывать народ», который достался мне от отца.

Так вот, возвращаясь к Петунье–сан, скорее всего она немного завидовала сестре, которая оказалась в магическом мире чудес и сладких пряников. А вот потом… Потом родителей Гарри убили, а его самого — «мальчика полукровку аристократа» — отдали в «крестьянскую» семью, которая о магии в лучшем случае только слышала краем уха. При том, что Гарри все заочно обожали и чуть ли не боготворили как Рикудо–сэннина.

Я рос во всеобщей, мягко говоря, нелюбви, в Академии меня не желали ничему учить. Но я чуть ли не с пелёнок знал, что я — шиноби, рос в деревне, полной шиноби, мечтал стать шиноби и делал всё возможное и невозможное, чтобы развить своё тело, научиться пользоваться чакрой. Подглядывал за чужими тренировками, повторял упражнения. Если бы учитель появился у меня раньше и не был таким депрессивным по*уистом, как Какаши–сенсей…

Но в любом случае, к двенадцати годам я знал несколько техник, умел драться, выработал систему поведения, при которой мне меньше доставалось от окружающих. А Гарри в одиннадцать лет стукнули пыльным мешком по его шрамированному лбу: «Ты, брат, волшебник и все дела, собирайся в школу Хого–как–то-там».

А пацан даже не знает, с какой стороны палочку волшебную держать–то. И стоит за всем этим Директор Хигэканэ [3], на лице которого благостная улыбка Сарутоби Хирузена. Когда Гарри рассказывал свою историю, меня поражало попустительство их начальства. Но стоило «копнуть глубже», оказавшись в шкуре восьмилетнего волшебника, которого бросили в семье магглов, как история завоня… заиграла новыми красками.

Я осторожно выяснил, что Дурслям за меня не дают никакого пособия или подъёмных, так что неудивительно, что я ношу обноски, в принципе, довольно приличные, у меня были хуже. Аппетит у меня не меньше, чем у того же Дадли или наоборот — я так много ем и всегда голоден из–за своей чакры–магии, а простой пацан типа тоже наворачивает, на Гарри, то есть меня, глядючи. А родители что, родной кровиночке будут давать меньше, чем сжирает заморенный на вид мальчишка? То–то «Дадлипусичек» такой «пусичек» щекастенький. Вернон на ужине вечно ворчит, что я их объедаю. Ну да, моя порция, как у дяди — здорового мужика, и после еды я ещё чуть ли не сковородки облизываю — есть хочу. Не сказать, что «сиротинка» питается воздухом, но на вид — так и кажется — одни зелёные глаза под очками.

Самому себя жалко, ага. Без слёз в зеркало смотреть не могу.

Но тут снова «жирное «но» — мы с Гарри ходили в банк, и у него есть свой счёт и прочее. А значит, деньги у его семьи имелись, и должен быть кто–то, кто обязан позаботиться о таком «золотом мальчике» — герое магического мира. Саске остался без родителей и клана лет в восемь, но у него был опекун, который заведовал счетами клана и выдавал ему деньги на содержание и расходы. Ему квартиру купили двухкомнатную подальше от квартала Учиха, чтобы не бередить душу, и питался он…