Кругом было пусто и, судя по разбитым окнам разобранной частично крыши, здесь давно уже никто не жил. Дорога, ведущая к дому, заросла травой. А если бы тут был садовник, то бедняге пришлось бы работать, не покладая рук, потому что газоны превратились в сплошные вересковые пустоши и там, где когда-то гордо поднималась стена закрытого сада, были непроходимые кусты. Несколько маргариток, растущих тут и там, пытались скрасить мрачный фасад, но все тонуло в зарослях плюща. Три этажа когда-то красивого здания были скрыты полностью, даже окон почти не было видно.

Должно быть, хозяин растратил все свое состояние на свечи, решила Эмелайн. Из-за плюща в комнатах днем, наверное, очень темно. Но Эмелайн тут же напомнила себе, что это не ее дело, на что тратит свои деньги хозяин дома, а также ее не касается, темно ли в комнатах и в каком состоянии ведущая сюда дорога. Эмелайн пожала плечами.

— Тебя должно волновать только одно, — сказала она себе. — Дома ли сейчас леди Сеймур.

Конечно, даже если ее милость дома, это еще не означает, что она согласится принять неизвестную посетительницу и побеседовать с ней. Впрочем, Эмелайн это и не нужно. И, по правде сказать, она даже надеялась, что никакой беседы не будет. Потому что в восемь часов Эмелайн должна быть на постоялом дворе, чтобы занять свое место в карете. Королевская почта ждать не будет. Эмелайн только хотела убедиться, что хозяева Сеймур-парка сейчас находятся дома. Затем она попросит дворецкого, чтобы футляр с ожерельем передали в руки хозяйки.

Довольная своим планом, Эмелайн постучала в дверь. Но ой потребовалось стукнуть еще несколько раз медным молотком, прежде чем дверь открылась. На пороге стоял дворецкий, возраст и внешность которого вполне соответствовали виду здания.

Дворецкий был одет в короткие, до колен, узкие штаны коричневого цвета и сюртук, на голове криво сидел ненапудренный парик, который, наверное, был роскошным лет тридцать назад, а теперь был похож на раздавленную каретой собаку. Старик уставился на Эмелайн близорукими глазами.

— Да? — сказал он наконец.

— Это Сеймур-парк? — спросила Эмелайн.

— Мало ли что когда-то было, — пробормотал он.

— Простите?

Он не ответил, и Эмелайн решила, что не станет отдавать рубины этому старику.

— Я хотела увидеть леди Сеймур, — сказала она. — Пожалуйста, скажите ей, что я дочь преподобного Джосии Харрисона.

— Ее светлость ушла от нас.

— Ушла? — Не уверенная, правильно ли поняла его, Эмелайн осторожно спросила: — Вы хотите сказать, что леди Сеймур умерла?

Он кивнул, хотя после этого с трудом удержал равновесие.

— Семнадцать лет назад ее унесла инфлюэнца.

Губы Эмелайн дрогнули при упоминании об инфлюэнце. Очевидно, леди Сеймур умерла во время той самой эпидемии, которая унесла и жизнь Джейн Харрисон. Наверное, это и было объяснением, почему ожерелье пролежало до сих пор никем не востребованное.

Решив, что он полностью выполнил свои обязанности, дворецкий повернулся и уже хотел закрыть дверь, Эмелайн уперлась в нее двумя руками.

— А лорд Сеймур? — спросила Эмелайн. — А хозяин сейчас дома?

— Хозяин уехал.

— Скоро ли он вернется, вы не знаете? У меня есть вещь, которая принадлежит ему. Вещь, которую я должна отдать ему лично.

— Очень хорошо, — сказал старик и отошел в сторону, чтобы Эмелайн могла войти. — Вы можете подождать в салоне вместе с остальными.

Вместе с остальными? У его светлости прием? У нее не было намерения врываться в дом посреди веселой вечеринки. Эмелайн приостановилась, понимая всю нескромность своего положения женщины без кавалера, которая входит в гостиную, заполненную мужчинами. Конечно, Эмелайн знала, что о ней сразу все подумают. Однако она хотела вернуть ожерелье, которое ее семья так долго хранила. Это желание пересилило боязнь оказаться одной в доме холостого мужчины. И, расправив плечи, Эмелайн последовала за дворецким через мрачный холл с темными драпировками и тяжелой старомодной мебелью. Дворецкий жестом указал на дверь, слегка пошатнулся, что можно было принять за поклон, а затем продолжил свой путь дальше по коридору, предоставив Эмелайн войти в салон самой, без всякого объявления. И если ее появление и удивило кого из находящихся в ней, то вид гостиной был действительно шоком для Эмелайн. В огромной мрачной комнате, где с потолка свисала клочьями паутина, сидели скромный джентльмен и женщина с потрясающе огненными волосами и невероятно пышной грудью.

У джентльмена была внешность помощника приходского священника, насколько могла судить Эмелайн, а как дочь пастора, она видела их не меньше дюжины, — и он был одет во все черное. Женщина — определенно «штучка», как сказала бы Пегин, — вырядилась в просторную мантилью и юбку из палевого подкладочного шелка. Яркость этого ансамбля усиливали умопомрачительная золотистая горжетка из крашеного лебяжьего пуха и оранжевая шляпка с перьями, из-под которой выбивались толстые локоны, обрамляющие разрумяненные щеки.

Эмелайн старалась не смотреть на эти локоны, выкрашенные почти в тон мантильи, но не могла не заметить той вольности, с которой эта женщина накрасила — очень густо — губы и ресницы. Женщина положила руки на бедра и с плохо скрытым раздражением посмотрела на Эмелайн.

— Это не его светлость, — сказала она и глянула на священника, будто обвиняя его в том, что хозяин дома до сих пор не соизволил появиться, чтобы поприветствовать ее. — И я жду здесь уже больше часа. Мне даже не дали чаю, и я думаю, что вся эта затея с поездкой сюда просто пшик.

Не уверенная, должна ли она отвечать на подобное заявление, Эмелайн открыла рот, чтобы произнести какую-нибудь приличествующую ситуации фразу, но была избавлена от таких хлопот вмешательством священника.

— Слава Богу! — воскликнул он, не обращая внимания на женщину с оранжевыми волосами, будто ее не существовало, и бросился к Эмелайн, едва она перешагнула порог салона. — Пожалуйста, скажите, умолял он, — что это вы та самая молодая леди, которая сегодня выходит замуж, потому что я не могу со спокойной совестью проводить церемонию, в которой…

Осталось неизвестно, что он хотел сказать, так как его речь была прервана громким шумом, раздавшимся из холла. После сильных ударов дверь распахнулась настежь, грохотом ударившись о стену. Трое мужчин и юноша — на всех были рабочие блузы — вошли в дом, неся на какой-то железной решетке явно тяжелого мужчину средних лет.

Руки этого джентльмена были сложены на груди, лицо смертельно бледное, а из глубокой раны на голове текла кровь.

— Лорд Сеймур! — вскрикнул священник. Только взглянув на раненого, он сразу отступил в сторону, его лицо стало почти таким же бледным, как и у его светлости. Он прижал платок к губам, будто боясь, что сейчас его стошнит.

Женщина в оранжевой мантилье бросилась вперед, секунду смотрела на раненого, затем громко, театрально вскрикнула и упала на пол, потеряв сознание.

В это время в холл вошел старый дворецкий. К сожалению, старик выразил свое отношение к увиденной сцене лишь тем, что начал заламывать морщинистые руки, постоянно бормоча: «Ох-ох-ох-о…».

Эмелайн решила, что пора кому-то навести здесь порядок.

— Вот, — сказала она, протягивая свой платок мужчине, который стоял ближе всех к раненому. — Прижми платок к ране, это остановит кровотечение. И не волнуйтесь за него, он, кажется, просто без сознания.

— Да, мисс, — ответил тот тихо. — Вряд ли он сейчас что-нибудь почувствует. Здорово ему врезали, хочу вам сказать.

Потом он смекнул, что его комментарии тут не требуются, и поспешил объяснить, что случилось. Его светлость лежал в поле, недалеко от мельницы, там его и нашли.

— Должно быть, — сказал мужчина, — он хотел перескочить через каменную стену, а это было не так просто. Лошади его нигде не видать. Но местные мальчишки сейчас ее ищут. А мы решили, что лучше не терять времени, вот и принесли его светлость домой. Пусть полежит в постели.

— Я уверена, что вы все сделали совершенно правильно, — сказала Эмелайн.