Я бросила взгляд на свои часы от «Картье» — подарок ко дню рождения от Мистера Челюсти. По большому счету, мне наплевать на фирменные ярлыки, но другие люди — особенно в Беверли-Хиллз — придают им большое значение.

— Две минуты — это не опоздание, — твердо возразила я.

Феликс приподнял кустистую бровь.

— Не можешь не спорить, — сказал он, с трудом обуздывая раздражение.

— Я не спорю, просто констатирую факт, — откликнулась я.

— Вот девушка, которая видит мир только в черном или белом цвете, — сухо пробормотал Феликс и поскреб подбородок согнутым пальцем.

— И что в этом плохого? — тут же парировала я. Что поделать — я люблю оставлять за собой последнее слово, хотя эта моя привычка многих доводит до белого каления. Я, впрочем, не обращаю внимания. Мне нравится настаивать на своем, к тому же — пусть это и прозвучит нескромно — в большинстве случаев я действительно оказываюсь права.

— Ну ладно, иди за мной, — милостиво кивнул Феликс. — Нас ждет работа.

Я считаюсь крутым адвокатом, потому что за последние полтора года мне довелось защищать в суде двух очень известных клиентов, причем оба были оправданы.

Клиент номер один был знаменитым режиссером, которого некая звезда телевизионных сериалов обвинила в изнасиловании. Понятно зачем — ее карьера клонилась к закату, а ей все еще очень хотелось известности. Сообщения о грядущем суде не сходили с первых полос газет в течение месяцев, хотя на сами слушания ушло всего-то пять дней — одна рабочая неделя.

Актриса-истица не пользовалась особой популярностью даже в свои лучшие годы. На протяжении долгого времени она играла на телевидении роли разнообразных стерв, и мне не составило большого труда убедить жюри, что эти роли более чем соответствовали ее характеру, внутренней сущности и чему хотите. Что касалось режиссера, то я настаивала на том, что он давно и счастливо женат, искренне любит жену и детей и глубоко сожалеет о случившемся. Половой акт между ответчиком и истицей я не отрицала, однако в свете всего вышесказанного мне удалось представить его как единичный и случайный. Кроме того, я особенно подчеркнула, что в последнее время вышедшая в тираж актриса остро нуждалась в популярности, которую мог дать ей только громкий скандал. Ergo [1], она могла намеренно спровоцировать ответчика на действия, способные послужить ее целям.

«Вы все, вероятно, видели фильм «Наваждение», — так завершила я свою речь, окидывая присяжных долгим внимательным взглядом, который, как мне говорили, обладал определенным гипнотическим воздействием. — Дело, по которому вам предстоит вынести решение, как две капли воды напоминает сюжет этой ленты, поэтому суть происшедшего должна быть вам предельно ясна. Прошу вас только об одном: не забывайте, что мы не в кино и что от вашего решения зависят судьбы реально существующих людей. Поставьте себя на место ответчика…»

Тут я выдержала эффектную паузу.

«Мой подзащитный действительно изменил своей жене, но ведь он не святой — как и любой из нас. Он переспал с истицей, но и только! Не было никакого насилия, была лишь ночь, которую он провел с женщиной, готовой на все, лишь бы подстегнуть интерес к своей персоне — и к своей карьере на экране. Неужели из-за одной ошибки, из-за минутной слабости этот ни в чем не повинный человек должен потерять все, что есть у него в жизни?»

Еще одна пауза, еще один «гипнотический» взгляд, устремленный на скамью присяжных.

«Я так не думаю. А вы?»

Присяжные только что не аплодировали.

Режиссер был полностью оправдан, а я одержала первую крупную победу. Мое начальство в фирме было очень довольно тем, как я построила защиту и как держала себя в суде, поэтому шесть месяцев спустя мне поручили еще одно громкое дело. На этот раз моим клиентом оказался популярный комедийный актер, обвинявшийся в непристойном обнажении в публичном месте в присутствии детей. Пресса уже ославила его педофилом, но я сумела сделать так, что из зала суда он вышел чистым, как стеклышко. В своей речи я упирала на то, что у звезды была большая семья — дети, которых он обожал, жена, которую любил. Кроме того, актер тратил значительные суммы на благотворительность — этот общеизвестный факт мне очень пригодился. «Разве может человек, искренне любящий не только свою семью, но и детей, в силу обстоятельств нуждающихся в помощи, хотя бы подумать о том, чтобы причинить вред ребенку?» — вопрошала я.

Разумеется, мы выиграли дело.

Сегодня речь шла об убийстве. Правда, Ральфа Маэстро в убийстве пока никто не обвинял, но только пока.

Пройдет несколько часов, и все может измениться.

— Думаю, вам стоит быстренько ввести меня в курс дела, — сказала я Феликсу, входя за ним в вестибюль роскошного особняка Маэстро.

Мистер Челюсти остановился и, похлопав меня по плечу, быстро-быстро зашептал мне на ухо:

— Ральф Маэстро — мировая знаменитость и звезда кино. — Он немного помолчал, словно обдумывая свои слова. — Вернее, был ею когда-то. Сейчас кое-что изменилось, но звезда такого калибра всегда остается звездой, пусть теперь мистер Маэстро и не гребет деньги лопатой.

— А он разве не гребет? — спросила я.

— Что?

— Деньги лопатой, — подсказала я.

— Это не относится к делу, — парировал Феликс, а я задумалась, не сказать ли ему, что когда-то я знала семью Маэстро и даже училась в одной школе с дочерью Ральфа и Джеммы. Впрочем, я тут же решила, что это к делу тоже не относится. К тому же вряд ли Ральф меня помнит.

Феликс тем временем рассказал мне все, что было ему известно. Накануне вечером чета Маэстро посетила крупный благотворительный прием в «Беверли-Уилшир-отеле». Вернувшись домой около одиннадцати, Джемма сразу ушла наверх в свою спальню, а Ральф остался в гостиной на первом этаже, где он смотрел телевизор и наслаждался контрабандной кубинской сигарой. Уже поздно вечером Ральф вышел из особняка, чтобы навестить своих любимых собак — двух свирепых питбулей, которых в дом не впускали. Примерно в час ночи он тоже поднялся в свою спальню. (То, что у супругов Маэстро были отдельные спальни, меня не удивило — у богатых и знаменитых свои причуды.) Там Ральф снова смотрел телевизор, пока не уснул — часа в три или около того. В шесть утра он проснулся и отправился в собственный тренажерный зал в доме. Ральф ничего не подозревал, пока тело Джеммы не обнаружила их экономка Льюпа, она из Гватемалы. Актриса была застрелена в собственной постели — убита выстрелом в лицо.

Тут я перебила Феликса, поспешив задать несколько важных вопросов:

— Полиция нашла орудие убийства?

— Нет. — Он покачал головой.

— Как насчет следов взлома?

— Никаких.

— Супруги Маэстро ладили между собой?

Феликс пожал плечами:

— Кто знает? Впрочем, я надеюсь это выяснить, как только мне удастся выставить отсюда полицейскую бригаду.

Полицейская бригада состояла из двух следователей и полутора десятков копов и экспертов, которые на карачках ползали по всем углам. Экономку Льюпу я обнаружила в кухне, где она проливала слезы по погибшей хозяйке. Тело Джеммы Маэстро все еще лежало наверху, хотя полицейский фотограф работал уже на первом этаже.

Я попыталась заговорить с одним из детективов — темнокожим парнем, похожим на постаревшего Уилла Смита. Про себя я решила, что когда-то он приехал в Голливуд в надежде получить роль и стать знаменитостью, но что-то не сложилось, и он оказался в полицейском управлении Беверли-Хиллз. Что поделать, такова судьба большинства жителей города — тысячи людей приезжают сюда в надежде на славу и богатство, но удача улыбается единицам.

Фамилия парня была Престон. Его напарницу — женщину азиатского происхождения — мне представили как детектива Ли.

Интересно, подумала я, кто-нибудь из них уже позвонил Аннабель и сообщил ей ужасные новости?

При одной мысли об этом мне стало не по себе. Как вообще делают такие звонки? «Добрый день, мисс Маэстро, с вами говорят из полиции Беверли-Хиллз. Ваша мать убита — застрелена в собственной постели. Главный подозреваемый — ваш отец. Примите наши соболезнования и — раз уж так получилось — позвольте заодно поздравить вас с наступающим Рождеством».