– Тебе не все равно, кто сказал? – взревел Семен.
– А-а!.. Все равно!
Парень отпустил Эдуарда, и тот, схватившись за надорванные, казалось, уши, плюхнулся в директорское кресло.
– Ну, тогда зачем спрашиваешь? – почти ласково спросил Семен.
Он по-прежнему стоял у Лихопасова за спиной, но при этом, склонившись над столом, умудрялся смотреть ему в глаза.
– Просто!
– Ты смотри, брат... – обращаясь к Ждану, сказал Семен.
– Смотрю! – перебил его тот.
– Смотри, смотри... – иронично сощурился Семен. – Смотри, как у этого козла все просто. Наша сестра страдает, а он капусту, гад, с чужого огорода жрет.
Лихопасов хлюпнул носом, проклиная себя за неосторожность.
Казино с потрохами принадлежало семье Бурыбиных. Отец, четыре брата и старшая сестра, то есть Юля. И Эдуард понимал, что за ним, за его поведением следят. А братья еще до свадьбы предупредили его, что сестру обижать – смертный грех. А супружеская измена, понятное дело, большая обида... Да и сама Юля вчера почувствовала, что муж изменил ей. Может, сама и пожаловалась. Хотя вряд ли. Она, если честно, не очень-то жалует своих братьев. То есть их самих любит, но ненавидит дело, которым они занимаются. Но у них-то братская любовь к ней безусловная. И ради нее они способны на многое. Ждан, Семен, Лев, Стас... А об их отце лучше не думать, настолько страшный он человек. Мощный, хитрый, жестокий и еще жадный...
Эдуарду вспомнился большой семейный ужин, один из немногих, которые согласилась посетить Юля. Савелий Федорович, эта глыба из кожи и плоти, сидел во главе стола, нависая над тарелкой жирного борща. Правил этикета для него не существовало. Рубаха его была расстегнута чуть ли не до пупа, массивный золотой крест на толстой цепи глубоко зарылся в густые кущи седых волос. В большом каминном зале было почему-то сумрачно, пепельно-розоватый свет заходящего солнца через высокое окно падал на его широкое, рельефное лицо, отчего оно приняло неестественную для живого человека ультрамариновую окраску. В какой-то момент Эдуарду показалось, что за столом сидит покойник. Но страшно ему стало не от этого, а от мысли, что если страшный тесть вдруг умрет, он все равно не оставит свою семью без своего отцовского пригляда. Живой он или мертвый, он все равно будет присутствовать в своем доме, жадно есть борщ, хлюпать, шумно жевать размокающий во рту хлеб, жирно чавкать, сипеть и радостно фырчать, облизывая ложку. Он всегда будет здесь непререкаемым авторитетом, могучим, властным, непобедимым. И его дети, такие же сильные и жестокие люди, как и он сам, всегда будут склонять перед ним голову. А Эдуарду так и вовсе следовало стоять перед ним на коленях...
Нет, он никогда не склонялся перед своим тестем так низко, но только потому, что этого никто от него не требовал. Но скажи Савелий Федорович пасть перед ним ниц, и он тут же упрется лбом в землю, потому что смертельно его боится...
– Я... Я больше не буду! – затравленно мотнул головой Лихопасов.
– Чтобы завтра этой сучки здесь не было! – кивком головы Семен показал на дверь.
– Да, сучки чтобы не было, – продублировал его распоряжение Ждан.
– Э-э, не будет...
– Ну вот, хороший мальчик, – весело, но с пренебрежением улыбнулся Семен. – И смотри, больше сестру не обижай. Она у нас хорошая. И одна... И вообще, у нас в семье не принято от жен гулять. Папа этого не любит...
Только записной льстец мог назвать Савелия Федоровича образцом добродетели. Но жене своей он никогда не изменял. Во всяком случае, так гласило семейное предание. Жена родила ему пятерых детей, но, видно, это истощило ее организм, и вот девять лет уже прошло, как ее нет.
Савелий Федорович мог привести в дом новую жену, но делать этого не стал. Может, так любил Екатерину, что и думать не мог ни о какой замене. А может, боялся вызвать тайное недовольство взрослых сыновей, которым вряд ли бы понравилась мачеха, будь она хоть «Мисс из Мисс». Он очень дорожил своим авторитетом в семье и не хотел терять его из-за слабости к женскому полу. А может, слабость у него-то как раз и была, с женщинами. Может, он вообще ничего с ними не мог. Потому и жил бобылем...
Но какими бы проблемами и комплексами не страдал Савелий Федорович, сыновья старались брать с него пример. У всех четверых были жены, и они от них не гуляли, во всяком случае, не афишировали свои связи на стороне. И дело даже не в том, что их отец не жаловал супружеские измены, а в том, что его невестки также были членами одной большой и хорошо организованной семьи. В равной степени, как и зять, Эдуард Михайлович Лихопасов. Как он управлял казино, так жены сыновей – рынками, ресторанами, магазинами, принадлежащими семье. Простое, но очень ответственное разделение труда. Настолько ответственное, что при определенном стечении обстоятельств вполне можно было угодить за решетку.
Неприятных обстоятельств, создаваемых этой семьей, хватало. И судя по всему, сейчас прибавится еще одно.
– Смотри сюда, – понизив голос, Семен вынул из кармана фотографический снимок, положил его на рабочий стол и щелчком переправил Эдуарду.
– Что это? – нервно дернул щекой Лихопасов.
С фотографии на него смотрел широколобый мужчина с хлипкими волосами и блеклыми глазами. В его внешности ощущался недостаток жизненных сил, но при этом держался он высокомерно.
– Ни что, а кто, – хмыкнул Семен.
– Кто, – кивнул Ждан.
– Хотя если разобраться, то ничто...
– Его что, убить надо?
Трясущимися руками Семен полез в ящик стола, достал оттуда пачку «Мальборо», дрожащими пальцами вытащил сигарету... Не до сигар, когда такое дело.
– Убить?! – расхохотался Семен. – Ты?.. Ты можешь убить?
Смех оборвался, и он строго глянул на младшего брата.
– Побудь в приемной. За секретуткой посмотри, раз такое дело.
Ждан кивнул, поднялся, умудрившись при этом перевернуть кресло, вышел в приемную.
– Да нет, она не сможет нас подслушать, – мотнул головой Эдуард. – Интерком у нее только на прием работает. Даже телефон прослушать не сможет... Я же инженер по образованию, знаю, как и что делать...
– А что, много тайн через тебя проходит, что секретутке слушать тебя нельзя?
– Э-э... Ну, наша семья – одна большая тайна...
– Правильно соображаешь, – кивнул Семен. – И то, что интерком у тебя в одну сторону работает, тоже хорошо...
И, поморщившись, махнул рукой перед носом.
– Не кури, не люблю. В здоровом теле – здоровый дух. А какой у тебя дух в прокуренных легких?
– Э-э, да я так, не всерьез, больше балуюсь, чем по-настоящему...
– А чего ты все время оправдываешься, Эдик? Все время чего-то боишься... Меня что ли? Так я не кусаюсь...
– Ну... Покусываешь, – натянуто улыбнулся Лихопасов.
– Вот, хоть какое-то откровение, а то все елозишь, как языком по рашпилю... Так что ты там про свое инженерное образование говорил?
– Ну, я же политех закончил, как-никак...
– Да это я знаю... А на Юльке чего женился?
– Так это... любовь.
– К чему? К большим деньгам?
– Ну, скажешь...
– Да я что думаю, Эдик, то и говорю...
Лихопасову недавно исполнилось тридцать семь лет, Семену – двадцать шесть. Но разница в возрасте, казалось, имела минусовое значение: младший по годам относился к старшему так, будто тот был для него неоперившимся юнцом, которого еще учить и учить.
– Думаешь, я не знаю, что ты на Юльке из корысти женился? Знаю. Не любишь ты ее... Все ждал, когда хвостом крутить начнешь. Думал, ты со стриптизерш начнешь, а ты секретаршу завел... Зачем тебе секретарша, Эдик?
– Э-э, завтра ее уже не будет.
– Слышь, Эдик, ты мужик или не мужик, чего ты все огородами ходишь? Ты можешь подойти ко мне по прямой дороге? Слышь, брат, скажи: жена у меня хорошая, но пресная, а хочется остренького, посолоней, поэтому возьму-ка я и трахну секретаршу. Возьму! И трахну!.. Может, я тебе морду за это набью. Может, очень сильно набью. Но хоть уважать стану... Ты слышал, я Ждана братом называю. Потому что мне он брат родной. И Лева брат, и Стас. Это по крови. А ты по сестре как бы брат. Как бы, но не брат... Доверять мы тебе доверяем, но уважения особого нет. Ничего, что я так, начистоту?