– Голову забыли, – сказал Слепой. Оба опять вылезли из машины, открыли просторный багажный отсек. В углу сиротливо лежал полиэтиленовый пакет. Его содержимое по размеру походило на средний арбуз. Несколько секунд Слепой и Грек молча смотрели на пакет. Потом Слепой взял его одной рукой, другой взял лопату… посмотрел на Грека. Грек пожал плечами. Слепой сплюнул и сказал:

– Я сам.

И ушел туда, куда светили вдоль просеки фары джипа. За стеной снежной круговерти Греку худо было видно, чем Слепой занят. Но он и так знал, что Слепой закапывает голову… Голову было велено зарыть отдельно, надежно.

Когда он вернулся, Грека колотило.

– Включай скорее печку, чувачок, – сказал Слепой, и Грек кивнул, завел машину, включил вентилятор отопителя на максимум. По салону пошла волна горячего воздуха.

Слепой перегнулся назад, достал с заднего сиденья бутылку. Зубами вырвал полиэтиленовую пробку, стал лить горилку в пасть с железными зубами.

– Оставь, – попросил Грек и напарник понял – оставил, протянул Греку бутылку…

Спустя несколько минут дрожь улеглась. В салоне джипа стало жарко, в крови бродил алкоголь. Покачиваясь на ухабах лесной грунтовки, туша «тойоты» уползла с развилки трех дорог. Осталась бутылка из-под шампанского «Черная вдова», указывающая горлышком на старый окоп. Впрочем, окопа уже не было. А было грязно-снежное месиво… с торчащей из него рукой мертвеца.

Да еще следы джипа на снегу. Скоро, однако, и следов не осталось.

Часть первая

РАССЛЕДОВАТЕЛИ

Ноябрьский день увядал на глазах. Сумерки накрыли питерские улицы, в них бледно тлели пятна фонарей. Директор Агентства журналистских расследований «Золотая пуля» Андрей Обнорский ехал в плотном потоке автомобилей по Суворовскому проспекту. Он возвращался со встречи с источником. Встреча оказалась безрезультатной, и Обнорский был разочарован.

Поток машин двигался медленно, а на подъезде к Невскому вовсе замер. В этот момент и зазвонил телефон. Андрей достал трубу из кармана куртки:

– Алло.

– Андрей Викторович? – сказал незнакомый мужской голос.

– Слушаю.

– Андрей Викторович, моя фамилия Филатов, я советник губернатора.

– Очень приятно, – механически произнес Обнорский. О Филатове он слышал, но никогда не встречался.

– Андрей Викторович, не могли бы вы уделить мне пару минут? – спросил Филатов.

Обнорский мрачно посмотрел на «пробку» и подумал, что может запросто уделить советнику не пару минут, а больше.

– Разумеется, слушаю вас.

– Андрей Викторович, суть вопроса, в общем-то, проста. Сейчас в Санкт-Петербурге находится с дружеским визитом премьер правительства Крыма Сергей Васильевич Соболев. Сергей Васильевич – ваш поклонник и хотел бы с вами встретиться.

– Встретиться? – удивился Андрей. – Со мной?

– Да-да, именно так…

– А собственно… зачем? – задал Обнорский не особо умный вопрос.

– Сергей Васильевич – гость губернатора, – произнес Филатов так, как будто это могло служить ответом на вопрос – «зачем?».

– Понятно, – буркнул Обнорский, все еще удивляясь и пытаясь понять, что же именно нужно от него совершенно незнакомому крымскому премьеру… поклонник?

Довольно странно. Политики такого уровня довольно редко нисходят до общения с литераторами. Если не брать в расчет каких-то дежурных мероприятий. Обнорский собрался задать еще вопрос, но Филатов сказал:

– Вот и хорошо… Передаю трубочку Сергею Васильевичу.

И через секунду в трубке зазвучал другой голос:

– Здравствуйте, Андрей Викторович… Меня господин Филатов уже представил, но я представлюсь еще раз: Соболев Сергей Васильевич, премьер-министр правительства Автономной республики Крым и ваш давний читатель. И почитатель.

Голос у Соболева был властный и уверенный. Сильный. Обладатель такого голоса определенно привык руководить людьми и, вероятно, принадлежал к публичным политикам.

– Весьма приятно, – сказал Обнорский. – А я очень люблю Крым.

– В таком случае считайте, что вы уже получили приглашение отдохнуть в Крыму… Время года, правда, не самое подходящее, но я думаю, что все еще впереди. Принимаете?

– Благодарю вас, – неопределенно ответил Обнорский.

– Рано благодарите, Андрей Викторович. Вот когда встретимся в Крыму… вы, кстати, раньше бывали у нас?

– Бывал, – ответил Обнорский. Посреди сумеречного ноябрьского Санкт-Петербурга вспыхнуло на миг яркое крымское солнце над синей водой. Сзади засигналили. Управляя одной рукой, Андрей воткнул передачу, передвинулся метров на десять, – бывал… за приглашение благодарю.

– Не за что. Это, напротив, я буду вам признателен, ежели вы соберетесь и прилетите к нам. Но пока мы не в Крыму, а в Питере… Если вы свободны нынче вечером, может быть, мы поужинаем вместе, Андрей Викторович?

Каких-либо определенных планов на вечер у Обнорского не было, и он согласился.

– Вот и чудно, – сказал Соболев, – в восемь я вас жду в смольнинской гостинице. Вы знаете, где она находится? Я, кстати, могу прислать за вами машину.

– Спасибо, не нужно. А где гостиница – я знаю. Буду в двадцать ноль-ноль.

В былые времена гостиница принадлежала обкому КПСС. Простому смертному попасть в нее было так же невозможно, как грешнику в рай. Это неприметное здание рядом со Смольным никогда не афишировало себя – свои респектабельные апартаменты оно предоставляло избранным. Теперь гостиница принадлежала правительству города (то есть опять же – Смольному), но сохранила прежние традиции и закрытость для посторонних. Обнорский понял это сразу, как только вошел в холл. Подтянутый мужчина неопределенного возраста – ему могло быть и тридцать с небольшим, и сорок пять – встретил Обнорского у входа и вежливо поинтересовался, кто и к кому?…

Андрей представился, но мужчина столь же вежливо попросил разрешения взглянуть на документ, удостоверяющий личность. Обнорский предъявил «права» и спросил:

– Отпечатки пальцев снимать будем?

Показывая, что юмор ценит, секьюрити ответил:

– В другой раз, с вашего разрешения, Андрей Викторович… Сергей Васильевич вас ждет… позвольте вашу куртку.

Андрей сбросил куртку на руки другому, неизвестно откуда появившемуся мужчине. Этот, второй, чем-то неуловимо напоминал первого… братья они, что ли? Сбросив куртку, Обнорский успел перехватить неодобрительный и будто бы слегка удивленный взгляд, которым первый секьюрити окинул его свитер, и джинсы.

Впрочем, взгляд был мимолетный… почти что и не было его.

– Прошу вас, Андрей Викторович, – сказал секьюрити, сделав жест рукой в направлении лифта. – Нам на четвертый этаж.

Слово «нам» не было случайной оговоркой – секьюрити поднялся в лифте вместе с Андреем… охрана или конвой?

Крымский премьер встретил гостя в холле четвертого этажа. На вид ему было около сорока лет. Премьер оказался крепким, широкоплечим человеком с открытым, располагающим лицом. Чем-то он был похож на артиста Евдокимова.

– Здравствуйте, Андрей Викторович, – сказал, протягивая руку, Соболев. – Вы исключительно точны…

Охранник как-то незаметно исчез, Соболев и Обнорский остались в холле вдвоем.

– …вы исключительно точны, а вот я должен извиниться – жена моя еще наводит последний марафет… Вы же понимаете – все эти женские штучки!

Употребив слово «жена» вместо официального, положенного премьер-министру по рангу, «супруга», Соболев сразу обозначил неформальный характер встречи. Он определенно располагал к себе – в нем не было ничего напускного, «номенклатурного», чего так не любил и опасался Обнорский… Жену премьера ждать не пришлось – Валентина Павловна появилась спустя несколько секунд после слов про «все эти женские штучки». Она вышла в вечернем платье, и Обнорский снова вспомнил про свои джинсы и свитер.

Соболев представил жену, Андрей галантно поцеловал ей руку.

– Мы покушаем в зимнем саду, – сказал Соболев. – Прошу вас. Стол уже накрыт, и нас ожидает бутылка замечательного «бастардо» девятьсот шестьдесят пятого года.