– Вместе с начальником сектора внутренней безопасности тщательно, изучите личность, образ жизни, связи погибшего, – сказал Лизутин то, что был обязан сказать, хотя прекрасно знал: личность несчастного шифровальщика тщательнейшим образом изучалась на протяжении всей службы. Но генерал страховался на случай всевозможных осложнений. Он уже решил исходить из того, что секретная информации ушла вместе с ее носителем. Значит, нечего поднимать ненужный переполох. Значит, удастся избежать неприятностей.

Но если решение окажется ошибочным, запахнет не только пенсией, но и трибуналом. Поэтому очень важно отдать все команды, какие только возможно.

Подойдя к Крамскому, начальник УФСК изложил, какое содействие требуется от милиции. Через минуту начальник УВД дал соответствующую «накачку» подчиненным.

Основная нагрузка ложилась на Центральный райотдел – убийство произошло на его территории. Начальник райотдела Симаков негромко переговаривался с заместителем по оперработе Савушкиным. Кое-что им было ясно: пока дело не раскрыто, зарегистрировать его как причинение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего, чтобы не вешать себе на шею «глухое» убийство.

Оно вроде что в лоб, что по лбу, ан нет – графы в статотчетности разные и за убийства сильнее лупят!

Но такой примитивной хитростью в с голь гнилом деле не спасешься, надо раскрыть как можно быстрее, да расколоть этих тварей до самой жопы, чтобы все сомнения контрразведки снят. А кто раскроет, кто расколет? Сейчас марафетчиков и «химиков» развелось куда больше, чем настоящих сыскарей.

– Сюда бы Коренева, – пробурчал Савушкин – Он весь блат знал, до утра бы за яйца притащил с полным раскладом.

– А ты вытащи его из зоны на сутки, – раздраженно ответил Симаков.

– Так только в американском кино бывает... Я вообще не пойму: за что засадили парня? За то, что эту мразь, убийцу расколол?

Симаков покашлял.

– Тогда все на ушах стояли. И ты с выпученными глазами бегал. А тут еще эта пленка...

– Да, шум подняли большой... Но ничего особенного онто не сделал... Пуганул маленько... Я б его опять на службу взял, если б приговор отменили.

– Если бы да кабы, – Симаков понизил голос. – А кто, по-твоему, этого выблядка пришил?

– Откуда я знаю! Небось свои же...

Карнаyxoв тоже вспомнил Коренева. С ним можно было снять все вопросы в течение суток... Но начальник оперативного отдела сам обеспечивал разработку против майора.

А следователь прокуратуры Горский, который сейчас громко разглагольствует возле трупа, взял его под стражу и отдал под суд.

Все руку приложили, чего теперь вспоминать... Карнаухов отогнал неприятные мысли.

Ресторан «Сапфир» располагался на углу Богатяновской и Большой Садовой, в двух первых этажах высотной гостиницы «Интурист». Время шло к полуночи, входная дверь была заперта.

Баркас сильно подергал – так, что задребезжало толстое тяжелое стекло. Из глубины вестибюля важно выплыл швейцар – надутое ментовское или комитетское мурло: они любили после отставки сюда пристроиться, на теплое место, в кормушку... Стучали, конечно, по привычке старым дружкам, и те им помогали, если надо. Лет семь назад Баркас опасался этой публики...

Тогда «Сапфир» был центровым кабаком – солидные посетители, костюмчики-галстучки, интеллигентные рожи. В «адидасе» и маечке его бы никогда сюда не пустили. Да и в костюме, пожалуй, тоже. Но с тех пор многое изменилось!

Баркас снова заколотил в стекло. Швейцар его не знал, видно, из новых, но понял что к чему, опасливо подошел, взялся за задвижку, чуть помедлил.

Бригадир саданул изо всей силы, собираясь выбить стекло, чтобы этот вахлак хорошенько его запомнил. Стекло устояло, но дверь наконец открылась.

– Хотел стекло разбить, а в следующий раз морду тебе разобью!

Оттолкнув остолбеневшего швейцара, Баркас направился к винтовой лестнице. Просторный вестибюль был почти пуст. В прожженных сигаретами кожаных креслах сидели, выставив голые до трусов ноги, три пьяные проститутки. Несколько кавказцев тащили оторопевшего гражданина в туалет «разбираться».

За фикусом охраняли порядок три милиционера. Это были не настоящие милиционеры: девятнадцатилетние пацаны из батальона срочной службы. Оружия почти никогда им не выдавали, набраться силы и заматереть мальчишки еще не успели, особая «ментовская» психология у них отсутствовала: просто каждый день гулять по городу, есть мороженое, знакомиться с девчонками лучше, чем гнить где-нибудь в тайге на «точке» или куковать в опостылевшем гарнизоне, дожидаясь увольнения раз в месяц – и то, если повезет.

Но форма и поставленные задачи заставляют влезать туда, где пахнет жареным. Несколько лет назад двое таких мальчишек ввязались задерживать пьяного грузина, хулиганившего в коктейль-баре. У того оказался старый браунинг и он, недолго думая, отправил одного мальчишку прямиком на тот свет.

Через пару дней его взяли и он снова хватался за «пушку», если бы не перекосило патрон – неизвестно, как бы закончилось... Но теперь перед ним были три «волкодава» из городского уголовного розыска, они прострелили мерзавцу руку и отобрали оружие.

Задержанному оказалось двадцать лет, строгий коммунистический суд приговорил его к расстрелу, хотя и ходили слухи, что за оставление жизни многочисленная родня обещала миллион – сумму астрономическую по тем временам. Вначале не помогло: газеты сообщили о суровом, но справедливом приговоре, граждане встретили его с одобрением, но потом дело начало гулять по инстанциям: проверки, протесты, жалобы, опять проверки... Время идет, острота сглаживается, мальчишечка тот в земле лежит, а убийца – сучонок – живет, воздухом дышит, передачи от родственников хавает.

Командование батальона все ждет сообщения, что приговор в исполнение привели – надо же довести до личного состава: вот она, справедливость, он нашего убил, а государство его – к стенке!

Но сообщения не поступило, то ли миллион тот где-то нашел могущественного чиновника, то ли общая гуманизация наступила, но выводы о справедливости этого мира и мать убитого милиционера сделала, и его товарищи по безоружию.

– Сказал – в следующий раз морду разобьет, – пожаловался швейцар мальчишкам в милицейской форме. Вроде просто так пожаловался, но в тайной надежде: вдруг поставят они на место наглеца...

– И разобьет, – кивнул сержант с покрытым юношескими угрями лицом. – На днях двух наших у «Спасательного круга» избили. Задержали их, сдали, а через два часа те баре в баре водку пьют. А наши – у одного челюсть сломана, у второго – сотрясение мозга...

Из туалета вышли три кавказца, следом выбрался гражданин с разбитым в кровь лицом.

– Задерживаем! – скомандовал сержант и, вызывая по рации машину, направился к участникам драки.

Милицейский наряд батальона срочной службы обязан давать показатели – количество задержанных правонарушителей. От этого зависит оценка каждого солдатика, количество увольнительных, а может, и краткосрочный отпуск.

В зале второго этажа в основном мелькали спортивные костюмы, только несколько десятков человек не носили униформы: постояльцы гостиницы, по незнанию забредшие поужинать и только за столиком осознавшие, что оказались в волчьем логове.

Ели они быстро, без аппетита и старались как можно скорее убраться отсюда.

Зато постоянные посетители чувствовали себя хозяевами Официанты летели по легкому движению пальца через весь зал и склонялись в почтительном поклоне. Они помнили печальную участь Славки Белобровкина, которому Блин вилкой проткнул живот. И если тот же Блин, подсаживаясь за столик к незнакомым лохам делал большой заказ «на один карман», они (Изображали полное непонимание ситуации, мгновенно несли водку, икру и балыки, как будто обслуживали лучших друзей, один из которых буквально горит желанием оплатить щедрое угощение.

«Спортивные костюмы» расхаживали по залу, бесцеремонно заходили на кухню взять бутылку водки или банку пива, вытаскивали из-за столиков, будто собачонок, на площадку для танцев понравившихся женщин.