Каждая страница — тоже доска. Возле каждой страницы кто-то стоял, решая задачи, отвечал, и Татьяна Андреевна, выслушав, говорила:

— Хорошо… Так. Пробел сдан. — И в журнал, где была белая клеточка, в которой раньше могла появиться двойка, ставила с удовольствием четыре или пять и со вздохом — три.

У одной страницы доски стоял застрявший в космосе Тюлькин и скучно пожимал плечами:

— Что-то не получается…

— Слов «не получается» я не признаю! — сказала Татьяна Андреевна и встала. — Постарайся, проверь, поучи…

А девчонка с косой тут же пропела:

Все засмеялись. Татьяна Андреевна улыбнулась:

— Смотрите-ка! Ещё поэтом станет! Сама-то все пробелы сдала? Все? И ничегошеньки не должна?

Тут она снова заметила Колюшку, подойдя, наклонилась над ним и ласково спросила:

— А ты опять здесь? Что-нибудь забыл?

— Нет… — смущаясь, ответил Колюшка. — Я же ключи потерял…

— И не можешь попасть домой?

В голосе учительницы было столько участия, что Колюшка вздохнул и опустил голову:

— Не могу…

— Вот беда так беда! — покачала головой Татьяна Андреевна. — Ну ладно, — сказала она. — Давай-ка тогда не будем терять времени. Тебе ведь заданы уроки?

Колюшка кивнул.

— Тогда иди за свою парту. — Она так и сказала: «за свою» — и показала пальцем в угол.

Колюшка радостно захлопал ресницами, побежал в угол и, сев за парту, достал из портфеля тетради.

Самый несчастный человек

Колюшка начал решать примеры, а Татьяна Андреевна, стоя у двери, спрашивала Бармалея Жмуркина, который весело стучал мелком. Ей, видно, очень нравилось, как толково и ладно отвечал он лёгким баском. Колюшка даже по голосу чувствовал, как она улыбается, говоря: «Молодец! Ах, молодец!» И было приятно, будто это слово «молодец» как-то касалось и его, Колюшки. Оно подбадривало. Примеры решались легко, интересно. Числа в тетради множились сами собой.

Впереди него сидели две девчонки. Переговариваясь, что-то писали. А одна с завистью вздыхала:

— Вот Бармалей, вот Бармалей! Всё знает!

А Бармалей, глядя на них, нарочито двигал густыми бровями и продолжал весело басить.

В класс вошла женщина. Колюшка вспомнил: «распорядительница». Она деловито объявила:

— Всё, всё, всё! Приготовились. Все — по местам. Сейчас нас будет снимать телевидение. — И почему-то села на место Татьяны Андреевны.

— Но у нас же занятия! — сказала Татьяна Андреевна. — Мы работаем!

— И продолжайте! — «Распорядительница» невозмутимо тряхнула чёлкой.

Татьяна Андреевна отвернулась к доске и занялась своим делом.

Девчонки переглянулись, пожали плечами и наклонились над тетрадями.

В классе появились какие-то люди с прожекторами, вспыхнул яркий свет. Оператор в синем берете стал водить кинокамерой по приборам, по партам. Остановился было на Колюшке, но Колюшка тоже опустил голову, потому что здесь он был человеком случайным.

Потом оператор направил камеру на «распорядительницу», которая тут же стала говорить, как необходимо сегодня дружить с ЭВМ. Как всё это надо знать, понимать, уметь. И как необходимо уметь, понимать, знать! Тут она нажала на какую-то кнопку в МКШ. Что-то в приборе стрельнуло, вспыхнуло, и из МКШ пошёл дым.

Девчонки прыснули.

Татьяна Андреевна быстро повернулась; лицо её вдруг побелело, как у самой настоящей Снежной Королевы, глаза сердито вспыхнули. Но «распорядительница» как ни в чём не бывало быстро-быстро затараторила:

— Всё, всё, всё! Мы закончили! Ничего страшного! Больше ни минутки! Нам очень некогда! Некогда, некогда…

И через минуту в классе возле стола висело только облачко дыма… А оператор, закрывая аппарат, кивал беретом и улыбался:

— Вечером смотрите!

Татьяна Андреевна огорчённо села на свой стул, посмотрела на МКШ, опустила руки и, еле сдерживая слёзы, сказала:

— Сплошные огорчения!

Девчонки, опомнившись, возмущённо зашептались:

— Ей-то ничего! Только бы сняться!

— Татьяна Андреевна с приборами ночей не спала: и принеси, и установи — всё сама!

— Они ей как дети!

Всем стало тяжело. Все вздохнули. И Колюшка тоже. И Бармалей достал из кармана жёлтую отвёртку, подбросил её и сказал:

— Татьяна Андреевна, не огорчайтесь. Я сейчас починю.

— Ну да! Ты мне вон уже один чинишь-чинишь. Настоящий ты Бармалей, Серёжка!

Серёжка рассмеялся и сказал:

— Ну хоть и Бармалей, а честное слово, сейчас починю.

Он открыл шкафчик в стене, вынул оттуда ящик с инструментами, достал ещё отвёртки, олово, маленький паяльник. И скоро по классу распространился приятный запах канифоли.

Бармалей паял. Кто-то, вздыхая, скрипел о доску мелом.

Татьяна Андреевна взялась за проверку тетрадей. Стопки их стояли по краям стола, как сторожевые башни, когда в класс стремительно вошла знакомая классная руководительница:

— Татьяна Андреевна! Вы, кажется, очень желали видеть Сундукова? Так вот он! Просто рвётся, чтобы вы его спросили!

Колюшка только бросил на рвущегося Сундукова взгляд и тут же наклонился над тетрадкой. Ему хотелось поскорей покончить с домашним заданием, чтобы перебраться поближе к месту, где Жмурков колдовал с паяльником над МКШ. Но из разговора он не упускал ни словечка.

— Явился? — сказала Татьяна Андреевна. — В новеньких туфлях и новеньких джинсах!..

Сундуков засопел. И, как показалось Колюшке, задрал голову.

— Ну ладно, — спокойно сказала Татьяна Андреевна. — Сколько будет двадцать пять умножить на двадцать пять?

Сундуков вздохнул. А классная руководительница всплеснула руками:

— Но это же очень сложно!

— А пятьдесят разделить на пятьдесят?

— Ноль…

Теперь вздохнула классная руководительница, а Колюшка вздрогнул: даже он знал, что пятьдесят разделить на пятьдесят будет один.

Стул под Татьяной Андреевной скрипнул, и она тихо спросила:

— А сколько твоя мама зарабатывает в месяц, знаешь?

— Сто рублей! — живо сказал Сундуков.

— А сколько стоят твои джинсы? — спросила она громче.

— Семьдесят! — гордо выпалил он.

— Тогда реши задачу. Реши: сколько дней надо работать на фабрике маме, — она сказала это с такой горечью, что и Колюшке стало грустно за маму Сундукова, — сколько ей надо работать, чтобы купить новые джинсы такому лодырю, как ты. Ведь у тебя даже на лбу написано: «Лодырь!»

Тут она так выбросила вперёд руку, будто нажимала на клавишу, что Колюшка вскинул глаза — посмотреть, не вспыхнет ли на лбу Сундукова слово «лодырь».

— Бесполезный ты человек, вредный! Только и пользуешься чужим трудом! — сказала Татьяна Андреевна с сердцем и так проникновенно, что Колюшка хоть со всем и согласился, но ему стало отчего-то тревожно.

— А что я? Что я сделал? — завертелся Сундуков.

— Ты ведь даже не помогаешь маме! Даже чай не согреешь, когда она приходит с работы!

Колюшка быстро подумал, что он-то чай греет и суп греет! Тут голос Татьяны Андреевны стал жёстким, глухим, глаза сузились.

— Мать работает, работает, чтобы тебя вырастить, выкормить, а ты своим учением себе даже на сухую корочку не заработал! Джинсы ему! Я вот ей ещё выговор за эти покупки сделаю…

И Колюшка припал к парте, беспокоясь: а вдруг и он не зарабатывает на сухую корочку, вдруг и его родители могут получить выговор?..

— Смотри, я сегодня вам позвоню, — строго предупредила Татьяна Андреевна. — И если узнаю, что ты не накормил маму ужином… И если придёшь — хоть раз! — с невыученным заданием, смотри!..

Все притихли. Классная руководительница зашептала: