Степенно в беседку входит хозяин дома. Я невольно поднимаюсь и склоняюсь в почтительном поклоне, удивляясь себе. Он подошел и присел на край ложа. Движением руки пригласил меня присесть рядом.

"Неплохое начало", — подумалось. Сажусь.

— Алексиус, дочь рассказала мне твою историю. И я склонен поверить в нее, — он пристально смотрит мне в глаза.

Неприятно. Старик словно в мозг вошел. Такого не проведешь. Стараюсь смотреть без рабской покорности или, не дай Бог, с вызовом.

— Меня зовут Спуринний Маркус Луциус, я сенатор Этрурии.

Молчу в ответ. Пытаюсь придумать, как мне представиться. Сенатор смотрит мимо, будто задумался о чем-то, потом махнул рукой, словно принял решение. — О чем ты мечтал, чем хотел бы заняться, что тебе по сердцу? Ведь это не требует воспоминаний? Чего ты сейчас хочешь?

— Хочу стать воином, — не раздумывая, отвечаю.

Сенатор хмурится, качает головой.

— Я ожидал от тебя другого. Думал, ты — философ, ученый муж, — он показывает ладони и указательным пальцем левой руки проводит по цепочке мозолей под пальцами правой к огромной мозолине на холме Луны. — Это от гладиуса (римского меча) и пилума(дротика). У тебя таких нет. Ты — не воин.

"Конечно, не воин, но что может помешать им стать?" — гоню дерзкие мысли, включаю дипломатический тон:

— Да, я никогда не держал гладиус в руке, — Спуринний удовлетворенно кивает, мол, давай, продолжай, мне нравиться твое признание. — Но меня обучали рукопашному бою, стратегии и тактике ведения боевых действий. — И ведь почти правду сказал! — Я хотел бы попробовать стать солдатом.

— Девушка на твоей родине действительно похожа на Спуринию? — как-то неожиданно старик сменил тему.

— Как две капли! — тут я не соврал.

— Значит, она тебе по сердцу?

Ну что я мог ответить?

— Конечно! — я даже привстал, демонстрируя волнение. От собственного лицемерия стало немножко противно и пришлось закрыть глаза, чтобы скрыть промелькнувшие в голове мысли.

— Да прибудет с вами благословение Туран, — сказал Спуринний.

Не зная, как реагировать на его слова, я на всякий случай прижимаю руки к груди и киваю головой. Проснувшиеся вдруг собачьи инстинкты помогли предугадать властный жест сенаторской руки и рухнуть на колени.

Стою на коленях и пытаюсь понять — благословение на что?

Слышу:

— Теперь ты Спуринии муж. Завтра я напишу консулу Этрурии письмо с просьбой как моему сыну дать тебе под командование манипулу. А сейчас, сын мой, пойдем, я покажу тебе поместье.

Прозреваю — вот это влип! Это мне за грехи в прошлой жизни, там — в будущем.

Идем смотреть поместье. Спуриний важно впереди, а я, стараясь изо всех сил выглядеть как достойный человек, на полшага отстаю.

Дом сенатора построен у подножия холма так, словно врос в его основание. Как оказалось, дом строили на входе в рукотворные пещеры. Когда-то тут искали медь. Сейчас часть пещер засыпали, часть используют для хозяйственных нужд. Под холмом можно пройти к самому Тибру, запасной такой выход на случай бегства от врагов. Дом имеет северное и южное крыло со спальнями и столовыми. Тут я сам догадался, что хозяин переходил из одной части дома в другую со сменой времен года. Сейчас — знойное лето. Холм прекрасно защищает дом от палящих лучей солнца. В восточной части расположен кабинет хозяина и библиотека. Перед домом — парк с цветником и фруктовыми деревьями. Яблоки, абрикосы, персики, айва, инжир, гранаты — почти все в цвету. Запах обалденный, просто с ног валит.

Слева от дома, на небольшой возвышенности, расположены служебные постройки: кухня для рабов, баня, где они моются по праздникам, зимние хлева, летние загоны для скота и птицы и при них помещения для пастухов, птичников и скотников.

Все рабы живут в одном бараке, чтобы легче было наблюдать за ними. Немного в стороне — давильня для винограда, погреб для масла и винный погреб, где хранятся засмолённые и запечатанные амфоры с вином, кладовые для сельскохозяйственных орудий и амбары для зерна и сена.

За оградой усадьбы расположены мельница, рига, хлебная печь, ямы, где собираются удобрения, и два пруда. В одном мокнут ветви, прутья, волокна, в другом плещутся гуси и утки.

За усадьбой начинается поле, засеянное пшеницей и ячменём, дальше — холмы, покрытые виноградниками, а за ними — оливковая роща и дубовый лесок, дающий прекрасные жёлуди для свиней и корм для коз и овец.

Крупный скот до нашествия галлов отправлялся с пастухами в горы, на общественные пастбища. Теперь, сетует Спуринний, волов в хозяйстве всего с десяток для пахоты и перевозки урожая.

Увидел я и удобную дорогу, ведущую в ближайший город, куда отвозятся на продажу продукты из имения.

Спуринний оказался хорошим гидом, я все понимал и запоминал на всякий случай, мысленно восторгаясь, как тут все ладно устроено.

В голове роились вопросы, но я не знал, как обратиться к сенатору. Поэтому мне ничего не оставалось, как идти, молча, рядом.

Закончив осмотр местных достопримечательностей, мы вернулись в атриум. У ложа появился столик, сервированный к ужину.

Присев за него, мы помолчали минут пять.

Молодая рабыня, я бы сказал, типичная римлянка, принесла вазу с фруктами и вино в красивом бронзовом кувшине, воду в глиняном сосуде, напоминающем ручками амфору, но с плоским дном, и миску с медом.

Я с интересом наблюдал за тем, как она, ловко используя дощечку, положила в кубок, вырезанный из кости, немного меда, добавила воды и вина. Спуринний, подняв со столика кубок, взмахом руки отпустил ее.

— Почему мой сын молчит и ни о чем не спрашивает своего отца?

Столбенею от такой куртуазности. Собравшись с духом, отвечаю:

— Отец, я почти ничего не вспомнил. И мне бы очень не хотелось разочаровывать тебя, — поскольку мое обращение сенатор воспринимает благосклонно, я с большей уверенностью продолжаю: Это Рим?

Я спросил, указывая рукой на все вокруг. Спуринний если и удивился вопросу, то вида не подает. Он отпивает из кубка и, повторяя мой жест, отвечает:

— Это Великая Греция. Рим сожгли галлы около ста лет назад. Сейчас на месте Рима стоят только древние валы. Наше государство и город зовутся — Этрурия. Когда пришли галлы, царь Турн сразу же договорился с их вождями о дани. Галлы прошли мимо города и стерли с лица земли не покорившийся Рим. Южнее Этрурии есть поменьше — Клузий и Тарквинии, к северу стоят — Перузия, Популония, Пиза и Арреций. Севернее — Арреция, города галлов, а южнее того места, где когда-то стоял Рим, территория италиков. Галлы не пошли на их земли. И хоть мы платим им дань, италики для нас сейчас большая угроза. Они хуже варваров-галлов. Их племена — Брутии, Кампанцы, Луканы, Сабиняне и Самниты — воинственные пастухи. У них нет городов, им нечего защищать, но народы эти любят золото и красивых женщин. Рабыня, что прислуживает нам, из племени лукан. Два года назад консул Тит захватил много рабов, разбив Лукан, подошедших к стенам Клузия. По слухам, сейчас Самниты и Сабиняне готовятся в набег на наши земли. Так что, сын мой, если так будет угодно богам, очень скоро ты сможешь привести в имение новых рабов, — старик улыбнулся.

Я, напротив, загрустил. Значит, я попал не в прошлое Земли. От галлов в моем историческом прошлом Рим спасли гуси.

После глотка вина мое настроение пошло в гору — это прекрасно, значит, ничто в будущем не предрешено! Я поднимаю кубок и произношу тост:

— За победу над врагами Этрурии! — сенатор вскидывает брови, что-то новое появляется в его взгляде. Наверное, идея ему понравилась. Пьем до дна.

Поставив кубок, Спуринний хлопает ладонями, да так неожиданно, что я вздрагиваю. Входит рабыня. Несет сыр с белым хлебом и суп, совсем не привлекательный на вид: в мутном бульоне плавает обычная фасоль.

К нам присоединяется Спуриния. Трапезничаем не спеша и молча.

Хоть и чувствую голод, но поглощаю эту бурду с некоторым волевым усилием. Эта еда мне не по вкусу. Тут же вспоминаю утренние побои и ужас, что переживал тогда, — и не замечаю, как опустошаю миску.