Кристи Агата

Похищение Джонни Уэйверли

— Вы можете понять чувства матери, — наверное, в шестой раз повторила миссис Уэйверли.

Она с надеждой взирала на Пуаро. Мой друг, который всегда с сочувствием относился к материнским страданиям, успокаивающе ей кивнул.

— Конечно, конечно, я все понял. Доверьтесь папаше Пуаро.

— Полиция… — начал мистер Уэйверли. Его жена нетерпеливо взмахнула рукой.

— Я больше не желаю иметь дело с полицией. Мы на них положились, и видите, что из этого получилось! Но я столько слышала о мосье Пуаро и о том, какие чудеса он творит, что подумала, может быть, он сможет помочь…

Пуаро поспешно прервал ее излияния весьма красноречивым жестом. Было ясно, что миссис Уэйверли искренне переживает, но ее чувства как-то плохо сочетались с напряженным и суровым выражением ее лица. Когда я впоследствии узнал, что она была дочерью крупного владельца сталелитейных заводов в Бирмингеме, прославившегося тем, что сумел из мальчишки-рассыльного стать владельцем компании, я понял, что она — истинная дочь своего отца.

Мистер Уэйверли был крупным, тучным, неунывающим мужчиной. Он стоял, широко расставив ноги, и весь его вид, все его повадки выдавали типичного сквайра.

— Я полагаю, вы уже все знаете об этом деле, мосье Пуаро?

Вопрос был лишним. Несколько дней тому назад все газеты были полны сообщениями о сенсационном похищении маленького Джонни Уэйверли, трехлетнего сына и единственного наследника Маркуса Уэйверли, эсквайра из Уэйверли-Корт, графства Суррей, потомка одной из древнейших фамилий в Англии.

— Я конечно же знаю в общих чертах, однако было бы лучше, мосье, если бы вы рассказали мне все с самого начала, и поподробнее.

— Ну, я думаю, все это началось дней десять тому назад, когда я получил анонимное письмо — эту мерзость. Признаться, я не знал, что и подумать… Какой-то гад имел наглость требовать двадцать пять тысяч фунтов… двадцать пять тысяч фунтов, мосье Пуаро! В случае отказа он угрожал похитить Джонни. Я конечно же выбросил это письмо в корзину. Решил, что это глупая шутка. Через пять дней я получил еще одно письмо, уже с точной датой: «Если вы не заплатите, то двадцать девятого числа вашего сына украдут». А пришло оно двадцать седьмого. Ада перепугалась, а я никак не мог принять все это всерьез. Мы же в Англии, черт побери. У нас никто не крадет детей ради выкупа.

— Да, здесь это не принято, — заметил Пуаро. — Продолжайте, мосье.

— Ну, Ада мне житья не давала, и хотя я чувствовал себя полным идиотом, все-таки обратился в Скотленд-Ярд. Они тоже не восприняли это всерьез согласились со мной, что это чья-то глупая шутка. Двадцать восьмого я получил третье письмо: «Вы не заплатили. Завтра, двадцать девятого, в полдень, ваш сын будет похищен. Вам придется заплатить выкуп в пятьдесят тысяч фунтов». Я отвез это письмо в Скотленд-Ярд. На этот раз они не на шутку взволновались. И пришли к выводу, что письма писал какой-то сумасшедший и что, по-видимому, в назначенный час будет предпринята попытка похищения. Меня заверили, что будут приняты все необходимые меры предосторожности. Инспектор Макнейл со своими ребятами должен был прибыть в Уэйверли на следующее утро, чтобы заняться этим делом. Я с облегчением отправился домой.

И все же меня не покидало чувство, что мы в осаде. Я дал указание никого не принимать и никого не выпускать из дома. Вечер прошел без происшествий. Утром жена почувствовала недомогание. Я был обеспокоен ее состоянием и послал за доктором Дакером. Симптомы озадачили доктора. И хотя он не решался сказать, что ее отравили, я чувствовал, что он сделал именно этот вывод. Он уверил меня, что опасности никакой нет, но пройдет пара дней, прежде чем она оправится. Вернувшись после разговора с доктором к себе в комнату, я увидел приколотую к подушке записку. Я был потрясен и весьма озадачен. Записка была написана тем же почерком и содержала всего два слова: «В двенадцать». И тут, мосье Пуаро, я пришел в ярость! Кто-то в доме был замешан в этом — кто-то из слуг Я их всех допросил, устроил форменный разнос. Но они никого не выдали. Компаньонка моей жены, мисс Коллинз, сообщила мне, что она видела утром, как няня Джонни прошмыгнула на улицу. Я допросил няню, и она во всем призналась. Оказывается, она оставила ребенка с горничной и удрала на свидание — с мужчиной. Хорошенькие вещи происходят в моем доме. Она отрицала, что приколола записку к моей подушке… Может, это, конечно, и не она, не знаю… Но я решил, что не могу рисковать. А вдруг все-таки она? Я был уверен, что кто-то из слуг замешан в этом деле. Под конец я вышел из себя и уволил всех скопом няню и всех остальных. Я дал им час на то, чтобы они собрали вещи и убрались прочь.

И без того красное лицо мистера Уэйверли побагровело при этом воспоминании.

— Возможно, это было несколько несвоевременно, мосье? — предположил Пуаро. — Исходя из последующих событий, вы, вероятно, играли на руку вашим врагам.

Мистер Уэйверли уставился на него.

— Об этом я не подумал. Мне хотелось их всех убрать. Я телеграфировал в Лондон, чтобы вечером прислали новых слуг. А до этого со мной должны были остаться только те, кому я полностью доверял: мисс Коллинз — секретарь моей жены, и Тредуелл — дворецкий, которого я знал с детства.

— А эта мисс Коллинз, как долго она жила с вами?

— Год, — сказала миссис Уэйверли. — В качестве компаньонки она неоценима секретарь и великолепная домохозяйка.

— А няня?

— Няня жила у нас шесть месяцев. Она пришла с блестящими рекомендациями. Но я ее не слишком-то любила, хотя Джонни был к ней очень привязан.

— Но когда разразилась катастрофа, няни уже не было в доме. Мосье Уэйверли, будьте добры, продолжайте. Мистер Уэйверли продолжил свое повествование.

— Инспектор Макнейл прибыл около половины одиннадцатого. В это время слуги уже уехали. Инспектор одобрил мои действия. Он расставил людей на подходах к дому и уверил меня, что если вся эта история не грандиозная мистификация, то они непременно схватят преступника.

Джонни был со мной. Мы с Джонни в сопровождении инспектора прошли в комнату, которую мы называли «кабинетом консула». Инспектор запер дверь. В комнате стояли старинные часы. Не буду скрывать, что, когда стрелки часов приблизились к двенадцати, я не мог сдержать нервную дрожь. Стрелки с жужжанием передвинулись, и часы начали отбивать полдень. Я прижал Джонни к себе. У меня было такое чувство, что этот тип может упасть прямо с неба. С последним ударом часов за дверью раздались крики и беготня, поднялась суматоха. Инспектор распахнул окно. К нему подошел констебль.

— Мы его схватили, сэр, — объявил он. — Он прятался в кустах. Он весьма тщательно приготовился.

Мы выбежали на террасу, где два дюжих констебля крепко держали какого-то ободранного типа, по виду настоящего бандита. Он яростно вырывался в бесплодной попытке удрать. Один из полицейских вручил инспектору сверток, который они конфисковали у своей жертвы. В нем была льняная тряпка и бутылка хлороформа. При виде всего этого кровь во мне закипела. Там была еще записка, адресованная мне. Я развернул ее и прочел: «Вам придется платить. Выкуп пятьдесят тысяч. Несмотря на все ваши предосторожности, он был похищен в полдень двадцать девятого, как я и говорил». Я расхохотался, это был смех облегчения, но в эту же секунду я услышал звук мотора и крик. Я повернул голову. Длинная серая машина неслась по направлению к южному выходу. Кричал водитель машины, но не это привлекло наше внимание. Рядом с ним я увидел льняные кудряшки Джонни. Инспектор изрыгал проклятия.

«Ребенок только что был на месте, — кричал он. Он оглядел всех нас. Все мы были тут, на террасе: я, Тредуелл и мисс Коллинз. — Когда вы оставили сына, мистер Уэйверли?» — спросил он.

Я принялся объяснять. И тут вдруг раздались звуки, которые повергли нас в оцепенение. Это был бой часов на церковной колокольне. Чертыхнувшись, инспектор взглянул на свои часы. Было ровно двенадцать. Не сговариваясь, мы ринулись в «кабинет консула». Часы показывали десять минут первого. Определенно, их кто-то переставил, никогда раньше эти часы не спешили и не отставали. Они всегда ходили точно.