Фенимор Купер за всю свою долгую жизнь не написал ни одного сценария, он выращивал свои плоды для себя, а не для чужого компота. Чтобы кто-то их поварил, а потом сказал:

— Первое, что я делаю, начиная варить компот, это выбрасываю из него все фрукты.

Сценарий для фильма — как фрукты для компота: их можно варить, а можно употреблять в сыром виде, так они даже вкусней и в них больше сохраняется витаминов. Но публика любит компот, публика не хочет утруждать свои зубы. Поэтому режиссер варит компот, делая вид, что варит его из ничего, хотя каждому ясно, что нельзя сварить компот без сценария.

Федор Иванович был художник, и он мыслил образами. Подобно тому, как математик мыслит числами. Федор Иванович не был математиком, и числами он мыслил лишь в отдельных, жизненно необходимых случаях. А в остальное время он мыслил образами. Как художник.

Жизнь у художников устроена так, что чем больше они мыслят числами, тем меньше мыслят образами. Но, с другой стороны, если они чересчур увлекаются образами, им приходится надолго забыть о числах.

— Настоящий писатель в кино не пойдет, — говорил Федор Иванович, делая для себя понятное исключение. — И если он все же идет на то, чтобы помочь нашему киноискусству… — на этом Купер обрывал свою речь, потому что работа в кино приучила его выражаться короткими фразами.

— Вы правы, — соглашалась с ним Татьяна Сергеевна. — Писатели в кино не идут, приходится режиссерам идти в литературу.

Она, режиссер, проделала этот путь, но ее сценарий вызывал у нее сомнение.

— Федор Иванович, посмотрите мой сценарий. Вы, как специалист…

— Я не специалист по Андерсену, вы же знаете, это все знают. Андерсен — это не мой жанр.

— Так помогите смежному жанру, — улыбнулась Татьяна Сергеевна улыбкой слабого жанра, который просит помощи у сильного жанра.

Перед Федором Ивановичем забрезжила нехоженая тропа первооткрывателя. Она пробивалась в туманную даль сквозь неведомые сюжеты, картины и образы, стелилась эпитетами, топорщилась метафорами, двоилась сравнениями, а то вдруг внезапно пропадала, уходя куда-то в подтекст.

Глава 5. Лев в образе собаки

Приблудный Пес Игнатий прилетал на один день, поскольку назавтра у него намечались другие съемки. Все очень волновались, поскольку Приблудный Пес был ведущий артист республики. Игнатия встречал в аэропорту сам директор «Дюймовочки», — возможно, опасаясь, что его перехватит кто-то другой. Вырвав у Игнатия чемодан, который тот не хотел отдавать незнакомому человеку, Артурыч понесся к машине, преследуемый владельцем чемодана и заинтересованной публикой. Игнатий все же успел вскочить в машину, где, с легкостью истинного артиста, сменил негативные эмоции на позитивные, поблагодарив директора за радушную встречу.

Хозяин Леса, приехавший накануне, разучивал слова, адресованные Игнатию. Вот Приблудный Пес вбежит в кадр и заскулит, как он умеет, весьма профессионально. Хозяин Леса обернется.

— Опять ты здесь? — спросит он с неудовольствием, подавляя удовольствие от того, что знаменитый артист наконец-то здесь. — Только тебя здесь не хватало! — лицемерно воскликнет он, хотя его-то, Игнатия, как раз и не хватало, именно его они прождали на площадке два с половиной часа. В ответ на это Приблудный Пес понесет что-то не предусмотренное сценарием, чтобы этой импровизацией подчеркнуть свою творческую индивидуальность. И сразу станет ясно, что в их разговоре Хозяин Леса не является хозяином положения, что хозяин положения здесь Игнатий, Приблудный Пес.

Предстояло снимать важную сцену: «На ромашковой полянке». Для этого частично среди настоящего кустарника была вырублена полянка, а частично среди настоящей полянки был посажен декоративный лес, и в результате все выглядело совершенно как настоящее.

Не каждому случалось наблюдать, как могучий лев изображает собаку, как он трется гривой о ногу хозяина, как ласково (а иногда и угодливо) виляет хвостом, как служит на задних лапах, что ему нелегко, потому что задние лапы у него не по-собачьи удалены от передних… По внешним данным Игнатий был совершенный лев, но в данном фильме ему была отведена роль собаки.

Впрочем, для большого актера чем меньше внешнего сходства, тем больше возможности раскрыть внутренний мир, и Игнатий весьма убедительно за внешностью льва раскрывал внутренний мир собаки.

Однако в этот день раскрыть внутренний мир Игнатию не удалось: солнце внезапно улеглось в тучу. Ему как будто не было дела до того, что Игнатий прилетел на один день, что завтра, когда ему, солнцу, вздумается появиться опять, на площадке уже не будет Игнатия…

— Объявляется перерыв на полчаса, — сказал в мегафон администратор на площадке.

Глава 6. Администратор на площадке

Администратор на площадке говорил только в мегафон, хотя питал тайную склонность к тихим интонациям. Сказать что-нибудь вполголоса, но так, чтоб услышали все. Сесть на камень, опустить в ладони лицо и сказать, словно раздумывая и ни к кому не обращаясь:

— Попрошу посторонних освободить площадку. Или:

— Второго режиссера просят подойти к оператору.

Администратор на площадке знает, что сказать это можно по-разному, что тихий голос, в отличие от громкого, имеет десятки оттенков.

Спокойная информация:

— Второго режиссера просят подойти к оператору.

Многозначительная угроза:

— …просят подойти к оператору. Панический шепот:

— …подойти к оператору!

И радость по поводу того, что второго режиссера просят подойти к оператору, и недоумение по поводу этого факта, и отчаяние — что, мол, другого выхода нет, по крайней мере, для второго режиссера, а может быть, и для оператора.

Можно было сообщить это, как тайную новость для любопытных ушей, с видом невинной констатации факта: я это не придумал, за что купил, за то продаю. Можно иронически: хоть ты и режиссер, а все же придется тебе подойти к оператору. Можно сатирически: вы же знаете, какие у нас операторы и какие у нас режиссеры. Можно, наконец, философски: подходи, не подходи — положение от этого не изменится.

Очень много оттенков у тихого голоса, а у крика какие оттенки?

— По-про-шу по-сто-рон-них!..

— По!про!шу! по!сто!ро!нних!..

Сколько ни кричи, посторонние этого не поймут. Нужно сказать тихо, вот так — сесть на камень, опустить в ладони лицо и произнести слабым, немного усталым голосом:

— Попрошу посторонних… — здесь уместно сделать паузу, чтобы посторонний почувствовал себя посторонним. И закончить, ни на чем не настаивая, а просто предлагая возможный вариант: — …освободить площадку.

Но чтоб иметь право говорить тихим голосом, нужно заставить себя слушать. А не можешь заставить — кричи в мегафон.

Глава 7. Не зарывайте талант слишком глубоко!

Талант артиста заложен в каждом, нужно только его извлечь. Так называемые бесталанные люди представляют собой породу людей с глубоким залеганием талантов.

У исполнителя роли Большого Змея ничего не залегало на поверхности, все его таланты были упрятаны так глубоко, словно предназначались для далеких будущих поколений.

— Молодой человек! — грохотал Саваоф, как, может быть, грохотал настоящий бог, обращаясь к сотворенному им молодому человеку. — У вас на лице мудрая улыбка. Не дурацкая, а мудрая, можете вы это попять? Змей — символ мудрости, Змеем вас прозвали за мудрость, а не за клинический идиотизм. Вы мудрый человек! Мудрый! Мудрый!

— Да ладно, будет тебе, отец… — смущался этот простой человек, в своей обычной жизни не избалованный похвалами.

Пласт попался твердый, такой разрабатывать — сущее наказание. Но Саваоф верил в скрытый в этом человеке талант.

— Вы можете улыбнуться сдержанно, одними глазами? Ну куда вы растягиваете рот до ушей? Глазами, я прошу вас, одними глазами…

Кузьминич — так звали главного исполнителя — был человек уже не молодой, но со следами былой красоты в сердцах и судьбах множества женщин. Хотя красота, конечно, понятие относительное. В борьбе за жизненное пространство подбородок Кузьминича одержал решительную победу над его лбом, заняв почти половину лица и оставив лбу узенькую беззащитную полоску. Между этими двумя враждующими территориями возвышалась неприступная крепость — нос, защищенный со стороны агрессивного подбородка широким рвом рта, а со стороны лба выставивший два наблюдательных пункта.