Я сам не успеваю сообразить, как автомат оказывается в моих руках со снятым предохранителем. Когтистая рука вцепляется в мое плечо.
Морлок шипит прямо мне в лицо, обдавая холодом.
Отшатываюсь, впечатываясь спиной в стену. Пальцы немеют, в висках стучит пульс.
Скрежет уже на ступенях.
А морлок вдруг зажимает руками уши, потом тыкает в меня бледным тонким пальцем. И снова прикладывает ладони к ушам.
Остальных рядом уже нет. В темноте светится только окошко щитка.
Оставшийся морлок вдруг нагибается, подхватывает что-то с пола. А потом сует мне в руки детеныша. Настойчиво, глядя в глаза.
И когда я беру детеныша на руки, толкает меня куда-то в сторону. Дергает скобу, тыкает пальцем в темноту.
Какое-то техническое помещение?
Морлок шипит, толкает меня в спину. И едва я делаю шаг, захлопывает за мной створку.
Я оказываюсь в затхлом абсолютном мраке, в помещении, похожем на склеп. По крайней мере, я тут же упираюсь плечом в стену.
Детеныш на моих руках не шевелится. Я не слышу даже его дыхания. Удерживая его одной рукой, трясущимися пальцами врубаю подствольный фонарик.
И едва свет озаряет обшарпанные стены подсобки, уши у меня закладывает от жуткого шипения. Ноги подкашиваются, я по-дурацки заваливаюсь набок.
Перед глазами мутно, я едва соображаю. Дергаю душащий респиратор. Из носа у меня течет, заливая соленым губы. Из ушей, кажется, тоже.
Детеныш вцепляется в мои плечи, что-то шипит, а потом вдруг обхватывает мою голову ладонями и смотрит прямо в глаза. Капюшон с него свалился, волосы белые, в цвет кожи.
На этом меня вырубает. Резко, как будто повернули выключатель. Я просто проваливаюсь в мягкую тьму.
***
Пробуждение болезненное. В глаза словно насыпали битого стекла, виски пульсируют тупой болью.
Нашариваю автомат и с трудом сажусь. Под носом кожа мерзко стянута, провожу пальцами, сковыриваю ногтями загустевшую кровь.
Пятно света от подствольного фонаря выхватывает фигуру скорчившегося в углу морлока. Капюшон он так и не надел, черные глазища смотрят затравленно. Или испуганно.
– Эй, малыш, – зову его. – Ты цел?
Протягиваю ладонь. Перчатка у меня вся в пыли. Снимаю ее.
Детеныш, помедлив, касается моей руки. Кожа у него гладкая и холодная. Пять пальцев, оканчивающихся аккуратными черными ногтями. Все же эти твари слишком сильно похожи на людей.
– Нам надо идти, – подчеркнуто медленно убираю руку и снова надеваю перчатку. – Посмотреть, что там снаружи.
Морлок снова что-то шипит, смотрит своими жуткими глазищами. А когда я поднимаюсь на ноги, встает тоже. Он ниже меня чуть больше, чем на голову, и, судя по всему, очень худой. Хотя за тряпьем, в которое он завернут, разглядеть что-либо очень сложно.
Толкаю дверь и замираю в ступоре: даже в свете фонаря видно, что здесь была настоящая бойня. Растерзанные трупы морлоков лежат вперемешку с дохлыми Жуками. Головы у хитиновых тварей словно взорвались изнутри. Все вокруг забрызгано мерзкой слизью.
Поворачиваюсь к детенышу. Тот стоит неподвижно, опустив голову. Словно вслушиваясь во что-то.
Хочу было что-то сказать, но меня отвлекает шевеление, которое я замечаю периферийным зрением. Вскидываю автомат, но тут же обратно щелкаю предохранителем: это раненый морлок. Подбородок у него весь в черной крови, глаза широко распахнуты. Он хрипло, со свистом дышит. Вместо груди у него непонятное месиво.
Детеныш, забыв про меня, кидается к раненому сородичу, падает на колени. Уши у меня закладывает. Это словно тонкий нарастающий писк, который я едва слышу.
Тру виски и тоже подхожу к раненому.
Тот скребет измазанными в черной крови пальцами по земле, шипит что-то невнятное. И все смотрит на меня. Словно что-то хочет сказать этим взглядом.
А потом...
– Сп... Сп... си... – губы умирающего морлока неловко складывают это слово. – Е... го...
– Ты знаешь наш язык? – потрясенно выговариваю.
– Сп... си!.. – окровавленная рука вдруг вцепляется в мою крутку, и морлок с нечеловеческой силой дергает меня к себе. – Е... го!..
И это становится его последними словами. Его выгибает в судороге, он кашляет мне в лицо кровью, страшно хрипит. А потом детеныш вдруг обхватывает его голову ладонями и... резко поворачивает, ломая шею. Легко, как сухую ветку.
– Твою мать... – мне становится действительно страшно.
Детеныш вздрагивает, поворачивается ко мне, и в черных глазах я вдруг вижу слезы. Обычные человеческие слезы.
Глава 2.
«Спаси его», – шипящие слова отдавались в ушах эхом. Сказанные на родном мне языке, они все равно звучали чуждо и жутко.
Наверное, слухи о пси-способностях морлоков не были преувеличением. Я просто... не смог оставить детеныша в Переходе между трупов его сородичей и жуков. И теперь мы с Сержантом стояли у моей койки, на которой с ногами сидел морлок, и совершенно не знали, что делать дальше.
– Так ты говоришь, морлоки разделались с жуками? – интересуется у меня Сержант после пятиминутного молчания. Правда, непонятно зачем. По дороге в блок я подробно изложил ему события этой ночи, разве что исключив некоторые подробности.