— Там, рядом с болотом возле холма, где орешника много — там их целая полянка.

— Целая полянка, говоришь? Славно…, — сказал маг. — Отойдите-ка все в сторону.

Подождав, пока пехотинцы последуют его совету, он отступил на шаг назад, а потом бросил гриб в ямку, где горел костер.

Снова грохнуло, да так, что из костра выбросило несколько небольших поленьев и множество углей. В вышину медленно поплыл клуб густого белого дыма.

— Вот я покажу тебе грибочки, — снова сказал Бородач, с нехорошим прищуром глядя на незадачливого грибника.

Энвальт и Харан переглянулись.

— Похоже, я знаю, как не допустить отправки лазутчиков, — продолжил Энвальт начатый чуть ранее разговор.

— Я тоже, — сказал Харан, и в первый раз за вечер улыбнулся.

Как это нередко бывает, враг появился неожиданно. Просто в один момент из пелены тумана показался передовой отряд — легкие пехотинцы-разведчики, в коротких кольчугах или куртках из вываренной кожи с нашитыми костяными пластинками. Завидев рогатки, преграждающие им путь, разведчики остановились, и тут же двое из них снова скрылись в тумане — наверняка отправились с донесением к командиру.

Разведчиков было немного, всего десятка два — но несколько минут спустя из тумана быстрым походным шагом начали выходить основные силы противника.

Это уже были совсем не легковооруженные бойцы — костяк вражеских войск составляла тяжелая лигиррийская пехота. Их сопровождали застрельщики, вооруженные лишь дротиками и небольшими кожаными щитами. Последние казались не слишком серьезным противником, но даже застрельщиков было пять сотен — в два с половиной раза больше, чем имел под своим командованием бойцов Харан.

Опершись на меч, Харан считал появлявшиеся из тумана штандарты. Пять, десять… двадцать бронзовых волчьих голов на длинных древках — значки «копий», в каждом из которых было по две сотни бойцов. И пять небольших треугольных знамен с нарисованными на них кошачьими глазами, которые несли застрельщики. Итого четыре тысячи тяжелой пехоты, плюс пять сотен застрельщиков. Чуть меньше, чем они ожидали, но все равно больше чем достаточно. К счастью, не было видно ни пращников, ни лучников — лигиррийцы всегда больше полагались на меч, чем на стрелу или пращную пулю. Но зато в ближнем бою мало кто мог с ним сравниться, и когда лигиррийцы добирались до противника, от того чаще всего оставались рожки да ножки. А иногда не оставалось и этого.

— И с ними два мага, — вдруг сказал Энвальт, скривившись в злой усмешке. — Я их чувствую…

— Проклятье, — Харан крепче сжал рукоять меча. — Как думаешь — сможешь с ними справиться?

Энвальт кивнул.

— С ними-то смогу… Вот только для того, чтобы поддержать вас, силы у меня уже вряд ли найдутся. Очень трудно делать два дела сразу.

— Это плохо, — пробормотал Харан, пристально глядя в сторону врага. — Хотя если по нам не будут лупить молниями, это уже немало. Интересно, вышлют ли они парламентера?

— Вряд ли, — покачал головой Энвальт. — Зачем? У них же подавляющее превосходство. Уверен — они считают, что смогут пройти сквозь нас, как нож сквозь масло.

Харан криво улыбнулся.

— Не могу сказать, что их мнение безосновательно.

Он повернулся к магу.

— Но это вовсе не значит, что все будет так, как они думают, правда?

Маг пожал плечами.

— Кто знает? Кстати, признаю свою ошибку, — он указал рукой за спину Харана. — Парламентера они все-таки выслали.

В самом деле — от массы лигиррийцев отделился человек, несущий небольшой желтый флаг. Парламентер.

Харан встретил человека с флагом в двух сотнях шагов ото рва, прямо на границе ловушек. Двигаясь к этому месту, он старался идти так, чтобы лигиррийцы, несомненно, наблюдавшие за ним во все глаза, не смогли понять, где спрятаны поджидавшие их «сюрпризы».

Парламентером оказался рослый и жилистый мужчина. Простой, без всяких излишеств, пластинчатый панцирь и лишенный украшений клинок могли обмануть многих, но не Харана — по развороту плеч, по той особой пластике движений, с которой двигался парламентер, он сразу понял, что перед ним настоящий мастер боя. Наверняка дворянин благородных кровей, а далеко не офицер среднего звена, за которого он пытался сойти.

Несколько мгновений они внимательно разглядывали друг друга. В глазах парламентера Харан заметил огонек одобрения — по-видимому, его визави тоже оценил Харана по достоинству.

— Я требую, чтобы вы открыли нам путь, — сказал парламентер, не тратя время попусту. — Мы даем вам время до утра — когда солнце встанет, вы должны убрать рогатки и снять ловушки, которые наверняка установили. После этого вы отступите с нашего пути. В этом случае никто не пострадает.

Парламентер говорил спокойно и уверенно — а как же иначе, если за его спиной стояли почти пять тысяч бойцов, а путь преграждали жалкие две сотни?

— Мы этого не сделаем, — ответил Харан.

Парламентер только кивнул. Всем своим видом он показывал, что такой ответ не был для него неожиданностью.

— В таком случае утром вы все умрете, — сказал он. — А мы пойдем дальше.

Харан посмотрел на быстро темнеющее, затянутое низкими серыми тучами небо. И вдруг широко улыбнулся.

— Как знать, — сказал он.

Парламентер прищурился.

— На что вы надеетесь? У нас четыре тысячи мечей. Лучше бы вам сдаться.

— Переговоры окончены. Наш ответ — «нет», — сказал Харан. — До встречи утром.

— Что ж, время слов прошло, — кивнул парламентер и, резко развернувшись, зашагал к своим войскам.

Лучи холодного осеннего солнца только начали пробиваться через висящую над болотами дымку тумана, а все бойцы Харана уже были на ногах. Впрочем, многие из них так и не сумели толком выспаться — всю ночь десяток пращников вышвыривал в сторону врага заготовленные накануне небольшие снаряды, начиненные порошком из грибов-огневиков, и раздающиеся хлопки мешали не только лигиррийцам. Грибы-огневики извели все до последнего, зато можно было быть более-менее уверенными в том, что вражеским лазутчикам не стало известно расположение ловушек. А некоторое время назад, когда покров ночной темноты еще не отступил, несколько бойцов засыпали «ежами» все пространство между рвом и границей полета стрел. Хорошо хоть, не приходится опасаться, что лигиррийцы могут попытаться настелить гать, чтобы пройти в обход имперской заставы. Это было бы для них самое настоящее самоубийство — под сыплющимися с неба стрелами и пращными пулями медленно и осторожно пробираться по узенькому, расползающемуся под ногами мостику над зловонной топью, не имея возможности ответить ударом на удар… Нет, враги не настолько безумны.

Харан криво улыбнулся. Конечно же, лигиррийцев им не перебить. Но кровью враг умоется здорово — за это он может поручиться.

К кострам подошел Энвальт. Дюжий боец волок за ним закопченный котел. Весил тот, должно быть, очень немало, потому как боец покраснел и взмок от усердия.

— Сейчас каждый из вас должен будет выпить этого отвара, — сказал Энвальт.

— Что за отвар-то? — поинтересовался Бородач.

— У тебя от него борода снова вмиг вырастет! — сострил кто-то из бойцов.

— Смотри, чтобы у тебя от этого пойла кое-что не отвалилось! — заорал мгновенно рассвирепевший от упоминания об утраченной «драгоценности» Бородач. — Голова, например!

— Лучше бы бочонок пива выкатили, чем пить неведомо что…

— А ну тихо! — рявкнул Харан. — Делайте, что велено!

Солдаты потянулись к котлу.

Энвальт зачерпывал понемногу отвара небольшой деревянной чашкой и давал выпить солдату.

— На вкус, конечно, не очень, — сказал маг после того, как первый солдат, скривившись, отошел от котла, — зато потом сами «спасибо» скажете.

— Ну, это уж вряд ли, — пробурчал Бородач, отведав отвара. — Разве что от этого запаха лигиррийцы сами замертво падать начнут…

…После того, как все бойцы получили по своей доле отвара, Харан сам подошел к магу.