Компанию возглавлял личный товарищ и соратник Вождя, Николай Николаевич Нестеров, действующий генерал интендантской службы и родной брат погибшего в далеком четырнадцатом героического летчика Петра Николаевича Нестерова.
Говорят, Петр Нестеров был юношеским кумиром Вождя, и бесталанный Николай возглавил гигантскую корпорацию лишь благодаря настойчивой протекции Канцлера. Ворчаков об этом не задумывался, его проблемой была исключительно безопасность, а с этим в «Русских авиалиниях» все было в полном порядке.
Неудивительно: роль военных в руководстве корпорации ни для кого секретом не являлась. Как и тот неумолимый факт, что в случае начала масштабных боевых действий «Русские авиалинии» автоматически переходили в подчинение Генерального штаба, под непосредственное командование главкома ВВС, соратника Байдакова, со всеми вытекающими.
Что совершенно не мешало цепеллинам и самолетам в обычной, гражданской жизни, становиться все более привычным для жителей Империи и чуть ли не повседневным для перемещающихся на колоссальные расстояния управленцев гражданским транспортом.
С этим понятно.
Баранина, цыпленок или форель.
Определимся чуть попозже…
Есть еще вопросы?
Какое вино подавать господину Инспектору к обеду?
Сразу не ответишь.
Стоит поразмышлять…
Какого вина выпить?
Красного столового?
Ледяного белого муската?
Русской водочки?
Или, допустим, шустовского коньячку?..
С рыбкой вменяемо охлажденная «смирновка» сочетается замечательно. Почти идеально.
Да и коньячок будет неплох, если его правильно дополнить долькой лимона или обильно полить лимонным соком саму нежную, бледно-розовую форель.
И обязательно после этого – дать немного подышать…
Разбудить-то горничная его разбудила.
Но инспектору неожиданно показалось, что он так и остался жить дальше там, в продолжавшем тянуться сне.
Таком странном, переполненном холодными четкими красками, как белоснежные облака, по которым стремительной вечерней водомеркой бежала, то пропадая в глубоких провалах, то возникая вновь небольшая черная тень изящного аэроплана.
Бежала то замедленно, то стремительно – так что ему стало немного не по себе.
Синева.
Безжалостная ледяная синева.
И белизна облаков.
И первозданная чернота стремительной чужеродной тени…
Ворчаков неожиданно для себя попросил бокал красного шипучего «Абрау».
Желательно – ледяного.
А лучше – бутылку.
И форель – но без картошки.
Копченую.
И – лимон.
Дурной вкус, что говорить.
Но…
Хотя – извините – нет-нет, секундочку.
Надо еще немного подумать.
…Ворчакову, если бы не крепкий и, видимо, здоровый сон, было бы немного не по себе.
Во-первых, – вчера гуляли.
Крепко, по-гвардейски.
Как и полагается случайно встретившимся на отдыхе, успевшим стать влиятельными господами, но еще не постаревшим односкамеечникам из «василеостровских гимназисток», – выпускников уютно расположившегося в здании бывшей женской гимназии знаменитого «делателя элит» – юридического факультета Императорского, имени генерала Лавра Корнилова, Санкт-Петербургского университета.
Глупость, кстати.
И многократная.
Безвременно сгинувший в Гражданскую Лавр Георгиевич мало того что человеком слыл весьма неприятным и не сильно образованным, так был еще к тому же и убежденнейшим республиканцем.
«Россия – не вотчина Романовых».
Но – тем не менее, тем не менее.
Альма матер положено любить даже такой, и далеко не в самых лучших ее проявлениях.
Хоть будущие просвещенные юристы и фрондировали, повторяя про прославленного полководца и мученика «белого движения» знаменитое презрительное «лев с головой барана», – умение пить по-корниловски считали вполне почетным.
Более того, сам ритуал студенческого «посвящения в гимназистки»…
Уже одну эту причину можно считать уважительной.
Похмелье еще никто не отменял.
Даже у директоров департаментов службы Имперской безопасности.
Во-вторых, ему все не удавалось проснуться.
Как ни старался.
Уже и кофе выпил несколько чашечек.
И умылся в узенькой аэросалонной уборной.
И покурил…
Не помогло.
Похоже, опять придется обращаться к «народным балтийским средствам».
Благо кокаин всегда под рукой, специально для таких целей приобретенный в ялтинской городской аптеке: чистый, медицинский, не какая-нибудь контрабандная польская подделка.
Пусть этим дерьмом недобитый пан Пилсудский травится: польская республика, разделяющая откровенно враждебные друг другу большевистскую Германию и Имперскую Россию, – отличный плацдарм для неизбежной в ближайшие десятилетия войны. И очень удобный полигон для спецслужб обоих враждебных друг другу, стремительно наращивающих вооружения гигантов.
Но ее откровенно двуличная политика раздражала Ворчакова даже больше, чем ее сидящие в туманном Лондоне «союзные идеологи».
Так что – никакого потакания враждебной экономике и контрабанде.
Только патентованный легальный товар производства Нижегородского фармакологического объединения.
Но все равно – не хотелось…
Ну а в-третьих, вынырнув на секунду из пространства, что располагается между сном и реальностью, он заметил, что напротив, в таком же узком самолетном кресле, сидела самая настоящая мумия.
Полковник непроизвольно вздрогнул.
Отхлебнул глоток поданного заботливой аэрогорничной прохладного шампанского.
Закурил длинную тонкую папиросу «Дюшес» и решил все-таки остановиться на баранине.
Под розмарином.
С гарниром из отварных овощей и капелькой острого турецкого гранатового соуса.
Мумия могла некоторое время подождать.
Как и кокаин – «убивать» им себя, видимо, все равно придется: по прилете в старую столицу ему потребуется повышенная работоспособность и ясный мозг, но сейчас-то зачем?!
Сейчас надо немного поесть и – совершенно обязательно – опохмелиться.
Вождь поймет, он его, в конце концов, не с боевого задания в Москву выдергивал.
А из банального отпуска…
Семилетнее красное «Абрау-Дюрсо», поданное со льда, для этого в высшей степени подходило.
Еще немного, и должно было отпустить.
Только не надо останавливаться.
Один-другой бокал, и в голове снова начинало приятно шуметь.
Можно расслабиться.
А расслабившись – и побеседовать.
Хоть с мумией, хоть с чертом лысым.
Впрочем, мумия и так все время говорила, говорила, говорила.
Поддерживать разговор было не обязательно.
Достаточно просто кивать.
К тому же, как подсказывала постепенно пробуждающаяся память, сразу после баранины, шампанского и папиросы, времени оставалось только на одну-две чашечки дерьмового аэросалонного кофе, сваренного по уродскому американскому рецепту, «в котле», и пары дорожек порошка в уборной, – после чего аэроплан должен был, выпустив шасси, заходить на посадку…
Глава 2
Кофе был давно допит, папироса докурена, дорожки разнюханы, а аэроплан словно и не думал снижаться.
Ходил кругами, словно что-то выискивая, то ныряя к земле, то снова набирая высоту.
Ворчакову стало тревожно: летать он не любил, несмотря на «полетные» сны.
Тем не менее приходилось терпеть и улыбаться.
Положение обязывало.
Жандармский офицер, учил Вождь, – он только во вторую очередь офицер.
А в первую – жандарм.
Со всеми, что называется, вытекающими.
…«Такова се ля ва», как грустно шутил временами один из большеголовых друзей детства и юности Канцлера, подвизавшийся теперь на ниве Имперской пропаганды и агитации.
Неплохо, кстати, подвизавшийся.
Даже что-то эдакое возглавлявший.
Хотя, по-хорошему, – всех бы их, уродов писучих, – да в лагеря…
…Наконец, легкий двухмоторный «Туполев-24АМ» – настоящее произведение русского конструкторского искусства, – вышедшего, что стало редкостью в последнее время, из гражданского конструкторского бюро, а не из жидовской бериевской шарашки, – заложив широкий круг над Строгинской поймой, начал ощутимо и решительно снижаться.