Спрей

Квартиру обокрали, и явилась полиция. Четверо и собака. Трое младших — совсем мальчишки. На ремнях у них гудели, попискивали радиопередатчики. Старший командовал, юнцы его слушались. Собака сидела. Они спросили, что унесли, мы сказали, точно не знаем — телевизор и факс, как минимум. Один из них писал, записывал, что мы говорили. У него был тик, глаз все время дергался. «Что еще?» — сказал старший полицейский. Мы не знали, что еще. Тогда-то они его и вытащили, маленький баллончик без этикетки, и начали повсюду брызгать. Сперва они надели собаке на морду маску. Ни один из них маски не надел. Нам они никакой защиты не выдали. Только собаке. «Отойдите», — сказали они. Разбрызгивали они по кругу, от центра к углам комнаты. Мы стояли, сбившись в кучку вместе с полицейскими. «Это что?» — спросили мы. «Спрей, — сказал старший полицейский. — Потерянные вещи видимыми делает».

Спрей оседал по всему дому, как мелкий дождик, а после там и сям засветились вещи, унесенные взломщиками. Розовое свечение, цвета лососины. На столе нарисовался розовый ящичек, шкатулка для украшений, которую нам подарила мать Адди. Светящиеся розовым телевизор и факс были на месте пропавших. На полках под действием спрея обозначились «Уолкмен» и фотоаппарат, и пара запонок, розовые и сияющие. В спальне обнаружился вибратор Адди, светящийся, как стержень ядерного реактора. Мы все ходили по квартире в поисках вещей. Полицейский с глазным тиком записал названия появившихся предметов. Адди назвала вибратор массажером. Слезящиеся глаза собаки в маске. Я не чувствовал запаха спрея. «Сколько времени длится действие?» — спросили мы.

«Где-то день», — сказал полицейский, который разбрызгивал, не старший. «П-понимаете, эти вещи хоть и видны, ими больше нельзя п-пользоваться, — сказал он. — Нету их».

«Возьмите, потрогайте», — сказал старший полицейский. Он показал на светящуюся шкатулку для украшений.

Мы потрогали — ее там не было. Наши руки проходили сквозь видимые пропавшие предметы.

Они спросили нас про соседей. Мы сказали им, что всем, кто живет в доме, доверяем. Они осмотрели пожарную лестницу. Собака чихнула. Они сделали несколько снимков. Взломщики влезли в окно. Адди положила на тумбочку книжку, поверх светящегося вибратора. Он проступал через книжку насквозь, словно в проекции. Мы спросили, собираются ли они снимать отпечатки пальцев. Старший полицейский покачал головой. «Они в перчатках были», — сказал он. «Откуда Вы знаете?» — сказали мы. «От резиновых перчаток следы остаются, порошок, — сказал он. — От этого собака и чихает». — «А». Они еще пофотографировали. «Хотите выпить чего-нибудь?» Старший сказал «нет». Один из младших полицейских сказал: «У меня аллергия, как у собаки», а остальные засмеялись. Адди налила себе выпить, мартини. Полицейские покачали головами, затем ушли. Нам оставили номер дела. От шкатулки, запонок и всего остального по-прежнему шло свечение. Тут Адди увидела, что полицейские забыли спрей.

Она взяла баллончик и сказала:

— Что-то тут не так с этими полицейскими.

— В смысле, такие молодые с виду?

— Нет, вид у них, по-моему, всегда молодой. Просто на улице не замечаешь. На улице форма видна, а в помещении видно, что им только-только голосовать разрешили.

— Что ты собираешься с этим делать?

Она покрутила его.

— Ничего. А тебе разве не показалось, что полицейские эти странные какие-то были?

— В смысле, тот, который шепелявил?

— Он не шепелявил, у него глаз дергался.

— Ну да, у одного что-то с глазом было, но тот, который заикался, — это он, по-твоему, странный?

Адди все крутила в руках баллончик.

— Дай-ка мне его сюда, — сказал я.

— Да ладно, — сказала она. — Даже не знаю, что я хочу сказать. Просто что-то такое в них. Может, их слишком много было. Ты как думаешь, Арон, они снимки сами проявляют? Есть у них в отделении лаборатория?

Я сказал:

— Наверно.

Она сказала:

— Ты как думаешь, пропавшие вещи видны на фотографиях — ну те, которые от спрея показываются?

— Наверно.

— Давай просто оставим его у себя, может, они вернутся.

— Тогда поставь его лучше на стол.

— Давай придумаем, куда его спрятать.

— Они, наверно, как раз сейчас в отделении опись какую-нибудь составляют. Наверно, вот-вот вернутся за ним.

— Так что если мы его спрячем…

— Если мы его спрячем, это будет выглядеть хуже, чем если ты его просто поставишь на стол.

— Мы ничего не украли. Это к нам в дом залезли. Они его тут забыли.

— Поставь его лучше на стол.

— Интересно, как они в полиции составляют опись — разбрызгивают спрей по всему отделению и смотрят, что у них пропало?

— Так что если их спрей у нас…

— Они никогда не узнают, что произошло! — она завизжала от смеха. Я тоже засмеялся. Я подвинулся к ней поближе, и мы стали кататься по дивану и хохотать, словно обезьяны в зоопарке. Все еще смеясь, я положил руку на баллончик.

— Дай сюда, — сказал я.

— Пусти.

Она потянула баллончик к себе, и смех ее угас. Несколько волосков у нее пристали кончиками к языку. Я потянул баллончик. Она тоже потянула. Мы оба потянули посильнее.

— Дай-ка, — сказал я, отпустил баллончик и пощекотал ее. — Дай-ка, дай-ка, дай-ка.

Она скривилась, вывернулась.

— Не смешно, — сказала она.

— Полиция осталась без своего СПРЕЯ! — сказал я, продолжая ее щекотать.

— А вот и не смешно, — она встала, отбиваясь от моих рук.

— Ладно. Не смешно, ты права. Поставь его на стол.

— Давай вернем, ты же сам сказал.

— Я слишком устал. Давай просто спрячем. Завтра можно вернуть.

— Ладно, я спрячу. Закрой глаза.

— Это тебе не прятки. Надо решить куда. Куда запереть.

— Подумаешь, большое дело! Давай на столе оставим, и все, — она поставила его на стол, рядом со светящейся розовым шкатулкой. — Может, кто-нибудь залезет и возьмет. Может, полиция залезет.

— Ты, по-моему, слегка перевозбудилась — я подвинулся поближе к столу.

— Просто устала. — Она притворилась, что зевает. — Ну и денек выдался.

— Подумаешь, барахло унесли, — сказал я.

— Ты серьезно?

— Ненавижу телевизоры и факсы. Ненавижу эту шкатулку.

— Посмотрим, что ты завтра скажешь, когда их уже не будет видно.

— Люблю только тебя, тебя, тебя.

Я схватил баллончик со спреем. Она тоже его схватила.

— Пусти, — сказала она.

— Люблю тебя одну — ты одна для меня существуешь, — сказал я.

Мы снова боролись за баллончик. Мы вместе упали на диван.

— Давай поставим его на стол, и все, — сказала Адди.

— О-кей.

— Пусти.

— Сперва ты.

— Нет, вместе.

Мы поставили его на стол.

— Ты про то же думаешь, что и я? — сказала она.

— Не знаю, наверное.

— О чем ты думаешь?

— О чем ты думаешь.

— Я ни о чем не думаю.

— Тогда и я ни о чем.

— Врешь.

— Так у нас, наверно, ничего не получится, — сказал я. — Полиция такого не допустила бы. Это не то.

— Тогда почему бы не попробовать?

— Не надо.

— Ты же сказал, не получится.

— Не надо, и все. Он токсичный. Видела, как они собаке морду прикрыли.

— А сами не закрывались. И вообще, я их спросила об этом, когда ты в другой комнате был. Они говорят, это чтобы не видно было еду, которая у собаки из пасти вывалилась. Потому что собака очень неряшливо ест. Так что от спрея у нее бы по всей морде проступило, что она ела недавно. Говорят, противно.

— Теперь уж ты врешь.

— Ну давай попробуем.

Я подпрыгнул.

— Если ты меня обрызгаешь, я обрызгаю тебя, — заорал я.

Спрей настиг меня, когда я пересекал комнату. Сырое облако опустилось позади меня, как парашют, осев на том месте, где только что был я, но и на меня попало достаточно. Вырисовался образ Люсинды, светящийся и розовый.

Люсинда была голой. Ее волосы были короткими, как в те времена, когда мы были вместе. Ее голова лежала у меня на плече, ее руки обнимали мою шею, а тело растянулось спереди. У меня на рубашке и пиджаке. Ее груди впечатались в меня, но я их не чувствовал. Ее колено торчало у меня между ног. Я отскочил назад, но она двинулась со мной, сияющая и бесплотная. Я повернул голову, чтобы рассмотреть ее лицо. Оно излучало покой, однако маленькие розовые веки были прикрыты не полностью.