соперником, потому что даже при самых оптимистических прогнозах его шансы пройти во второй тур выборов были равны нулю.

Нулю. Где здесь мотив?

А убийство было очевидно заказным. И выполнено профессионалом. Пистолет скорее всего с глушителем. Потому что соседи ничего не слышали, а было-то всего лишь начало шестого. Попадание с шести-семи метров точно в основание

черепа в осенних сумерках и при слабом свете лампочки над крыльцом. Контрольный выстрел опять же. Ствол, правда, не бросили. Но это вовсе не говорило о том, что работал любитель. Чтобы забрать с собой ствол, у исполнителя могло быть много разных причин.

Уважительных, если здесь можно употребить это слово.

К определению "чрезвычайно странное заказное убийство" я пришел довольно быстро. А вот следующий логический шаг дался мне гораздо трудней. Но я его все-таки сделал.

Предварительное убийство.

В самой этой формуле была несвершенность. Или недовершенность. Словесная неточность определения меня не смущала. Меня смущал смысл. Предварительность подразумевает завершение. Или сначала продолжение и только

потом завершение.

Предварительное убийство.

Промежуточное убийство.

Окончательное убийство.

Да не мерещится ли мне все это в тумане медленно остывающей и переходящей в зиму Балтики, древнего Варяжского моря, все пространство над которым густо насыщено прошлым -- недавним, давним и очень давним?

Как Москва, над разгуляями и лубянками которой все еще словно бы звучат колокольцы загульных купеческих троек, бодрые марши физкультурных парадов и ночные моторы энкавэдэшных "воронков".

"Там, где неизвестность, предполагай ужасы".

Я часто вспоминаю эту надпись на полях старинной русской лоции, которую когда-то, очень давно, увидел в Ленинградском военно-морском музее. И запомнил. И правильно сделал, потому что мореплаватели в стародавние времена понимали кое-что в жизни. Не меньше нашего. А может, и больше.

И еще я накрепко запомнил правило, которое вдалбливал в нас инструктор на курсах выживания: "Забрался в болото -- вернись по старому следу".

Похоже, пришло время мне это сделать. Вернуться к началу. И вновь --мысленно -- пройти путь, который привел меня в город К. Пройти, не беззаботно сбивая прутиком головки одуванчиков, а всматриваясь в каждую мелочь.

Чтобы понять.

Что понять?

А хрен его знает!

Ну, хотя бы вот что: как я оказался втянутым в это дело?

II

По обе стороны от КПП, по всему периметру трехметрового забора из серых бетонных плит весело трепыхались на свежем октябрьском ветерке флажки с российским триколором. Такое же трехцветное полотнище реяло и над плацем. Так что слово "краснознаменное" в полнопарадном титуле моего училища

выглядело неким анахронизмом. Или архаизмом. Как и слова "ордена Октябрьской революции", а равно имени всесоюзного старосты.

Если бы все эти исторические прибамбасы убрать, осталась бы суть: "Высшее командное училище ВДВ". Воздушно-десантных войск. Не убрали, однако. Верность традициям? Ну, традиции -- это традиции. Какими бы они ни были. Все лучше,

наверное, чем никаких. Остались же "Московский комсомолец" и "Комсомольская правда". Да и "Правда" осталась. С уточнением "Правда-5". Четыре "правды" незаметно проехали. Как ночные Клин, Дмитров, Тверь и Бологое на "Красной стреле". Прокемарили под стук колес. А тут уже и чай несут.

Или "стрела" уже тоже не красная, а трехцветная? Не знаю, очень давно не ездил.

Альма-матер, в общем.

"Краснознаменное... ордена... имени..." имеет честь пригласить Вас на военно-спортивный праздник, посвященный 50-летнему юбилею училища".

Надо же, вспомнили. С чего бы? Ни разу не вспоминали. Правда, с момента моего поступления в училище до сего дня круглых дат не было. 40-летие было в 87-м, я как раз среднюю школу заканчивал. По два раза в неделю ездил из своего Затопина в Долгопрудный на вечерние подготовительные курсы в физтех. Три часа туда, три обратно. И думать не думал ни о каких краснознаменных. На вступительных экзаменах набрал 19 баллов из 20. Только одну ошибку сделал в сочинении в слове "участвовать". Или "учавствовать"? Точно: "участвовать".

Так с тех пор каждый раз на этом слове и запинаюсь. Конкурс, однако, прошел. Но тут события развернулись неожиданным образом. Когда батя узнал, что я стал студентом такого шибко научного вуза, на радостях он слегка. Это самое. На три недели. В самый разгар силосования. И уж в какой дружбе он ни был с

тогдашним председателем колхоза Семеном Фотиевичем Бурлаковым, а все же пришлось тому разжаловать батю с начальника кормоцеха в старшие скотники. А там уж совсем недалеко было и до родовой нашей профессии, от которой и

фамилия наша пошла -- Пастуховы.

Почтенная профессия. Уважаемая в деревне. Но сыну с нее шибко научное образование не дашь. И потому не прошло и трех месяцев, как я оказался не в Большой физической аудитории в Долгопрудном, а километров на сто подальше. И в такой же вот солнечный, чуть морозный и ветреный октябрьский денек уже бухал кирзой по этому вот самому плацу и с остервенением рявкал: "А для тебя! Р-радная! Есть почта! Пал-левая! Пращай, труба зовет! Сал-даты! В пах-ход!"

Только флаг над плацем был тогда соответствующим названию училища.

Красным.

"Имеет честь пригласить..."

Сначала я не хотел ехать. Ни к чему это. Только душу зря бередить. Но тут взбунтовалась Ольга. Неужели тебе не хочется повидать однокурсников? И вообще. Мы скоро мхом зарастем. У тебя уже стружка из ушей торчит. В этом роде.

Насчет мха это была, конечно, чистой воды гипербола. А насчет стружки не очень. В стружке и в древесной крошке я был с головы до ног. Третий день пытался наладить шипорезный станок. Нашей, отечественной конструкции. Дурак платит дважды. Правильно однажды какие-то японцы сказали: "Лучшее у вас --дети. А все, что сделано руками, ужасно". Про СССР сказали. Но Россия недаром правопреемница этого новоявленного исторического архаизма. Или анахронизма. А насчет однокурсников...