С.: Разве ощущать себя отрезанной от мира – не ужасное состояние? Ощущать себя в такой сложный период отделённой от дочери? Мы постоянно оберегаем своё сердце – мы хотим оберегать его и тогда, когда находимся с кем‑то рядом, но по этой причине мы уходим от мира, погружаясь в своеобразную сонную слепоту, из‑за которой жизнь пролетает в отрыве от других людей.

Д.: Но всегда кажется, будто гораздо спокойнее отстраняться от всей этой боли.

С.: Именно такое поведение зачастую поощряется. Но знаете, не очень‑то просто поцеловать человека, который сохраняет твёрдость и непреклонность. Какие чувства вызывает такая твёрдость? Не наполняет ли она вас болью? Спокойно ли вам в этом? Вы не можете избежать смерти и не можете избежать боли в сердце – просто эта боль становится невыносимее, кажется, что с ней ничего нельзя сделать. Вам нужно поступить именно так, как вы хотели бы, чтобы поступила ваша дочь, – открыться, с нежностью принять эту боль, наладить связь со своей сущностной основой. В данный момент это несчастье является для вас средоточием изоляции от боли, которую вы накопили за всю жизнь. Пришло время быть добрее к себе, потратить эти дни или недели на то, чтобы углубить свою открытость к жизни, – вам нужно просто проявлять любовь к своей дочери и вести себя с нею так, как того хочет ваше сердце.

Сейчас, когда мы с вами разговариваем, просто закройте глаза и осторожно соприкоснитесь со своей болью. Позвольте защитам сердца растаять. Существует простор, который вы разделяете со своей дочерью. Это безграничное единство с нею и со всем сущим, которое можно обнаружить, когда сердцу позволяют до конца открыться. Позвольте боли проникнуть в самую глубину вашего сердца. Отпустите всякое сопротивление, которое лживо настаивает, будто является вашим защитником. Приобщитесь к бессмертию чистого бытия в настоящем, что бы оно ни несло в себе. Позвольте себе подняться над защитами ума. Приблизьтесь к самому сердцу настоящего. Так вы сможете впустить в себя опыт более обширного рода, чем пугливая привязанность к телу. Это незавершённая работа, за которую мы страшно боимся браться. Очевидно, наш враг – отнюдь не смерть. Наш враг – недостаточное доверие к себе. Мы забываем о той прекрасной природе, которая ненадолго нашла приют в этом хрупком теле. Я имею в виду не только хрупкое тело вашей дочери. Но также и ваше тело. Не прилагая усилий, спокойно продвигайтесь вглубь. Каждый миг просто открывайтесь своим чувствам и той боли, которая возникает здесь, в центре вашей груди. Помните, когда вы проявляете доброту к себе: всякий момент насилия снова и снова ведёт к закрытости сердца.

Д.: Знаете, хотя мой ум противится тому, что вы говорите, возникает ощущение, словно моё сердце разрывается. Мне просто плакать хочется.

С.: Хорошо. Пусть ваше сердце переживает боль. Отпустите страдание, которое отделяет вас от жизни. Вы слышите себя сейчас? Ваше сердце по‑настоящему открыто и полно боли. Сейчас вы делаете как раз то, что нужно, – вы проявляете огромное сострадание к себе, чувствуете то, что есть на самом деле.

Этот процесс, в котором мы обретаем открытость, не терпит спешки, не терпит суеты. Просто постепенно начинайте открываться на уровне сердца самой себе. Возможно, сегодня вечером, когда вы будете рядом с дочерью, вы почувствуете эту боль и просто поделитесь этой болью с ней.

Мы говорили о сопротивлении жизни, которое ограничивает всякое восприятие, которое заставляет нас отгораживаться от нашей связи со всем, что мы любим, и оставляет нас с ощущением, будто мы совершенно изолированы от мира. Затем я порекомендовал Дороти просто начать дышать с любовью, пропуская дыхание через сердце, – что бы любовь ни значила для неё в данный момент, и выдыхать любовь, посылая её своей дочери. Позволить себе войти в свои переживания и не отстраняться от них. Чтобы проявилась её сущностная связь с дочерью, несмотря на давние стены, которые зачастую отделяли её от настоящего.

– Позвольте своей боли присутствовать и откройтесь ей. Откройтесь настолько, чтобы вы могли ощущать одновременно её боль и свою боль. Знаете, если представить, что боль звучит, в воздухе постоянно стоял бы гул. Ту боль, которую вы сейчас переживаете вместе с дочерью, в этот самый миг переживают сотни тысяч других существ. Позвольте боли пребывать в пространстве любви, а не страха. Пусть смерть вашей дочери сопровождает ваша забота о ней, ваша готовность выйти за пределы страха. Готовность открыться её смерти и теперь вместе пережить новое рождение.

Д.: Сейчас мне трудно говорить, я чувствую страшную боль в груди, но слышу в своём сердце, как дочь говорит мне: «Спасибо».

До того, как дочь Дороти умерла, у них было много «полуночных бесед» о смерти её отца и брата. Дороти сказала, что поначалу ей было «ужасно неприятно обсуждать это всё», но, казалось, благодаря таким разговорам её дочь чувствовала себя расслабленнее.

Мы подолгу говорили о раке и о Боге. И я сказала, что так её люблю, что, даже потеряв её, не стану любить её меньше. Пожалуй, никогда и никому я не выражала своих чувств так непосредственно. Я чувствовала себя ужасно. И восхитительно.

В последующие годы после смерти своей дочери Дороти

…много работала с этим горем, или, лучше сказать, это горе работало со мной. Мой младший сын постоянно говорит: «Я люблю тебя, мама». Кажется, мы никогда так открыто не выражали своих чувств. Я реже испытываю страх, но переживаю боль чаще, чем когда‑либо.

С тех пор, как умерла её дочь, она усыновила двух маленьких детей с тяжёлой инвалидностью и была рядом с ними «до самой смерти». В последней нашей беседе Дороти сказала:

Вы правы, страх, а не смерть, вот кто наш враг. Знаете, никогда в своей жизни я не чувствовала себя так ужасно и так чудесно.

Давая место смерти

Дорис, дочь умирающей матери

Дорис, женщина тридцати восьми лет, нотариус из Питтсбурга, позвонила мне однажды утром с просьбой «взять на терапию» её мать.

– Я звоню вам, поскольку хочу, чтобы вы поговорили с моей матерью. Она тяжело болеет раком, находится почти при смерти, и я хочу, чтобы она продолжала лечение. Она говорит, что с неё хватит, ей плохо от процедур, и она отказывается ложиться в больницу или продолжать терапию, которая, по словам врачей, могла бы ей помочь.

Дорис, мать двоих детей, была разгневана и опечалена своим несчастьем: дело в том, что её мать, которой было тогда шестьдесят пять лет, «три года назад заболела раком и теперь почти перестала заботиться о себе». Барбара, мать Дорис, прошла полный курс лечения от рака в рамках протокола, применимого в её случае. Ей сделали операцию, за которой последовала химиотерапия и серьёзная доза облучения, а теперь врачи снова говорили, что ей «могла бы помочь» химиотерапия. Но лечение только усугубляло её состояние, и Барбара хотела просто быть у себя дома, в своей постели, «чтобы встретить смерть в относительном спокойствии, не чувствуя этой отвратительной тошноты».

В ходе беседы с Дорис я сказал, что не в наших обычаях или правилах говорить с человеком, который не хочет нас слышать. И если мать Дорис чего‑то хочет, нам кажется, что уместнее будет общаться с нею, проявляя уважение к её собственным желаниям в эти последние дни или месяцы её жизни.

Дорис: Но если вы не поговорите с ней, она не будет делать ничего, чтобы выжить. Она ужасно упряма. Она никогда не сделает того, о чём я её прошу. Если она не хочет делать этого ради себя, то пусть сделает хотя бы ради меня.