– Добрый вечер, – сказал я.

Натали усмехнулась.

– У… тебя все навыворот.

– Можно, я пойду? – спросил я.

– Сперва умойся, потом поешь. А потом вали, если хочешь. Уйдешь, как пришел?

Она называла меня на «ты»! И, несмотря на вчерашнюю свою невменяемость, вполне разобралась, что я – птица особого полета.

Из зеркала в ванной на меня глянул молодой поэт/художник. Черные вьющиеся волосы, в лице не только нежность, но и доля мальчишеского упрямства. Фигурой, конечно – не богатырь. Так себе – «Аполлон обыкновенный». После душа я побрился (безопасное лезвие всегда ношу в кармане), оставив над верхней губой намек на отращиваемые усики. Таков мой облик, приятный для женщин.

Когда я вернулся, тетушки уже не было. Натали налила мне кофе, положила оладий. Терпеливо дождалась, пока я наелся. И только когда мы вернулись в ее комнату, хлопнула ладонью по тахте рядом с собой. Сказала:

– Садись. Ты кто?

Когда нечего сказать, говори правду.

– Одиссей Гор. Из группы Крея, того самого. У тебя будут о-о-огромные неприятности.

– Вот кто вчера по крыше топал. Вру… Ты ходишь неслышно. И ты как-то странно меня называл.

– Уменьшительное. Устаревшая форма, – объяснил я.

– Мне нравится. На-та-ша. Что теперь собираешься делать?

– Валить отсюда, как сказала. По быстрому. Или хочешь загреметь со мной вместе?

Варианты. Один: в ней взыграет девчачий романтизм, и она начнет меня «спасать». Я расскажу ей, что делать. Использую дуру по максимуму. Два: Натали – не дура и аккуратно меня сдаст.

– Что за пивом меня вчера напоили, что я отрубился? – будто невзначай, спросил я.

Ната подняла брови.

– Ты не отрубился. Выпил, улегся на матрас, сказал: «Вот затрахался» и уснул.

Странно. Этого я не помню.

– Не помню, – сказал я. – Склероз. Для меня это сейчас – самое то. Все забыть.

Она нахмурилась. Тряхнула решительно головой.

– Не бойся. Не будет ничего плохого. Не будет. Я тебе помогу.

Отлично. Теперь моя очередь.

– Нет. Я ухожу. Под топором Хозяйки достаточно одной моей головы.

Разумеется, она объяснила мне, какой я дурак. Уверила (больше себя, чем меня), что тоже терпеть не может Хозяйку. И помочь честному человеку в святой борьбе… Она прослезилась, и я вытирал ей сопли… э-э, виноват, слезы. Потом ее объятия стали крепче… мои тоже. Потом халат сполз с нее, и я трахал ее разными способами. Ей это нравилось. Мне тоже.

Потом мы отдыхали, развалившись голышом на тахте. И Наташа решила войти в курс своей новой деятельности. Революционерка, твою мать.

– Сколько вас было? Борцов?

Я промолчал . «Не твое сучье дело».

Она блеснула осведомленностью:

– Восемнадцать уже повязали. Я знаю.

Ясно: ее высокородный хахаль похвастал. Я постарался говорить эдак небрежно. Но, словно пытаюсь скрыть потрясение:

– Значит остались я и Крей. «Верь мне, дура. И любой, кому разболтаешь, пусть поверит».

– Двадцатка – вся организация?!

– Для действия много людей не нужно. Это – не на площадях тусоваться. Наоборот, чем меньше народу, тем лучше. И ты неумело играешь в шпионку. Наивно так выпытываешь. Тоже хочешь отличиться?

Она эффектно врезала мне по морде, и душераздирающе разрыдалась. Мелодрама. Я истово ее утешал, мы снова трахнулись и она успокоилась. Возобновила расспросы.

– Что думаешь делать, Одди?

– Отпрыгнуть подальше. Пока.

Глаза ее загорелись. Просто наполнились диким восторгом.

Схватила меня за плечи.

– С моей помощью исчезнешь… Потом вернешься. И… – голос ее упал до шепота, – …уделаешь Хозяйку, да? Никому не удавалось. Никому. Но ты…

Я кивнул.

– Может, получится. Есть нетривиальное решение.

3. ЧАС ОТ ЧАСУ НЕ ЛЕГЧЕ

В безделье и праздности прошел остаток дня, сменившись ночью ласки и нежности. А поутру Наташа засобиралась.

– На работу мне.

«Ох, Мария-дева безгрешная. Ты еще и работаешь?»

Мы все нежились в постели, и я оседлал ее, решив овладеть ею еще раз.

– Ты же меня не любишь, – сказала Ната. – Только дуришь честную девушку. Тебе неинтересно, кто я, что я и чем живу. В смысле: на личность и душу мою тебе наплевать. С «Башни Ваги».

– Радость моя, на крыше самого высокого нашего небоскреба я никогда не был – слишком дорогой билет – жалко грошей. Но в неотесанности своей, простой рабочий парнишка, каюсь. Готов исправиться.

Я вошел в нее, она, выгнувшись, застонала.

– Позвольте познакомиться с вами, девушка. Я – Одиссей Неодим Гор.

– …А-а-х… Наталия Вернер…

Она быстро шла к вершине, я тоже. Успел, задыхаясь, прошептать:

– В настоящее… время… безработный.

Она мне подыграла:

– …А я – работающая девушка. Не то, что ты подумал.… Вожусь с бумажками в…

Секретутка. Я все подумал правильно.

Тут мы, рыча, сплелись воедино. И я потрудился на славу, наставив ее непосредственному начальничку большие, ветвистые рога.

– Пока! – Ната в сомнении сдвинула брови. – Ключи не оставляю – выходить тебе, сам понимаешь… Буду в семь или чуть позже. Сиди, не рыпайся. Жрать поищешь в холодильнике. К телефону не подходи, двери никому не открывай.

«Как мамочка с дитем разговаривает».

– А если, помилуй Дева, ломиться начнут? Станут орать: «Откройте, полиция!»

– Тогда ты вор, забравшийся к честной девушке. Пока.

И ушла, оставив меня скучать в шикарной хате на …надцатом этаже. Если что, без парашюта не убегу. Как я так по дурному влип?

Делать было нечего, и я обошел всю хату, пригляделся. Ни следа прошлого присутствия другого мужчины. Будто жилище старой девы. Тогда я стал разыскивать, сам не знаю что. Любые вещички, безделушки, в общем, все, что могло бы приоткрыть мне личность Наташи. «Кто я, что я и чем живу».Примерно через час мною овладела тревога и, поразмыслив, я понял, что интуиция меня опять не подвела. Наташа здесь не жила, во всяком случае, сколько-нибудь длительное время. Это не ее квартира. Это вообще не квартира конкретного человека, а что-то, вроде номера в гостинице. Ловушка для дурака.

Я тихо подошел к входной двери, осторожно повернул ручку и поставил замок на фиксатор. Приотворил дверь, выглянул. На лестничной площадке никого не было.

Пару пролетов прошагал, насвистывая, потом воспользовался лифтом. На полпути вниз кабина остановилась, я невольно сжался. Впорхнули две школьницы, мельком глянули на меня, прыснули. Я молча стоял, прислоняясь к стенке, руки в карманах. Девицы больше не обращали на меня внимания. Лязгнули, раздвинувшись дверцы, я вежливо пропустил девчат и не спеша, поплелся следом. Прошли холл, где дремала за конторкой старушка, и на выходе одна девочка сказала другой:

– Просто дура. Год ее год считай, прошел…

Они прибавили шагу, и дальше я не расслышал. Но и так было понятно. О Седе кто только не говорил. Модная поэтесса нравилась молодежи, наверное, потому что сама была еще девчонкой. И ее выступления всегда были успешны.

Скорее не талант, а другое обстоятельство, привлекало к ней внимание. Ореол обреченности. Хозяйка изволила повременить с казнью оскорбившей ее молодой идиотки. «А если она, в самом деле, напишет что-то стоящее, а не заемные ругательные вирши? Я б хотела послушать». Подаренный Седе год истекал через тридцать три дня. Думать об этом было неприятно, и я переключился на размышления более полезные. О себе.

Похоже, мои подозрения – неосновательны. Вот, иду себе, и – ничего. Был бы под колпаком, давно б повязали. Хотя… Если у меня нет паранойи, то это еще не значит, что за мной никто не следит. Властям-то «соратник Крей» нужен больше, чем я. Вот и ждут, что приведу к нему. И, пока не разочаруются в своих наивных ожиданиях, до тех пор я – свободен.

Впереди путеводно стучали по тротуару каблучки девчонок. Я шел следом. Народу на улице становилось все больше. Кое-где я замечал полицию, парни скучали, блюдя общественный порядок. Их я не боялся: меня ловит Безопасность. С полицией они в таких случаях не кооперируются. Это в Эгваль мои фото пестрели бы на каждом углу: фас, профиль, описание преступного жизненного пути. У нас не так. Тебя ждут там, где живешь, работаешь, куда ходишь в гости… Все привычные пути мне заказаны – удостоился внимания Хозяюшки. Распределенный контроль – кто выделился из общей массы, того и ведем. Остальные пригнут головы сами.