План Березовского был прост. Мы должны были под прикрытием двух орудий, зенитной установки и ружейно-пулеметного огня приблизиться к опушке и атаковать гитлеровцев, уничтожить их или по крайней мере отбросить, рассеять и тем самым дать возможность колонне следовать дальше.
К орудиям уже поднесли боеприпасы, и Березовский, все чаще посматривая на часы, обходил цепь, перебрасываясь с красноармейцами словами. Оттуда слышался сдержанный смех.
Прибыли и мои топографы. Я расположил их в кювете, разъяснил задачу.
— Приготовиться! — раздался голос майора. — Оружие зарядить!
Березовский направился к орудиям. Залп их должен был послужить сигналом к началу движения. С учащенно бьющимся сердцем ожидал я его.
Стало тихо. Потом послышалась неестественно громко прозвучавшая команда:
— Заряжай!
Отчетливо заклацали затворы орудий.
— По фашистам… огонь!
И сразу вслед за не успевшим еще раствориться в воздухе гулким грохотом дуплета снова лязганье затворов, мелодичный звон выброшенных гильз.
Уже справа и слева поднимались бойцы, делали первый шаг вперед за спасительный кювет под взвизгивающие пули. Собравшись с силами, я тоже сделал этот трудный шаг вперед…
— За мной! — кричал слева от меня Башляев, высокий, стройный, призывно вскинувший вверх руку, сжимавшую пистолет.
— Вперед! Впе-рьё-од! — кричал Березовский, очутившийся уже в кузове зенитной установки. Он после каждого залпа подносил к глазам бинокль, затем поворачивал голову к орудиям и взмахом руки подавал команду. Затихший было со стороны леса огонь теперь снова усилился.
Ввзз… Вззы! Ффить, фить! — посвистывали пули.
Мы бежали вперед, а сзади грохотали орудия, дробно стучала пулеметная зенитная установка. Снаряды проносились над нами, гулко рвались у самой опушки, вздымая высокие столбы земли и дыма. Чертили воздух трассирующие пули. И странно, то нервное напряжение, которое сковало было волю вначале, теперь постепенно проходило, и всем существом завладевало новое чувство — чувство локтя, ощущение коллектива, азарт боя.
Вот уже позади осталась сизая полоса дыма, тянувшаяся от сарая. Перед глазами отчетливо вырисовалась стена леса, и оттуда, из-под большой поваленной сосны, деловито застучал пулемет, лихорадочно замелькали короткие вспышки выстрелов. Слева в цепи Башляева кто-то упал, громко вскрикнув. Красноармейцы с ходу открыли огонь из карабинов. Я тоже сделал несколько выстрелов и, замедлив бег, стал менять обойму, не отрывая глаз от поваленной сосны.
Там взметнулся огненно-рыжий клуб дыма, донеслась короткая, внезапно оборвавшаяся очередь пулемета: «Тра-та-тах…» Сосна, торчмя, комлем вверх вскинутая разрывом, помедлив секунду, стала падать, со свистом разрезая воздух. Вдруг что-то резко ударило меня по левой руке, и она тотчас же повисла плетью. Все тело пронизала острая боль. Сразу закружилась голова, к горлу комком подступила тошнота, в глазах потемнело. Опустившись на землю, я некоторое время сидел, равнодушный ко всему, ощущая, как набухший от крови рукав прилипает к телу.
Вражеская пушка уже не стреляла. Да и хлопки винтовочных выстрелов становились все реже.
— Ур-р-рра! Ура-а-а! — доносилось со стороны леса. Потом послышалась длинная пулеметная очередь.
«Неужели ожил?» — подумал я о вражеском пулемете. Но, посмотрев в ту сторону, увидел нашу зенитную установку, поливавшую лес свинцом. Пули стригли ветки, с деревьев дождем осыпались хвоя и шишки. В кузове машины было три человека. Двое из них неподвижно застыли у пулемета, третий, в полной фигуре которого нетрудно было узнать Березовского, указывал рукой вперед.
«Как это они смогли подобраться так близко?»
— Товарищ лейтенант! То-ва-а-рищ лей-тена-а-нт! — услышал я и, подняв голову, увидел бегущего ко мне Филиппова. Он еще на ходу ощупал меня пытливым взглядом, спросил:
— Куда… вас?
Перочинным ножом он распорол рукав, стал осторожно приподнимать руку:
— Больно?
— Ни-че-го, — сквозь сжатые зубы ответил я.
Филиппов, ловко бинтуя руку, говорил:
— Ну там все уже кончено! Пушки взяли, миномет. С полсотни фашистов там было…
А у нас как?
— Убитые есть, раненые…
Филиппов подвязал мне руку, помог подняться, и мы пошли назад, к дороге. Туда с опушки леса тянулись группами артиллеристы, жестикулируя руками. Человек шесть тащили маленькую противотанковую пушку.
В колонне царило оживление. От машины к машине сновали шоферы, заливали в баки бензин, заводили моторы. Отовсюду доносились веселый шум и громкие голоса. Какой-то сержант, собрав группу бойцов, показывал добытый в бою новенький немецкий автомат.
Остававшиеся в колонне с завистью посматривали на обстрелянных, получивших боевое крещение, наперебой угощали героев дня папиросами, консервами, сладким литовским ликером. Помогали фельдшеру и санинструкторам перевязывать раненых, осторожно подсаживали их в машины.
Тут же стоял Березовский, на лице его блуждала довольная улыбка, и оно выглядело теперь совсем мирным, добродушным. Перед Березовским стоял лейтенант Башляев и вертел в руках немецкий парабеллум. По лицу его еще струились капли пота. Он снял фуражку и, приглаживая черные влажные волосы, отвечал на вопросы. Березовский молча, удовлетворенно кивал головой.
— Так, говоришь, с полсотни их там было? — переспросил Березовский. — И огонь наш помог, значит?
— Здорово! Особенно когда вы с зенитной установкой поближе подъехали да по лесу… И как вы пробрались по целине…
— Ну, ну, хорошо. Теперь проверить людей, и пусть все командиры доложат. Будем двигаться.
Важное задание
У письменного стола навытяжку стоял начальник штаба и следил глазами за крупной, горбящейся фигурой полковника, в густых клубах дыма вышагивающей по комнате.
Наконец, полковник подошел к столу и, приподняв край разложенной на нем карты, прикрывшей пепельницу, потушил папиросу, достал другую и чиркнул спичкой. Затем повернулся к двери, где неподвижно застыл, чуть подавшись всем корпусом вперед, вызванный им капитан, начальник разведки.
— Ни на секунду не прекращайте вызовы по радио. Запрашивайте наземные посты. Обо всем новом немедленно докладывайте. Уразумели?
— Так точно, товарищ полковник! Будет исполнено!
— Скверно, начальник штаба, — проговорил полковник, когда разведчик вышел. — Пятнадцать минут тому назад самолет должен быть на аэродроме, а капитан Шевчук с докладом и данными фотосъемки здесь. Понимаешь, что будет, если с Шевчуком что-нибудь стряслось? Сорвется операция, вот что будет! Хо-о-рошенькое дело! Да оно и понятно, кто же пошлет на бомбежку сотни самолетов по непроверенным данным… Да и есть ли они там, эти проклятые танки?
— Шевчук — опытный летчик, и я не допускаю мысли… — рассудительно начал начальник штаба. — Ну, вышла какая-нибудь задержка, непредвиденная, так сказать… Однако я уверен, что он выполнит задание.
Несколько минут прошло в молчании. Вдруг резко отворилась дверь и в комнату снова вбежал начальник разведки.
— Над третьим постом, высота пятьдесят метров, курсом сто десять, прошел бомбардировщик. Очевидно, подбит, — залпом выпалил капитан и перевел дух.
Полковник вскочил и склонился над картой. Прочертил карандашом курс самолета, прикинул расстояние. Выпрямился, бросил карандаш.
— Шевчук должен сесть в районе Карповки. Машину! — бросил он капитану. Затем, обращаясь к начальнику штаба, приказал:
— Пошлешь вслед за мной ремонтную летучку.
И быстро пошел к выходу.
Стрелка высотомера показывала 5000 метров. В кабине холодно, несмотря на включенный обогреватель. Капитан Шевчук, зябко поеживаясь, плотно врос в сиденье: одну руку он легко держит на штурвале, другая отдыхает лежа на коленях. Машина идет еще над территорией противника, но обстановка спокойная. Сплошные молочно-белые, неподвижно застывшие облака, словно цепь ледяных гор, укрывают бомбардировщик от наблюдения с земли, и он, могуче рокоча моторами, стремительно несется к своему аэродрому.