Некоторое время ей даже удалось побыть счастливой и гордой, а потом удачное приобретение начало сыпаться. Но до этого Саша успела нарыть на задницу (своего авто) приключений.
Начинающий водитель Александра Семенова на парковке не справилась с управлением, а проще говоря, не рассчитала силенок и вмазалась задом Авдотьи в чужой новенький Крюгер («Ленд Крузер»). Главное, все так быстро произошло, — одно неверное движение, и бумс — куча проблем.
«Фу», — вздохнула Саша и не выдохнула, потому что у нее имелось предубеждение против граждан, передвигающихся на Крюгерах. Ах, Санькина несчастливая судьба! Нет бы вписаться в какую-нибудь Моську — старый добрый «Москвич», а еще лучше «зверожопец», и чтобы из него вылез приветливый дедушка и совсем не зло поцокал языком: «Что ж ты, доча, творишь?» А Саша бы ему сказала: «Все оплачу, дедушка, не сомневайся!» И оплатила бы, какой разговор…А с Крюгером иная ситуация… Но делать нечего — надо ответ держать. Вышла Саша из своей тачки на полусогнутых, готовая к суду Линча. Из Крюгера тоже хозяин появился, с видом многообещающим. Крепенький такой брюнет, примерно Сашиного возраста, хмурый и взъерошенный. Он обложил ее, как из пулемета, непечатно, естественно.
Она ответила жалобно, а может, и жалко:
— Ну зачем так, мужчина, все-таки перед вами девушка!
Тут пулемет замолчал. Крепыш посмотрел на нее и задержался взглядом чуть дольше приличного. Видимо, внутренне согласился с тем, что да, девушка…
— И что мне с тебя, красивая девушка, взять?
А Саша улыбается, как дура, и молчит.
Позднее он долго смеялся над ее средством передвижения и почему-то назвал его «лохматым». Саша даже обиделась, мол, что вы смеетесь, мужчина? На свою прическу посмотрите. Он захохотал и объяснил, что «лохматой» называют очень старую машину, потому что местами она прогнила настолько, что ржавый металл торчит лохмотьями.
— Неужели? — усомнилась Саша. — Зачем вы на нас с Дуней наговариваете?
— Не торчит, так скоро будет! — уверил крепыш и издевательски ухмыльнулся.
Саша его возненавидела — экий сноб из Крюгера!
— Скажите, сколько я вам должна, а насмехаться не надо!
— Меня зовут Игорь, — неожиданно произнес он. — А тебя?
Они продолжили выяснять отношения в ближайшем кафе. Игорь из Крюгера оказался симпатичным и жаждал не Сашиной крови или денег, а общения.
А ей, как девушке в свободном полете или разводе, общения тоже хотелось. Так из одной аварии и двух одиночеств получился роман длиною в четыре года.
Вот как бывает — одно неосторожное движение на парковке, и ты попала на четыре года. Сейчас Саша думала, что лучше бы она тогда ограничилась материальным возмещением убытков. Расплатилась бы с Игорем, и теперь не пришлось бы лить слезы.
Хотя следует признать, что их отношения, особенно в первые два года, ее полностью устраивали. Они не без приятности проводили время, не строя глобальных планов насчет друг друга, Игорь дорожил ею, был внимательным и чутким, и Саше этого хватало если не для счастья, то для того, чтобы не чувствовать себя одинокой. Но в последний год что-то стало меняться…
Игорь все чаще замыкался и смотрел мимо Саши в пространство.
Однажды в каком-то отеле она обратила внимание на пару, обедавшую за соседним столом: красивая холеная дама лет сорока и ее седовласый спутник чуть старше. Видимо, муж и жена со стажем. Они жевали в полном молчании, не видя друг друга, каждый сам по себе.
Саша тогда подумала: «Жуть какая, не хочу так…»
И вот сегодня в ресторане они с любовником, очевидно, напоминали ту пару. Подтверждая полный кризис отношений.
Рыдая, сморкаясь в платок, Саша валялась на диване, поверженная очевидной несправедливостью и жестокостью мира, а мир над нею посмеивался и глумился, дескать, что, не ожидала? Не ожидала! Ударили внезапно. Без предупреждения. Тут зазвенел злобный комар Сашиного подсознания: «Чего внезапного? Не знала разве, что твой Игорь — сто восемьдесят сантиметров на восемьдесят килограммов инфантилизма, безответственности, слабохарактерности. Ничтожества, черт побери! И поняла ты это не сейчас, а давно, но продолжала с ним отношения! А почему? Потому что сама на сто семьдесят сантиметров шестьдесят килограммов инфантильна. И слабохарактерна. Закрывала глаза на недостатки Игоря, потому что тебе были удобны эти отношения! Не так ли? На что-то серьезное у тебя не было ни времени, ни сил, потому что у тебя всегда — работа, работа, и на десерт она же!»
«Ну, допустим, — всхлипнула Саша, — моя вина есть, не отрицаю. Но неужели это все?!»
«А чего тебе еще? Или ты от него хотела кошелек, шпагу, сердце и бессмертную душу в пользование на веки вечные?»
«Да, хотела!»
«Этого тебе, между прочим, никто не обещал!»
В общем, да, не обещал.
Внутренний чертик захихикал: «А чего тогда возмущаешься? Предъявы миру адресуешь?»
Саша оборвала нудящего комара — чертика — грозного обвинителя (она, кстати, давно заметила, что в ней будто сидит народный судья, который часто ее совестит, иногда совсем не к месту!) и возопила со всем пылом искренности: «Я женщина! Человек! И, как любой человек, хочу теплоты, нежности, чтобы иногда меня кто-нибудь просто приласкал, по голове погладил. Что тут непонятного?»
Чертик упал под стол и стал там кататься от смеха. «Ну, вот и погладил!» Саша пнула его, чтобы он заткнулся, и снова погрузилась в невеселые размышления.
Конечно, если мыслить системно, то вполне можно додуматься до мыслей в стиле: «Если Игорь не прошел проверку на вшивость теперь, то, может, и к лучшему? Потому что дальше нам обоим было бы только хуже!» Но не всегда можно позволить себе такую роскошь, как системное мышление, иногда захлестывают эмоции, и нечто такое, сугубо женское, и…
Сейчас именно тот случай. «Уж если ты разлюбишь, так теперь, когда весь мир со мной в раздоре»… Однако хватит ли у нее запаса прочности? А может, Саша сама во всем виновата? Например, ее подруга Света утверждает, что в отношениях мужчины и женщины Саша априори выбирает проигрышную позицию.
«Ты, Саня, невозможная дура! Потому что искренность — не та основа, на которой строятся успешные отношения».
Услышав сей житейский постулат, Саша удивилась и возразила, мол, как же так, нас учили, что именно искренность, забота о мужчине, самоотверженность и преданность красят женщину.
А Света захихикала: «Выплюнь и забудь эти сто раз пережеванные истины. Посмотри на меня!»
Саша внимательно посмотрела, и подумала, что видимо в Светиной теории эгоизма, как залога успешной семейной и прочей жизни, есть здравый смысл. Потому что Светин муж, Витя, жену обожает и даже, кажется, робеет. Смешно, такой большой, толстый Витя, уважаемый депутат от правильной фракции, а побаивается собственную жену.
Светино правило номер один: надо быть стервой.
Светино правило номер два: если не получается с номером первым, надо хотя бы казаться стервой, притворяться ею.
Стервой же определяется особь женского пола, которая не привыкла заморачиваться на предмет всяких там морально-нравственных принципов. Она помнит, что мужчины — вчерашние обезьяны, позавчерашние питекантропы, то есть существа исключительно примитивные, жалости не достойные, посему церемониться с ними нечего! Их надо использовать и позволять им любить тебя — все равно они больше ни на что не пригодны.
«А ты, Александра, не стерва! И что хуже всего — не пытаешься ею казаться!»
Но у Саши и не получится. Что она, актриса больших и малых драматических театров? Она всегда спотыкается о свою искренность, как о ненужный хлам.
А может, причина Сашиных неудач на личном фронте в чем-то ином? Внешность? Нет, она не жалуется и не упрекает создателя за халтуру… Конечно, имей Саша возможность самой выбирать для себя внешность, она бы выбрала что-нибудь другое. Позатейливее, поизящнее. Поаристократичнее. Но выбрать никто не позволил. Вообще не спрашивали. Дали: рост около среднего (Саша бы, ясен пень, взяла побольше), волосы цвета мышиного (зря — ей идет цвет «очень светлый блондин»), фигуру, увы, склонную к полноте (на всю жизнь приговорив Сашу к диете!), короче, если рассматривать по отдельности, получается безрадостно, а в общем и целом то, что называется Александрой Семеновой, выглядит вполне пристойно. Бывает и хуже. Кстати, эти самые женщины системы «хуже не бывает» зачастую весьма счастливы именно в личной жизни.