Она была тонкая, горячая и очень живая. Сквозь вязку свитера я ощутил жар ее плоти и окончательно обалдел. Она осторожно освободилась и недовольно проворчала:

– Ну вот, добился-таки своего… Генри, что за чертовщина, ответь наконец, это ты?

Я нехотя отпустил ее, все еще держа за руку, потом с сожалением отпустил и руку с восхитительными пальцами, отступил и поклонился:

– Сударыня, позвольте представиться – Уолтер Брэдли, управляющий Домом на время ремонта. Могу ли я узнать ваше имя?

Ее карие глазищи распахнулись в пол-лица, она прижала ко рту ладонь, отвернулась и некоторое время смотрела на столб, возле которого стояла. Потом засмеялась, но сразу после этого сдвинула брови.

– Меллина Уорик, хозяйка этих земель и главная колдунья графства. Сэр Уолтер, что означает ваше поведение? Вы со всеми женщинами так здороваетесь?

– Леди Меллина, прошу прощения. Во всем виновата единственно ваша красота. Разве не все мужчины теряют рассудок при вашем появлении? Я просто честнее других. Во всяком случае, я готов выражать вам свое восхищение круглые сутки.

Она с сомнением покачала головой, повернулась и, пройдя через ворота, направилась к дому. Через мгновение я догадался, что ее спина есть приглашение, и, прихватив повод, вместе с Лансом двинулся следом.

Дом вполне походил на жилище колдуньи – на длинных полках – множество разных банок с какими-то приправами, у очага – выставка котлов всех размеров, под потолком на веревках сушатся пучки трав. Меллина выложила мне на стол сыра, хлеба и налила стакан местного вина, а сама уселась напротив на высокую табуретку (я на секунду почувствовал себя в баре), закрутила вокруг себя каминный дым еще с какой-то зыбкой синевой и принялась меня рассматривать из-за этой завесы.

Есть я, естественно, не мог, потому что мой рот, как у Левина, не знал, что делать с сыром, но пару глотков из стакана сделал. Надо было что-то сказать.

– Меллина, простите, что называю вас просто по имени… У нас там в Доме ремонт, сгорели две резные панели в верхней гостиной… Я ищу резчика, говорят, он живет где-то здесь неподалеку…

А в это время образовавшийся космический вакуум у меня внутри говорил совсем другое: дайте мне Меллину, или сейчас наступит коллапс, схлопывание и вообще всему крышка. Я уперся обеими ладонями в стол:

– Меллина, если я тебя сейчас еще раз не поцелую, я умру. Делай потом что хочешь, режь меня на части, забирай душу, но иди сюда немедленно. Или я поверю в любовь с первого взгляда.

Она вышла из-за своего дыма, приблизилась и хмуро на меня посмотрела.

– Садись ко мне на колени, – велел я.

Меллина исполнила и это, обняла меня за шею и с мрачной озабоченностью произнесла:

– Я ничего не понимаю, что происходит.

Следующий неопределимый отрезок времени мы безудержно целовались. Потом она вдруг спрыгнула на пол, отбежала к противоположному краю стола и оттуда объявила:

– Имей ввиду, мой дедушка – герцог, а я – почтенная вдова! И нечего строить мне рожи! – после чего засмеялась, и мы вернулись в прежнюю позицию.

Удивительное дело! Все наше знакомство продолжалось двадцать минут, а у меня было полное впечатление, что я не просто знаю эту Меллину давным-давно, а чуть ли не с детства, будто в детском саду сидели на соседних горшках – и мог бы поклясться, что она испытывает то же чувство.

– Мы сошли с ума, – сказала Меллина, уткнувшись носом мне в шею. – Ты искал резчика? Дальше по дороге, у старой мельницы, через брод, увидишь. Поезжай, скоро вечер. Поезжай, я должна придти в себя.

Она встала и добавила:

– И возвращайся.

Бедный Ланселот! Он бродил по двору как потерянный, с нераспущенной подпругой, волоча поводья. Делать нечего, уж так в жизни заведено – всегда страдает невинный. Через полчаса мы разбрызгивали воду на каменистом перекате, и еще минут десять спустя подъехали к огромному сараю с веселой расписной башенкой. Я толкнул дверь и вошел.

Точно, мастерская. И не какого-то там деревенского столяра, а мастерская скульптора – кругом статуи, амурчики с канделябрами и даже буфет, сильно напоминающий наш входной портал, только весь в точеных фигурах. В дальнем углу намек на механизацию – неспешно крутится вал с болтающимся широким ремнем – не зря, видно, все это сооружалось возле мельничной запруды.

Тут я почувствовал, что не один среди этих резных диковин, и обернулся. Здоровенный дядька лет пятидесяти, лысый, с красной физиономией, с маленькими глазками, в длинном фартуке. На вид он был совершенно квадратный, руки такие толстые, что висели, не касаясь туловища, и вообще он здорово походил на медведя.

– Мэтр Нико, резчик, – представился этот медведь вполне медвежьим голосом. – Вы новый Хозяин Дома?

Тут выяснилось, что после произведенной Меллиной контузии я еще не до конца пришел в себя, и слова даются мне с неоправданным усилием. Я даже не стал и пытаться, а просто опустился на ближайшую табуретку и сделал рукой неопределенно-дружелюбный жест. Мэтр Нико мгновенно оценил мое состояние, пропал куда- то на секунду и тотчас же возник снова со стаканом вина. Оказалось, та же премиленькая кислятина, которой потчевала меня Меллина. Я помотал головой и откашлялся.

– Уолтер Брэдли, управляющий Домом, – все-таки слова пока давались мне с трудом. – Я вижу, вы настоящий художник. Мэтр Нико, у нас проблема… Как вы, может быть, наверняка знаете, во время последней… ммм… апробации… ущерб вышел такой значительный, что все к черту сгорело. Ну, не все, а пострадали две панели над камином вашей, как я знаю, работы. А через четыре дня их срочно надо… короче, придать соответствующий вид. Потому что… уж такой будет торжественный день.

Мэтр Нико задумчиво кивнул в знак понимания, но при этом уставился на меня таким испытующим взглядом, словно выбирал место, за которое ухватить своими лапищами.

– Мэтр, ну что вы так на меня уставились, будто увидели Гарри Пятого… Я попросил бы вас отложить все другие дела… вот предварительно сто презренных дублонов… а впрочем, назовите вашу цену.

Медведище по-прежнему буравил меня взглядом – кажется, проклятое сходство снова шутило скверную шутку – и пробурчал нечто в такт собственным мыслям:

– Эти панели у меня давно готовы… Деньги? Деньги можно и взять…

В этой голове явственно шел какой-то мне неведомый процесс. Ну и ладно.

– Впрочем, я вижу, вы серьезный человек, – я бросил на стол еще один кошель. – Полагаю, этого должно хватить. Что-то мне подсказывает, что сэр Генри всегда вам платил вперед.

Сам не знаю, к чему это я вдруг приплел сэра Генри, но эффект вышел странный. Мэтр Нико выставил правую ногу, растопырил руки с пальцами-сосисками и поклонился так, словно собирался забодать меня кубической загорелой лысиной. Распрямившись, он сказал:

– Могу быть уже сегодня к ночи.

– Нет, нет… к ночи не надо. Давайте завтра утром, не торопясь. Вам помочь с доставкой?

– Нет. Лошадки у меня есть.

На этом разговор и завершился. Садясь в седло, я видел, как он стоит в дверях, по-прежнему свесив ручищи, и так стоял до тех пор, пока не скрылась из глаз вся его художественная хибара. Что же, если этот шкаф-мыслитель не подведет, то слово за немецкими оконщиками, потому что Дугласы-канализаторы клялись завтра уже все закончить, а на галерею и потолок у нас должно хватить времени в любом случае. По крайней мере, я на это надеялся.

Возле жилища Меллины Ланселот без всякой подсказки завернул во двор; какая-то лохматая девчонка, подхватив под уздцы, сейчас же увела его прочь, как только я сошел на землю. Моя красавица ждала меня в центральной комнате, наподобие гостиной, в белом платье и даже с гитарой на коленях, словно Линда Ронстадт. Ее глаза – турецкие какие-то глаза, хотя более английского лица представить себе трудно – говорили, что она и робеет, и храбрится, и готова верить, но главная интонация была такова: старик, ты попал домой. Я вымыл руки в обжигающе-холодной воде, загорелись свечи, настал ужин, никаких слов не потребовалось, потом была громадная, прямо шестиспальная кровать и все такое, от чего забываешь, где небо, где земля.