— За храбрость, должно? — некстати спрашивал Миколка.
— Ну вот, поди поговори с тобой…
И заводил тут дед долгий разговор про то, что такое есть храбрость. И не простая там какая-нибудь, а храбрость николаевского артиллериста, который войны прошел и турецкие крепости брал.
Слушал Миколка внимательно, чтобы извлечь из той храбрости хоть кое-какую пользу для себя. А дед Астап любит, когда его подолгу слушают. И за это, глядишь, даже угостит чем-нибудь. Вот и теперь, подробно рассказав о падении турецких крепостей под ударами николаевских артиллеристов, он стал таким добрым, что предложил Миколке:
— А не пойти ли нам на станцию баранок купить?
Миколка от такого не откажется никогда. Идут они на станцию. Дед подолгу торгуется там с буфетчицей, выбирает баранки покрупнее и помягче да чтоб побольше маку на них было.
Так и мирились дед с внуком. И уж не перечил Миколка деду, и признавал его храбрейшим из храбрых, хоть втайне и сомневался в особой отваге императорского кавалера.
А тут еще произошел один случай, из-за которого потерял Миколка всякую веру в дедову храбрость.
Как-то ночью все проснулись от громких криков.
Кричал дед:
— Спасайте скорее!
Мать бросилась к лампе, все не могла никак найти ее в темноте, чтобы зажечь побыстрей. А дед не унимался:
— Скорей! Скорей! Ой, помогите!
— Что с тобой, дедушка? — кинулся к нему Миколка, спотыкаясь о табуретки.
— Ой, пропадаю! Зверюга какая-то в бороду вцепилась, стрижет, как тупыми ножницами… Не иначе — скорпион…
Миколка сразу сообразил, в чем дело, да скорехонько к деду: хвать его за бороду. Дед орать пуще прежнего:
— Беги отсюда, внучек, беги! Зверюга и тебе пальцы отгрызет!
Но Миколка тем временем уже держал «зверюгу» в руках, только из дедовой бороды выпутать ее не мог. Тут мать зажгла наконец лампу, и все увидели в дедовой бороде обыкновенного рака. В темноте заполз тот деду в бороду и запутался в ней. Едва успокоился дед Астап, пока Миколка выпутывал речного бродягу-тихохода.
— Это ж надо! Сплю я себе и вдруг слышу — шевелится что-то в бороде. Я цап рукой, а он, зверюга, как щипнет за палец, а потом за горло. Ну, думаю, сейчас голову отгрызет!
Злая спросонья мать на Миколку набросилась:
— Вечно вы с отцом раков в дом напускаете! А вот переловить потом всех до единого, так вас нету… Ох, Миколка! Из-за этого чертова рака мог деда в могилу загнать…
И смех, как говорится, и грех…
А дед Астап с той поры спокойно не мог глядеть на раков. Узнав, что днем рыболовы побывали на речке, спать не ложился и объявлял забастовку. И приходилось Миколке меняться местами с дедом, уступать ему свой топчан, а самому ложиться на полу. Ничего веселого в этом не было. Брел Миколка на дедово место и бурчал:
— А еще старый вояка! Еще из пушек по турецким крепостям стрелял!
— Пушки и раки — разные, брат, штуки, — вздыхал, оправдываясь, дед Астап.
— А еще храбрым называется! Я вон и то храбрее тебя: раков не боюсь!
— Ну что ж, против раков ты храбрец, — соглашался дед с Миколкой и долго еще кряхтел, устраиваясь на топчане.
Приключилась с дедом и еще одна история. Это когда ходили на рыбалку. Правда, и Миколка с отцом тоже набрались тогда страху не на шутку, но больше всех досталось все же деду. Пошли они как-то в свободный день рыбу ловить на речку. Хотя дед и не был особым любителем, но поскольку делать ему было нечего и хотелось поразмяться, присоединился он к рыболовам. Те в воде бредут, а дед знай себе на бережку прохлаждается да советы дает.
— Оттуда, оттуда заходи! Там самая рыба ходит! — командует дед и трубкой попыхивает.
Сперва Миколка с отцом топтуху по заводям потаскали, а потом взялись руками плотву ловить в корягах. И нащупал тут Миколкин отец не иначе как налима. Налим — рыба скользкая, это все знают, руками ее нелегко брать. Крикнули они деду, — налим, дескать, — а сами все в корягах шарят.
— Ну и здоровый же, фунтов на шесть будет! — говорит Миколка, норовя покрепче вцепиться в проворную рыбину. Да только как ты ее ни бери, выскальзывает она — и все тут! Ускользнет от Миколки, к отцу ближе под корягу забивается. От того — опять к Миколке.
— За жабры его, за жабры, гада этакого! — опять советует дед Астап.
— Ну ясно, не за хвост же! — отвечает отец и еще усердней шарит под корягой.
Ничего не получается! А дед уже и на месте не устоит: так хочется ему заполучить того налима. Надо заметить, что дед издавна любил рыбу, да еще такую, как жареный налим.
— Рыба, она, братцы, всегда рыба! Это тебе не какие-то там раки, от которых ни мяса, ни вкуса, одно только безобразие да еще бороде моей беспокойство…
И вот заходил-забегал дед по берегу. И трубка у него давно погасла, а он знай себе руками машет да рыболовов укоряет:
— Э-эх! А еще рыболовы! Вам — рыбу?! Вам только тараканов гонять!
— Сам вот поймай его! — рассерчал не на шутку отец.
— Я-то поймаю!
— Ну так попробуй.
— А что ты думаешь? И попробую… Он у меня никуда не уйдет. Не то что у вас, недотеп…
И дед решительно сбросил штаны, перекинул их через плечо, — на берегу оставь, так еще какой-нибудь озорник-пастушок украдет, — и отважно шагнул в воду.
— Ну где он тут, ваш налим? Подать его сюда, я с ним в два счета управлюсь, с супостатом этаким!
Миколка даже удивился необычной дедовой прыти — дед так засуетился возле коряги, что вокруг вода забурлила. И вскоре дед выкрикнул, торжествуя:
— Ага! Попался-таки! От моих рук не уйдешь, нет, не на такого напал! А вы — недотепы!
Миколка с отцом опешили, смущенно переглянулись. Ай да дед! И кто мог ждать от него такой прыти!
Наверно, костлявым пальцам старика ловче справиться с ускользающим налимом, потому и не увильнуть теперь рыбе.
А дед не спешил, тащил налима потихоньку. Может, просто осторожничал, чтобы не упустить добычу, а может, нарочно старался продлить минуты своего торжества.
Вот над водой уже показалось, всплеснув, что-то живое. Миколка хотел было крикнуть, что налим будет, не иначе, фунтов пятнадцать, а то и больше.
Но тут события приняли совершенно неожиданный оборот.
Только это дед, сияя от удовольствия и поглядывая искоса на Миколку, выволок своего налима из воды, увидели ту рыбу Миколкин отец и сам Миколка, да как сиганули
на берег. Одни брызги вразлет да круги по воде. Побледнел Миколка, отдышаться не может. Выскочил на берег, оглядывается.
Стоит дед в речке, смотрит на них, удивляется: с чего бы это они драпака дали? Тут как закричит Миколка не своим голосом:
— Спасайся, дедуся, пока не поздно!
Взглянул тогда дед Астап на своего налима — и едва не обомлел. Покачнулся, за коряги хватается, рубаху выше пояса намочил. А потом как швырнет «налима» да как даст стрекача на берег, — аж штаны потерял, споткнувшись о корягу. Поплыли они, распластавшись по воде во всю свою ширь. Едва поймал их после Миколка, пустившись вдогонку на лодке.
Когда отдышались все и прошел испуг, дед в сердцах накинулся на Миколку и на его отца.
— И какой бес погнал вас ту змеюку ловить? — сердито размахивал он руками.
— А тебя — какой?
Дед притих на какую-то минутку. Все же конфуз получился: все, казалось бы, шло так гладко — и на тебе! Вместо налима выловили ужа. А еще советовал, а еще похвалялся…
После этого случая дед Астап поклялся никогда и ни за что в речку больше не лазить. И если уж выпадало ему все-таки рыбачить вместе с Миколкой и его отцом, дед держался подальше от них, терпеливо дожидаясь, когда топтуху вытянут на берег. Издалека кричал-выспрашивал:
— Ну, что там — щука или окунь?
— А ты подойди да посмотри!
— Довольно с меня, насмотрелся вдосталь!..
Честно говоря, и Миколка с отцом не отваживались больше на ощупь охотиться на налимов, да и по раковым норам остерегались лазить.
— Чего доброго и оттуда выволочешь какого черта полосатого!