Папа пожал плечами.

– Он устраивает там погром?

Я покачала головой.

– Тогда мне не интересно, почему он у нас во дворе, Кэтрин. Весь вопрос в том, почему тебя это так волнует?

– Потому что он – посторонний, вторгшийся на нашу частную собственность.

Папа бросил на меня быстрый взгляд.

– А он симпатичный?

Я скорчила гримасу, всем своим видом выражая отвращение.

– Фу, папы не должны спрашивать о таком. И нет, он вовсе не симпатичный.

Папа перебрал письма, которые держал в руках, его губы слегка изогнулись в довольной усмешке.

– Я просто так спросил.

Я обернулась и внимательно оглядела полоску травы, зеленевшую между нашим участком и бесплодным куском земли, некогда принадлежавшим Фентонам. После того как вдова мистера Фентона умерла, ее дети снесли дом. Мамочка как-то сказала, что очень рада такому исходу, потому что перед их домом вечно чем-то смердело. Трудно представить, что в таком случае творилось внутри дома: наверное, стояла жуткая вонь, словно там кто-то умер.

– Я тут подумал, – проговорил папа, открывая стеклянную дверь. – Может, покатаемся в эти выходные на «Бьюике», а то он застоялся.

– Ладно, – ответила я.

Интересно, что он задумал?

Папа повернул ручку и открыл дверь, взмахом руки предлагая мне войти.

– Я думал, ты обрадуешься. Тебе же скоро сдавать на права, разве нет?

– То есть ты имел в виду, что я покатаюсь на «Бьюике»?

– А почему бы нет?

Я прошла мимо него в прихожую и бросила на пол рюкзак, полный учебников и тетрадей, оставшихся от учебного года.

– Полагаю, в этом нет смысла. У меня все равно не будет своей машины.

– Ты можешь ездить на «Бьюике».

Я выглянула в окно, чтобы проверить, там ли еще тот мальчик и продолжает ли он избивать деревья.

– Но ведь на «Бьюике» ездишь ты.

Папа скорчил рожицу, показывая, что уже устал спорить.

– Ты можешь ездить на «Бьюике», когда я этого не делаю. Тебе нужно учиться водить, Кэтрин. Рано или поздно у тебя появится своя машина.

– Хорошо, хорошо, – уступила я. – Просто я имела в виду, что никуда не спешу. Нам не обязательно делать это в эти выходные. Знаешь… если ты занят.

Папа чмокнул меня в макушку.

– Для тебя я всегда свободен, принцесса. Нам стоит прибраться на кухне и приготовить ужин до того, как мамочка вернется с работы.

– Почему ты так рано пришел домой? – поинтересовалась я.

Папа игриво взъерошил мои волосы.

– Ты сегодня так и сыплешь вопросами. Как прошел последний день в девятом классе? Полагаю, домашнего задания у тебя нет. Собираешься встретиться с Минкой и Оуэном?

Я покачала головой.

– Миссис Вауэл попросила нас прочитать не меньше пяти книг за это лето. Минка собирает вещи, а Оуэн уезжает в научный лагерь.

– Ах, да. У семьи Минки есть дом на Ред-Ривер. Совсем забыл. Ну, ты сможешь проводить время с Оуэном, когда он вернется.

– Ага, – протянула я, не зная, что еще сказать. Сидеть рядом с огромным плоским экраном Оуэна и наблюдать, как он играет в недавно вышедшую видеоигру? Не так я себе представляла веселые летние каникулы.

Минка и Оуэн были моими единственными друзьями еще с первого класса. Нас всех тогда заклеймили чудаками. Рыжие волосы и веснушки Минки принесли ей немало горя, но в шестом классе она организовала команду поддержки, и это добавило ей очков в глазах окружающих. Оуэн проводил большую часть времени перед телевизором, играя в видеоигры, но его истинной страстью была Минка. Бедняга был обречен навечно остаться ее лучшим другом, и мы все делали вид, будто он вовсе не влюблен в нее.

– Итак, это ведь будет нетрудно, правда? – спросил папа.

– Что?

– Книги.

– Ах, – я вернулась в настоящее. – Да, это легко.

Папа покосился на мой рюкзак.

– Лучше убери это. Мамочка устроит скандал, если споткнется о твои вещи.

– Все будет зависеть от того, в каком настроении она вернется домой, – проворчала я, но рюкзак подняла и прижала к груди.

Папа всегда спасал меня от мамочки.

Я посмотрела на лестницу. Солнечные лучи лились в окно, расположенное в конце коридора. Пылинки танцевали в ярком свете, и, глядя на них, я чувствовала себя так, словно стоит затаить дыхание. Воздух был спертый и застоявшийся, как обычно, но из-за жары дышать было еще тяжелее. Капля пота скатилась по моей шее и мгновенно впиталась в хлопковую рубашку.

Поднявшись по лестнице, деревянные ступеньки которой жалобно скрипели, хотя мой вес не превышал пятидесяти килограммов, я прошла в свою комнату и положила рюкзак на узкую кровать.

– Кондиционер работает? – спросила я, сбегая вниз по лестнице.

– Нет. Выключил, уходя из дома, чтобы не увеличивать наши счета.

– В доме совершенно нечем дышать.

– Я только что включил кондиционер, сейчас станет попрохладнее, – папа глянул на висевшие на стене часы. – Твоя мамочка вернется через час. Давай-ка поторопимся.

Я схватила яблоко из стоявшей на столе миски, откусила кусок и стала жевать. Наблюдала, как папа засучивает рукава и идет к раковине, чтобы вымыть руки после рабочего дня. Похоже, сегодня они были особенно грязные – он мыл их очень долго.

– Папа, у тебя все хорошо?

– Конечно.

– Что на ужин? – невнятно произнесла я, хрустя яблоком.

– Это ты мне скажи. – Я состроила гримасу, и папа рассмеялся. – Мое коронное блюдо: курица чили с белой фасолью.

– Сейчас слишком жарко для чили.

– Ладно, тогда как насчет тако со свининой?

– Не забудь кукурузу, – напутствовала его я, выбросила огрызок в ведро и тоже подошла к раковине.

Открыв горячий кран, я наполнила раковину, налила в нее моющего средства и, слушая, как в кухне булькает и пузырится вода, прошлась по комнатам первого этажа, собирая грязную посуду. Проходя через гостиную в дальней части дома, я выглянула в окно, высматривая мальчишку. Он сидел под дубом и смотрел на поле, расположенное за нашим домом, сквозь объектив своего фотоаппарата.

Интересно, как долго он собирается торчать здесь?

Мальчишка вдруг повернулся и посмотрел прямо на меня, направил фотоаппарат на окно и сделал снимок, после чего опустил камеру и снова уставился на меня. Я попятилась, не понимая, смущена или напугана.

Вернувшись в кухню, я опустила собранную посуду в раковину и принялась ее отмывать. Вода плескала мне на рубашку, и пока я расправлялась с посудой, папа замариновал буженину и поставил ее в духовку.

– Значит, для чили сейчас слишком жарко, но работающая духовка тебя не смущает, – поддразнил меня папа. Он повязал на талии мамочкин фартук. Его желтая ткань в цветочек была почти того же цвета, что и обои с узором на стенах комнат первого этажа.

– Выглядишь как стиляга, папа.

Он проигнорировал мою издевку, открыл холодильник и взмахнул рукой, точно фокусник.

– Я купил пирог.

Морозилка натужно загудела, борясь с притоком теплого воздуха. Холодильник, как и сам дом со всей его обстановкой, был в два раза старше меня. Папа говорил, что вмятина на его двери, в нижней ее части, добавляет холодильнику шарма. На некогда белых дверцах пестрели многочисленные магниты, привезенные из мест, в которых я никогда не бывала. В некоторых местах темнели следы от стикеров, которые мамочка прилепила еще ребенком, а повзрослев, отодрала. Этот холодильник напоминал мне нашу семью: невзирая на внешность, все части работали слаженно и никогда не сдавались.

– Пирог? – переспросила я.

– Дабы отпраздновать твой последний день в девятом классе.

– Это действительно повод для торжества. Целых три месяца без Пресли и ее клонов.

Папа нахмурился.

– Дочка Брубейкеров все еще тебя достает?

– Пресли ненавидит меня, папа, – сказала я, надраивая тарелку, – и всегда ненавидела.

– О, а я помню времена, когда вы были подружками.

– В детском саду все друг с другом дружат, – проворчала я.

– Как по-твоему, что же случилось? – спросил папа, закрывая холодильник.