Возрождение – эпоха возвращения к неким коренным мифам. Для кого-то этот миф – Рим или античная Греция, для еретиков, нищенствующих монахов, реформатов – исконное, евангельское христианство. Савонарола предвещал скорое падение Рима – Рим он любил не более, чем любил его Макиавелли, в Риме видел причину падения Церкви, подобно тому, как Макиавелли обвинял папство в упадке Италии. Предсказанию о гибели Рима верили тем охотнее, что на глазах старшего поколения свершилось невероятное – пал Константинополь. Если одна мировая столица рухнула, почему бы не погибнуть и другой? Так падение Константинополя еще раз сказалось на судьбах Италии.

Отнюдь не ограничиваясь вопросами религии и совести, монах стремился преобразовать, привести в четкую систему политику, искусство, науки – все, чем живут люди. История была еще менее справедлива к этому замечательному человеку, чем к нашему герою. Мы понимаем, насколько искажен легендарный образ Макиавелли – интригана, «типичного итальянца с ядом в одной руке и кинжалом в другой», приспешника Сатаны (предполагается, что английская кличка дьявола, «старый Ник», обрела новую жизнь благодаря имени Макиавелли – Никколо). Но еще нелепей сложившийся задним числом образ Савонаролы – изувера, загонявшего напуганных веком прихожан в «мрачное Средневековье», в монастырь (вероятно, имеется в виду не средневековый монастырь, где монахи переписывали книги, которые только благодаря монастырям и сохранились). Своим мракобесием он отрывал людей от реальной жизни, из-за него Флоренция терпела поражение, а уж «сожжение суеты» ему и вовсе не простит ни один культурный человек. В завершающий день карнавала 1497 года на центральной площади разложили костер из масок и непристойных нарядов, порнографических книг и картин. Кто-то из художников добровольно принес свои произведения, убедившись, что мадонна и святые представлены кощунственно. Кажется, бросили в огонь и несколько книг Боккаччо – жаль было бы нам остаться без «Декамерона», однако не следует забывать, что книгопечатанье тогда уже существовало, и несколько сожженных книг большого убытка не наделали. А библиотеку Медичи, по большей части рукописную, языческую, «изувер» Савонарола выкупил и спас таким образом от распродажи по частям, предоставил в общее пользование. Вокруг этого «врага культуры» собрались едва ли не все художники, которыми так богата Флоренция, Микеланджело Буонаротти до конца своей долгой жизни сохранил благодарную память об Учителе. Существует даже гипотеза – пусть преувеличенная, – будто Савонарола основал новую школу искусства. На это даже у него, с его невероятной энергией, не хватило бы времени в те краткие три года, что он реформировал Флоренцию. Но главные слова Савонарола успел сказать:

«В чем состоит красота? В красках? Нет. В линиях? Нет. Красота – это форма, в которой гармонично сочетаются все ее части, все ее краски… Такова красота в предметах сложных, в простых же она – свет… Вы видите Бога, Который есть свет. Он – сама красота… Итак, что же есть красота? Это такое качество, которое вытекает из пропорциональности и гармоничности всех членов и частей тела… Откуда проистекает эта красота? Вникни, и ты увидишь, что из души…» [1]

Когда этика подменяется эстетикой, господствует канон, число, и художник предпочитает аттестовать себя инженером, изобретателем осадных орудий и летательных аппаратов. «Расчисленная музыка» – труп, и так ли уж случайно, что художникам Возрождения понадобился скальпель патологоанатома? Какая тоска по единству, по живой жизни в этих словах «фанатика»! Прозвучит ли еще столь чистый, столь высокий звук в это глухое время? Где там! Гуманистический культ жизни как таковой убил все, замутил источники жизни.

Три с небольшим года продолжалось правление Савонаролы. Неспокойные годы: и Медичи плетут заговоры, и от французских оккупантов приходится откупаться, мало того – из-за Альп явился император, а в самой Италии папа, худший враг Савонаролы, сколачивает против Флоренции лигу итальянских государств. Всё в эти годы держалось на чуде – французский король пугался пророчеств Савонаролы и соглашался на уступки, гражданское ополчение поднималось на защиту города, реформа прививалась. А потом – непонятный оборот, нелепица, к которой мы привыкнем разве что к ХХ веку. Любовь оборачивается ненавистью, вчерашнего спасителя предают. В 1498 году Савонарола был сожжен как еретик – уступка папе и местным противникам монаха, которые давно уже хотели захватить власть. Так устанавливается светская республика, которой и будет служить Макиавелли. Жаль, право, что он, проницательный наблюдатель и скептик, ничего не рассказал нам ни об успехе Савонаролы, ни о причинах его краха. И хотя многие открытия Савонаролы Макиавелли подаст как свои и будет их страстно отстаивать – именно как свои (в том числе едва ли не в первую очередь – народное ополчение, залог национальной свободы), в отличие от Микеланджело он никогда не назовет Савонаролу учителем – хотя бы с маленькой буквы. Вероятно, в глубине души он презирал доминиканца – все, сделанное им, было так ненаучно, не расчленено. Частное письмо, адресованное другу и повествующее о событиях 1498-го (незадолго до гибели Савонаролы), дышит презрением к «вранью» и непрофессионализму доминиканца. Оно написано уже вполне «Макиавелли».

Савонарола подчиняет эстетику этике (не надо подменять понятия, он вовсе не требует от красоты назидательности, он требует именно красоты, то есть – души). Наукам он отводит место в системе цельного знания, историю и политику сопрягает с религией. Очень даже совместимы оказываются христианство и чтение исторической литературы: «Ты плохой христианин. Иди и прочти историю Леонардо д’Ареццо», – советует он деятелю, вздумавшему вернуть избрание по жребию. Главный предмет попечения Савонаролы – демократическая реформа, отдавшая власть в руки Великого совета.

Однако «демократическая реформа» в самой себе содержит парадокс: чтобы продолжать реформу, нужно отчасти поступиться демократией. Савонарола зорко следит за тем, чтобы до власти не добрались противники Дела. И первая попытка Макиавелли поучаствовать в выборах оборачивается неудачей – может быть, он и не был противником Савонаролы, но и к числу его сторонников, из которых формировались руководящие органы, тоже не принадлежал. Так что, кроме идейных разногласий, имелись у Макиавелли и личные счеты. Практическая политика и он в практической политике – вот что главное. Не следует забывать, что Макиавелли был художник. Не подпускать его к делам государственным – все равно что Микеланджело оторвать от его мраморной глыбы. Гибель Савонаролы открыла Макиавелли путь в любимое искусство политики. В 29 лет, в 1498 году Макиавелли избирается секретарем второй канцелярии – докладчиком по иностранным делам. Он обретает свое призвание.

Частная биография наконец слилась с общественной. Дальнейшее хорошо известно.

Четырнадцать с половиной лет государственной службы. Посольства к папе, к итальянским государям, во Францию. Наблюдения за поступками и характерами, предварительные выводы. Отчеты, приводившие в восторг членов второй канцелярии, – ироничные, сжатые, блестящим языком написанные. Не меньший восторг вызывали и частные письма. Никколо умел завернуть анекдотец в духе Боккаччо; не щадя себя, он описывал собственные похождения в поисках шлюхи (он же два месяца на чужбине, без жены), закончившиеся тем, что его буквально стошнило при виде отвратной девки. И впрямь, что есть красота без души? Подавая себя на бумаге похабником и циником, был между тем нежнейшим мужем и отцом множества детей. Отправляясь в очередное посольство, хоть и радовался профессиональной востребованности, сокрушался о разлуке с домом.

Помимо текущих отчетов были в ту пору написаны и крупные работы: трактат об организации военных сил республики и обзоры событий в Германии и Франции с углублением в национальный характер этих государств. Макиавелли сочетал две секретарские должности (секретарь, как мы понимаем, – это в те времена скорее «помощник министра») – второй канцелярии, занимавшейся международными делами, и военной комиссии Десяти. В практике военного дела он смыслил мало: сохранились воспоминания современников о том, как теоретик, шагая не в ногу и не умея владеть оружием, пытался муштровать новобранцев. Но ведь не в этих же досадных мелочах дело – он нашел способ служить республике по-своему, не только исполняя обязанности, предусмотренные должностью. Под него, под его новаторскую идею народного ополчения, создают особую магистратуру – Комиссию по делам народного ополчения. Комиссия была приведена к присяге в январе 1507 года, а Макиавелли сделался и ее секретарем – ключевая должность, на которой можно спасти теснимую со всех сторон республику.