Малахов Олег

Inanity

Олег Малахов

Inanity

Это повествование полностью до последней детали основано на реальных событиях, происходивших в реальное время, и происходящих сейчас. Участниками являются известные персоналии, однако в тексте кое-где их имена искажены, или по совершенно справедливым причинам не указываются. Однако независимо от этого, каждый из персонажей в праве соотноситься с прототипом, с которым вы сами его будете ассоциировать, более того которого вы сами придумаете, или всего лишь с проекцией вашего собственного "я". А вами может быть кто угодно, вплоть до того, что вы вообще можете по каким-либо причинам отсутствовать.

* ЧАСТЬ I *

Loveful-loveless

Когда приходишь без рук в рукавах и грозишь пальчиком, который уже давно никуда не входил, и нет ему прощения, и нет у него окончания, и нет его внутри, потому что он глупый и не опытный, ему бы сделать чье-нибудь человеческое желание, и нет его, и не может быть, и он сам знает об этом, но только ему об этом не стоит говорить, иначе он превратится в дикобраза, потому что он им был всегда, жизнь закончилась. Но не его. Но нет его.

Лично это никого не касалось, лишь облизываться могли две девочки, когда смотрели на яркий экран, влекущий тонуть в нем, с картинами их влажных тел, которые возбуждали даже продюсера, пересмотревшего множество откровенных сцен, покупая актеров и актрис. Его больше привлекали актеры, но при виде материала недавно появившихся в студии девушек ему не терпелось искать им применение.

Одна уже сидела у него на руках, произнося: мне мама говорила, что у мужчин твердеет между ног, если попка девушки оказывается у них на руках, но я сижу у вас практически между ног, и мне мягко, вы удивительный человек, я вам спою про луну, которая никогда не светит.

У другой были светлые трусики. Кофе, который заваривал друг продюсера, не освежило состояние мозгов ни одной из девочек. Каждая была готова к подвигу во имя страдания вечного. Ни одна не страдала, а рассказы подруг надоели, действовали на нервы пагубно. Хочется выиграть на скачках, и хочется быть самым быстрым жеребцом, который не может иметь потомства, о котором думают, что все, что ему остается, -- это скорость...бешеная и непоколебимая. Девочки знали об этом, и их беспутная осада продюсерского полового члена была искренней и человечески оправданной, любовной.

Другая -- она забавная. Откуда-то взяла слова о могилах и черепахах. Как можно было остановить ее, когда в ее руках таились неведомые знания о расположении эрогенных точек, и руки ждали стонов раскрытых от безумия ртов, которые называли их своими детьми.

А первая уже успела познакомиться с другом продюсера, и, зная его имя, легко смогла программировать его разговорчивость посредственными вопросами, раскрепощая его, позволяя его сознанию реагировать на тайные танцы собственных мыслей, расслоившихся, и, устав от секса, он поцеловал свое отражение в зеркале, и стер губную помаду со своего лобка.

Ей не удавалось быть той, кто не мог воскресить желание, и продюсер уже не мог сдерживать себя. Выдержал последние пять секунд, и купил их кино.

Грамотно расставленные ноги уже не могли привлечь продюсера, красиво вылизываемый половой орган превращался в тяжесть любого произведения, а не раскрепощение плоти.В

Гимном молоденькой парочки в смотровой звучали трепетное потрагивание телесной запретности и вздрагивание участков былой нетронутости. Девочки рисовали мокрыми кисточками на груди, увлажняя соски, вымышленные узоры.

Друг продюсера небывало выпрямился и с замиранием растерзанных нервов поглощал сцены на экране.

Что они хотели этим сказать -- делились его глаза обеспокоенностью с продюсером. Они называют имена твоих неосторожных увлечений, -- недолго думая, продюсер отводил дружеские взгляды. В его странах, выдуманных и не раскрашенных до поры созревания стен и дистанций, не плодились искренние порывы и впечатления молоденьких девочек, которые намереваются не утратить свою неподвластность растлению нежности желания.

В брюках у продюсера первая уже нашла некое неоднозначно безвольное, но внутренне жаждущее активизации образование. Прикасания к структуре подавленной, но оживающей, глажение ее неопределенной поверхности, проба вкуса ее непрерывной невостребованности чаровали другую. Она пела ласковые партии ангелообразной оратории. Друг продюсера присоединялся к ней. Тоскливо, но небезнадежно, выглядел продюсер, ошеломленный человечно странной чувственностью цветущего милого женского создания.

В небольшом сакраментальном чувстве закрылись все двери .. всегда одна была открыта, но все исчезло в сотворении нового мира, служащие которого сказали неудобоваримые слова, и о них все забыли. Но они вплывали в мозги и не делали шума в голове, просто жили.

В В В В В

***

И посреди фойе станции метро бесконечно и безотчетно порядочный человек, осознав насколько пагубно может сказаться присутствие неоднородной единицы в городе чудес и перевоплощений, дабы проучить непослушную девочку, схватил девчонку за божественно хрупкую руку и, подведя к стене около кассы, прижал бедненькую нарушительницу городской благопристойности к стене, и, ощущая свое право раскрепостить свое безмерно целесообразное и основательное желание, освободил от удушливого пространства брюк основание своего чудотворящего органа, и показывая маленькой оскорбительнице его налитость и свежесть, заговорил: видимо, давно ты желанием горишь, и не подозреваешь об этом, и будто нарочно заставляешь меня подъять тебя на своем выпрямляющем мораль невежд, посещающих город и нагло игнорирующих его устои, инструменте. Он задрал ее легкую светлую юбочку и сорвал тонкие трусики, подаренные ей родителями, скучающими и в снах своих лелеющими свою девочку. А порядочный человек не хотел видеть сны, он жил удивительной реальностью и мог ее раскрасить в радостные цвета маленькой прижатой к стене преступницы, волос ее, в краски рта и глаз ее, в ее впадины направить свои желания мог он, справедливый. И направлял он, и на путь истинный ее наставлял, и сквозь боль ее и стенания у сводов застенок метрополитена, будто в зазеркалье направлял ее; как приятно было согражданам его наблюдать таковые упражнения хранителя порядка в день, горящий движением, видеть его сочетающим полезное с приятным, производящим до банальности закономерные действия. И было, он произносил характеризующие маленькую вредительницу словечки, и подзадоривал себя, любуясь ее телом, не фальшивым, но с неверными и незаконными представлениями о всеразумеющемся светлом городском устройстве. Он был неутомим, и находил все новые возможности смирить ее распущенность, неведение обратить на понимание своей миссии. В растроганной и распростертой ее телесной плоскости и он обретал все больше новых доводов и вводов. И мышцы тела ее выдерживали с трудом, страдая от непосильности познания его стремительности в распарывании ее не обремененной величием нового воспитания системы мыслей и ощущений, наполняя новые отрывки тела ее своей громогласностью и, опуская ниже ее, уже не стоящую на ногах, он вплескивал эмоции объективного желания вразумить все и вся внутрь мозгосодержащего ее сосуда. Она не знала, как нужно обходиться с источником его умозаключений, но верно двигал он ее бессознательно раскрывшиеся губы, готовые познать, как можно больше, но неимоверно грубо узнававшие вкусы и отчетливость действий порядочного человека.В

Повернись ко мне спиной -- резкость его движений отражала его неуемную увлеченность в облагораживании бесстыдницы. Его преданность принципам четко говорит о том, что он добьется своего, и цель ведь оправдана. Бесспорно, она, маленькая паршивка, глупенькая, оценит его рвение. И всестороннее погружение ее в состояние истинности поведения, казалось, будет непрекращающимся, все более разгорающимся процессом. И он, действенный представитель спасительной городской безукоризненности, действительно зажигался и вытворял сногсшибательные трюки.