Суворовец Соболев, встать в строй!

Феликс Васильевич Маляренко

На левом фланге

— Рота, бегом!

По этой нелюбимой команде Санька прижал руки к груди, и так крепко, что вдоль спины побежали мурашки.

— Марш! – и рота, топоча в ногу, равномерно, как хорошо отлаженный двигатель, принялась отстукивать по дороге.

— Раз – раз – раз, два – три, — посчитывал сержант Чугунов, и рота под «раз» притоптывала левой, под «два» — правой, под «три» — снова левой. Но равномерный стук продолжался недолго: Санька продирался на обочину дороги и, пока продирался, сбивал ритм движения роты.

— Соболев, что там у Вас произошло? – нервно и часто дыша, спрашивал сержант Чугунов.

— Шнурок развязался, — оправдывался Санька.

— Вечно Ваши шнурки, — сердито отмечал Чугунов и тут же восстанавливал ритм движения роты. Раз – под левую, два – под правую, три – снова под левую ногу.

Санька завязывал шнурок и, набирая темп, старался догнать роту, которая к тому времени уходила за корпус. Он ковылял, бежал, задыхался, но успел, когда она остановилась перед казармой.

— Разойдись, заправить постели, почиститься до построения – двадцать пять минут, — скомандовал сержант, а сам направился навстречу Саньке.

— Соболев, что у Вас за шнурки? Не шнурки, а черви неуправляемые. Когда хотят, тогда и развязываются! Особенно им нравится делать это во время пробежки.

— Но я догонял! Бежал, торопился…

Сержант посмотрел и махнул рукой:

— Чтоб Ваши шнурки больше не развязывались! А то вечером будете до блеска драить туалет. Хоть морской узел пробуйте, но это последнее предупреждение.

После совета о морском узле Санька направился в роту и стал быстро заправлять постель. Потом схватил полотенце и помчался в умывальник. Там очередь за каждым из семи кранов с холодной водой тянулась до утреннего осмотра. Санька повесил на плечо полотенце и стал жать.

— Приготовиться к построению! – команда сержанта, обогнув коридор и площадку дневального, вошла в умывальник, и места у кранов тотчас же освободились. Санька быстро намылил лицо, шею, уши, выдавил из тюбика пасту и, закрыв глаза, принялся нещадно драить зубы. Потом окатил себя водой, быстро ополоснул рот и на ходу, вытирая голый торс, побежал вдоль вытянувшегося во весь коридор ротного строя.

— Опять Соболев! – прогремел голос сержанта. – Ну, теперь вся рота будет вынуждена Вас ждать.

— Пусть, пусть оденется, — мягко сказал старшина Горунов.

Санька, путаясь, влез в майку, потом, торопясь, натянул гимнастерку и уже на ходу, застегивая пуговицы, вклинился в строй на свое место на левом фланге рядом с другом Витькой Шадриным.

— У, жаба, — успел поймать он на лету брошенное ему Серегой Яковлевым, хихиканье Рустамчика Болеева и сочувствующий шёпот Витьки: — Надо было сразу брать полотенце, вместе бы помылись, постель потом бы заправил.

— Становись, равняйсь, смирно! – скомандовал сержант, когда удостоверился, что Санька занял своё место в строю, замер и прижал кулаки к лампасам. – Равнение на середину! – Сержант, четко выделяя слова, отчеканил доклад.

Рота, после команды старшины «Первая шеренга, шаг вперед, шагом марш! Кругом! Вольно!», волной двинулась вперед и повернулась лицом ко второй.

Старшина приказал сержантам проверить взводы, а сам прямиком направился к Саньке, который, даже после команды «Вольно!», вытянувшись в столбняк, с волнением смотрел на приближающегося к нему старшину.

— Опять Вы, Соболев, плохо бляху почистили, ботинки бархоткой не гладанули, воротничок пришили криво. Ну-ка, расстегните две верхние пуговицы гимнастерки! Так и есть – грязный. — Старшина был самым добрым человеком в роте и училище, и вторым на всем белом свете. Первым была мама. Он говорил тихо, и как бы жалел, но никогда не наказывал. Он был такой аккуратный, что рядом с ним с ним любой вычищенный и выглаженный суворовец чувствовал себя неуютно, и хотел что-то на себе исправить, удалить лишнюю пылинку, и где-то еще раз пройтись утюжком. К его груди прилипли три планочки боевых орденов и медалей. – После занятий зайдете ко мне в каптерку, и будем вместе пришивать воротничок.

Потом старшина еще раз посмотрел на него сверху, и во взгляде, упершемся в стриженую голову, было столько недоумения, и Саньке вдруг показалось, что ему ещё надо макушку намазать асидолом и натереть до медного блеска.

— Да?! – одновременно вопросительно и восклицательно произнес старшина, и в этом «Да?!» опять было столько всего недосказанного, сказано мягко и высказано не совсем понятно, что Санька решил: сегодня после занятий обязательно…Но не успел он додумать, как с правого фланга взвода доползло Серегино «жаба», рядом прокатился смешок Рустамчика и протянулся слабый шепоток Витьки Шадрина: «Надо было сразу в умывальник зайти, и ты бы все успел».

— Нет, — задумчиво произнес старшина. – Вам бы на бухгалтера учиться, командира из вас, наверно, не получится. А если и получится, так не очень…

По дороге на завтрак Санька шел в строю и думал, что после занятий он обязательно перешьет, отчистится, отгладится, и тогда-то старшина выведет его перед строем и скажет всем: «Вот посмотрите, есть ли у нас в седьмой роте суворовец аккуратнее, чем Соболев? Кто ещё так до алмазного блеска чистит бляху и пуговицы? Сравните мои сапоги с его ботинками. В ботинках Соболева можно увидеть свое отражение». И Санька обязательно посмотрит вниз и увидит в чёрном кожаном зеркале такого аккуратного суворовца, что залюбуется им. «Неужели это он?..»

— Суворовец Соболев, подтянитесь, — услышал он голос сержанта, заторопился, догнал Рустамчика и наступил ему на пятку.

— Ну ты, не видишь, что ли? – обернулся тот.

Получилось так, — попробовал оправдаться Санька, но тут же услышал за спиной:

— Суворовец Соболев! Разговорчики в строю!

— Э-э-эх! – вздохнул Санька…

В столовую рота входила спокойно в колонну по одному, постепенно ускоряя шаг, и уже в самом здании побежала занимать свои места. Столы ещё не успели накрыть, но запах плова волнами разносился по огромному залу.

— Ну вот, — возмущался худой и верткий, весь острый, как игла, Витька, — опять тарелки алюминиевые прозевали, теперь жди, пока тяжелые фарфоровые разнесут.

Дневальные несли по четыре порции на каждом подносе.

— Если бы алюминиевые, — продолжал ворчать Витька, — тогда бы по восемь приносили. – Он достал из-под стола запрятанную ещё с прошлого обеда баночку горчицы, намазал хлеб, посыпал его солью и снова спрятал баночку по стол.

Залпом выпил компот и чай.

— Плов оставим на второе и третье, — объяснил он и тут же посоветовал Саньке: — Пей компот, а то не успеешь.

— Как же? Компот – это десерт.

— Десерт, так десерт, — доел абрикосы Витька и косточки засунул в карман.

Наконец очередной поднос с пловом доплыл до них. Маленький огненно-рыжий Толя Декабрев тут же набил себе рот, у Витьки вилка мелькала, как затвор автомата. Санька ел медленно.