Профессор Карл Вельтцин приветствовал делегатов и объявил об открытии конгресса. Председателем первого заседания было предложено избрать профессора Роберта Бунзена. Однако Бунзен, поблагодарив за честь, отказался выполнить эту почетную обязанность, сославшись на нездоровье. Вместо него был избран профессор Вельтцин. По предложению организационного комитета были избраны также пять секретарей — по одному представителю от Германии, Франции, Англии и России; в качестве пятого секретаря была предложена кандидатура Августа Кекуле — члена организационного комитета.

После окончания процедуры избрания секретарей слово взял Кекуле, чтобы от имени организационного комитета наметить задачи и цели конгресса:

Необходимо создать комитет, который сформулирует основные вопросы, подлежащие обсуждению. Таким образом, мы сможем выделить наиболее важные проблемы. Просьба дать свои предложения о составе комитета.

По предложению участников конгресса в состав комитета вошли 30 человек, в том числе Герман Копп, Станислао Канниццаро, Д. И. Менделеев…

Комитет должен был решить проблему, которая волновала всех химиков, а именно уточнить понятия «атом» и «молекула». Заседание комитета началось с резких дискуссий, но ход работы в корне изменился, когда слово взял Станислао Канниццаро. Он выступал с присущим ему темпераментом. Идеи, высказанные им, основывались на законе Авогадро и системе Жерара. Канниццаро говорил ясно, убедительно, бескомпромиссно:

— Атомы — мельчайшие частицы, из которых состоят молекулы, носителем же свойств вещества является молекула — самая маленькая частица, которая может сравниваться по физическим и химическим свойствам с другой подобной частицей.

Многие химики поддержали идеи Канниццаро. Комитет сформулировал три пункта, которые выносились на обсуждение общего собрания.

На следующий день делегаты конгресса заслушали предложения комитета. Председатель — Жан Батист Буссенго открыл заседание короткой речью:

— Вопросы, которые предстоит рассмотреть, должны создать мост между старой и новой химией. Я зачитаю первое предложение: «Желает ли собрание утвердить различие между понятиями «атом» и «молекула», имея в виду, что молекулой будет называться самая маленькая частица вещества, которая может вступать в химические реакции и может сравниваться по своим физическим свойствам с другими подобными частицами, а атомы — это мельчайшие частицы, из которых состоит молекула?»

Начались бурные дебаты. И вновь Канниццаро проявил свое ораторское искусство. Его пламенная речь убедила почти всех в необходимости новых формулировок. Когда Буссенго предложил поставить этот вопрос на голосование, лес рук подтвердил полное единодушие химиков.

Обсуждение и других вопросов вызвало на конгрессе разногласия. После перерыва в зал вошел Жан Батист Дюма, только что приехавший из Парижа, но конгресс в этот день уже закончил свою работу, отложив на следующее заседание вопросы о химических знаках и атомных весах.

Третий и последний день конгресса был одним из самых напряженных. Химики должны были уточнить способ, которым будут изображаться элементы и соединения и записываться химические реакции, решить, что понимать под атомным весом, и обсудить ряд других проблем.

До тех пор в химии применяли символы химических элементов и принимали атомные веса, введенные Берцелиусом. Атомный вес кислорода по этой системе был равным 100. В системе, предложенной Шераром, использовались атомные веса, также вычисленные по отношению к кислороду, но для него принимался атомный вес 16. В связи с этим было много сложных и запутанных вопросов. Дюма, председатель заключительного заседания, сам не пришел ни к какому окончательному решению. Он считал, что в неорганической химии может остаться -система Берцелиуса, а в органической химии нужно принять новую систему.

Канниццаро не мог оставаться равнодушным к такой постановке вопроса. Он снова привлек внимание аудитории неоспоримостью своих доводов.

— Система Берцелиуса совершенно непригодна. Это ясно показано в статье Шарля Жерара, который определил атомные веса на основе закона Авогадро — Ампера.

И, обращаясь к приготовившемуся возразить Бертло, он продолжал:

— Я постараюсь доказать вам, господин Бертло, что даже прекрасный метод определения молекулярных и атомных весов профессора Дюма основывается на закене Авогадро. Впрочем, метод Дюма является основным этапом в ходе определения атомных весов. И здесь система Берцелиуса оказалась несостоятельной. Газообразные вещества состоят из свободно движущихся молекул, и если по методу Дюма определить их молекулярный вес, можно легко вычислить истинную величину атомных весов.

По этому вопросу я хочу внести серьезные поправки, — прервал его Анри Сент-Клер Девилль. Девилль, как и Бертло, был не согласен с точкой зрения Канниццаро и являлся одним из самых убежденных его противников. — Каким образом объясняет профессор Канниццаро тот факт, — продолжал Девилль, — что при различных температурах получаются разные значения молекулярного веса? Вот, например, для хлорида алюминия при 500°С молекулярный вес близок к 250, а при 1000°С — около 130. Ведь молекула неизменна? Или это лишь голословные заключения, не имеющие ничего общего с действительным состоянием вещества?

— Молекулярные веса являются лишь фиктивными величинами, — добавил Бертло. — Они не имеют никакого отношения к химическим процессам.

— Вы неправы, профессор Бертло, — пылко возразил Канииццаро. — Наоборот, при такой высокой температуре молекула может измениться, распасться на более простые частицы. Опыты профессора Девилля показывают именно это. Он получил для хлорида алюминия разные молекулярные веса — большие при низких температурах и меньшие при высоких. Совершенно очевидно влияние температуры: с ее повышением молекулы распадаются.

Спор принимал все более резкий характер, атмосфера накалялась. Каждый высказывал свое мнение, но чувствовалось, что большинство ученых разделяют идеи Канниццаро.

— Утверждения Канниццаро основываются на рациональном принципе, в котором нет места для предположений или допущений, как это делал в свое время Берцелиус, — спокойно начал Дмитрий Иванович Менделеев. — Корректировка атомных весов, которую предлагает Канниццаро, убедительна, и ее надо принять. Я полностью разделяю его взгляды.

С воодушевлением воспринял идеи Канниццаро и Лотар Мейер:

— Будто пелена спала с глаз: таким отчетливым и ясным представляется ранее непонятное.

Несмотря на такой поворот событий, Бертло упорно оставался при своих убеждениях. Немало было и колеблющихся. Дюма внимательно следил за ходом дискуссии, и именно ему удалось сгладить противоречия своей блестящей заключительной речью.

Конгресс в Карлсруэ [12] положил начало новой химии, которая постепенно подходила к изучению атомов и молекул. Большая заслуга в этом принадлежала Станислао Канниццаро. После конгресса его имя стало очень популярным среди ученых всего мира. О генуэзском профессоре с уважением отзывались в научных институтах, многие исследователи тут же взялись за проверку значений атомных весов, применяя методы, предложенные Канниццаро. Сам ученый тоже занялся определением атомных весов некоторых элементов. За его исследованиями внимательно следили ученые многих институтов Италии. В 1861 г. он получил приглашение от руководства университетов в Неаполе и Пизе занять место профессора химии. Но Канниццаро не хотел расставаться со своей лабораторией в Генуе.

Летом он поехал в Палермо. Желание повидать мать, сестер, которых, он не видел 13 лет, родной город влекло его в Сицилию. Теперь, когда Гарибальди завоевал всю Южную Италию и Неаполитанское королевство присоединилось к Сардинскому, возвращение в Палермо для Канниццаро не представляло опасности. Старые друзья радостно встретили его, они вспоминали о совместной героической борьбе на баррикадах. Обаяние родных мест было велико, и Канниццаро принял предложение стать профессором неорганической и органической химии в университете Палермо. Одновременно он должен был заведовать химической лабораторией. Последняя мало изменилась с его студенческих лет. Канниццаро тут же взялся за ее переоборудование. Здесь он продолжил свою работу — определение атомных весов элементов. Ученый вплотную занялся органической химией. Его сотрудники по лаборатории и ассистенты работали, заражаясь его энтузиазмом. Бывало, что опыт не удавался или кто-нибудь допускал ошибку, но Канниццаро всегда умел найти такие слова, что разочарование и досада сменялись желанием работать и работать. В лаборатории всегда царила спокойная творческая атмосфера.