– Соедини меня с Деревянко, – проговорил Константин Кириллович, едва шевеля губами.

Зоя Григорьевна Деревянко была гендиректором Вербицкой зверофермы, прошла весь путь от простой работницы-зверовода до бригадира, потом, получив образование, доросла до старшего зоотехника, потом до главного зоотехника, а теперь возглавляла все хозяйство. И никто лучшее ее, пожалуй, во всем Вербицке проблемой не владел.

Через пару минут помощник-охранник обернулся и протянул Смелкову телефон:

– Деревянко на проводе.

Смелков глубоко вздохнул и взял трубку.

– Зоя Григорьевна, вы могли бы подъехать сегодня? Нет, я еще не в городе, буду у себя минут через двадцать. Попозже? Хорошо, жду вас в девятнадцать часов. Но непременно сегодня, вопрос не терпит отлагательства. Да, насчет фермы.

Закончив разговор, поморщился, вытащил из портмоне конвалюту с таблетками от головной боли, сунул в рот две пилюли, разжевал, проглотил и запил несколькими глотками воды из бутылки, стоящей в специальном держателе. Задумчиво посмотрел на телефон и следующий номер набрал сам:

– Олеся, запиши Деревянко на девятнадцать часов и вызови ко мне Баева. Да, сейчас. Я буду через пятнадцать минут. В приемной есть кто-нибудь? Пусть не ждут, я сегодня никого не приму. Распиши всех на завтра. Кто? Лаевич? Пусть приходит к девятнадцати, он мне будет нужен вместе с Деревянко.

Геннадий Лаевич возглавлял предвыборный штаб Смелкова. Молодой, креативный, он частенько находил оригинальные ходы, казавшиеся на первый взгляд глупыми или нелепыми, но в итоге, к всеобщему удивлению, дававшие очень неплохие результаты. Пусть подумает вместе с Зоей, что еще можно предпринять, чтобы избиратели поняли: ни при каких обстоятельствах норковую ферму трогать нельзя. И только избрание Константина Смелкова на новый четырехлетний срок позволит ее сохранить. Если выберут Горчевского – ферма неизбежно погибнет.

Как и во многих других городах, мэрия Вербицка располагалась в здании, где когда-то находились бок о бок горисполком и горком партии. Конечно, внутри все было заново отремонтировано и приведено в более или менее современный вид, но сама постройка и красивый сквер перед ней оставались все теми же, какими их помнил Смелков с юности. Правда, в центре сквера возвышался раньше памятник Ленину, как было принято повсюду. Памятник убрали, но постамент остался. Долго судили-рядили, как его использовать, кому монумент воздвигнуть, так ни до чего и не договорились, и вид пустого постамента, первое время резавший глаз, тоже в конце концов стал привычным.

Константин Кириллович легко взбежал по ступеням, ведущим в здание, и так же без малейших усилий поднялся по лестнице на второй этаж, где находился его кабинет. Несмотря на так и не прошедшую головную боль, широко и обаятельно улыбнулся секретарю Олесе. Хоть и молодая девочка, а толковая, подумал он, всех отправила, приемная пустая. Хотя… Он же просил вызвать начальника УВД полковника Баева. Где он?

– Все в порядке? – спросил Смелков.

– Да, все как вы велели. Всех со срочными вопросами записала на завтра, с не очень срочными – на послезавтра, некоторых приняли ваши замы, это их компетенция. Игорь Валерьевич будет через три минуты, он вышел покурить, – четко доложила Олеся. – Что вам сделать? Чай, кофе, бутерброды, печенье?

– Мне, будь добра, чайку крепкого и сладкого. А Игорю Валерьевичу – что попросит. И Сашу чаем угости. – Он кивнул на плечистого охранника, вошедшего следом за ним и стоявшего в сторонке.

– Обязательно, – улыбнулась Олеся.

Константин Кириллович знал, что этот новый охранник ужасно симпатичен Олесе, и ничего не имел против их легкого флирта. И потом, это же так демократично, так по-свойски, по-отцовски – опекать, «курировать» чувства молодых людей! Демократичность, доступность и обаяние – вот три кита, на которых зиждется народная любовь к мэру Смелкову. И китов этих нужно кормить, ухаживать за ними и вообще всячески поддерживать в рабочем тонусе. А кто первый и главный распространитель в народе сведений о руководителе? Конечно же, секретарша, это всем известно.

Грузный, с нездоровым отечным лицом, начальник УВД вошел в кабинет, когда Смелков уже сидел за своим столом. Следом за полковником Баевым вплыла Олеся с подносом: чай для мэра, крепкий эспрессо для гостя, сдобное печенье для обоих.

– Плохо выглядишь, – заметил мэр, внимательно разглядывая своего старого друга. – Не болен, часом?

– Здоров, – коротко ответил Баев. – Что случилось? Что сказали в области?

– Предложили перенести ферму в другое место. Сам понимаешь, это не вариант. Я там кое-что замутил, хочу поставить в позу ответственности департамент транспорта, через день-другой узнаю результат. Пусть второй зам будет мне должен, а то его люди Горчевского солидно прикормили. Но я тебя по другому вопросу вызвал. Игорь, ты разберешься когда-нибудь с этими экологами, в конце концов? Еще на вчерашний день разговоры шли о трех убитых, а сегодня их уже стало четыре! Что вообще происходит? Кого опять убили? Почему я должен узнавать об этом по радио, а не от тебя лично?

– Ты собрался от меня лично получать оперативную информацию? – недобро усмехнулся Игорь Валерьевич. – Новых убийств не было. Просто появилась информация о том, что некий Семушкин, обнаруженный мертвым на улице почти две недели назад, тоже был экологом и тоже проводил какие-то исследования в какой-то неизвестной нам лаборатории. До сегодняшнего дня никто этого покойника с экологией не связывал.

– Какая же это оперативная информация, если она на радио просочилась? – недовольно ответил Смелков. – Что у тебя в ведомстве происходит?

– Я разберусь. Это уже не в первый раз, когда кто-то сливает информацию журналистам.

– Игорь, я не понимаю твоего спокойствия. Весь город на ушах стоит из-за этих убитых экологов, я теряю очки в глазах населения, мой рейтинг стремительно падает, потому что все эти разговоры про убийства обрастают слухами. Якобы есть какая-то лаборатория, в которой провели исследования и доказали, что звероферма приносит огромный вред людям. А мэр, то есть я, хочет, чтобы трасса пролегала не с севера, а с юга, потому что у него там финансовые интересы. И на саму звероферму мэру, то есть мне, плевать, но я ею будто бы прикрываюсь, чтобы не допустить строительства трассы с северной стороны. – Смелков, сам того не замечая, начал постепенно повышать голос. – Ты должен – слышишь? – должен в кратчайшие сроки раскрыть эти гребаные убийства и найти мне эту гребаную лабораторию! Потому что до тех пор, пока преступления не раскрыты, журналисты и все прочие будут орать на каждом углу, что я, именно я, а не ты, заинтересован в укрывательстве преступников от возмездия, потому что именно мне выгодно скрыть правду об экологической опасности зверофермы. Не можешь найти убийц – найди хотя бы лабораторию! И мы сами посмотрим, чего они там наисследовали. Я больше чем уверен, что результаты этих исследований можно толковать как угодно, так всегда бывает, и всегда все можно повернуть в нужную сторону. Но народ надо успокоить, Игорь. До выборов осталось три месяца. Ты же сам все понимаешь.

Полковник одним глотком опустошил маленькую чашечку с крепчайшим кофе и поставил ее на блюдце. Смелков так за всю жизнь – а они с Баевым знали друг друга и дружили еще с детского сада – и не привык к тому, что сначала очень крупный и мускулистый, а с годами ставший грузным и оплывшим Игореха умел быть таким точным, аккуратным и неслышным в движениях. Соприкосновение чашки с блюдцем не породило ни единого, даже самого тихого звука.

– Костя, все намного хуже, чем ты думаешь, – негромко произнес полковник. – Поверь мне, мои ребята делают все, что нужно и возможно, чтобы раскрыть эти убийства. Они ночами не спят, они есть-пить не успевают. Но не нашли ни единой зацепки. Ни единой! Никакой информации ни о самих убийствах, ни об этой клятой лаборатории. И если все так, как мы думаем, то речь идет об очень хорошо законспирированной организации. А это, как ты понимаешь, невозможно без очень хорошего финансирования. Значит, у кого-то есть в этом большой и крепкий интерес.