«Ангар» — длинное хлипкое сооружение из гофрированного голубого дюраля, листы которого, наверное, стянули из трюма какого-то грузовоза, стоял далеко от ветролома, под самой стеной серого Каменного города, возле зрачка Западных ворот. Вокруг теснились металлические здания побольше, склады и бараки потерявших свои корабли ул-менналетов. Но в «Ангар» уллы никогда не наведывались.

Когда Холт около полудня пришел туда, зал пустовал. Огромный тепловой светильник от пола до потолка испускал усталый красноватый свет, не достигавший большинства столиков. В уголке в тени сидела компания бормотунов-линкелларов, напротив, свернувшись в плотный шар, толстый седриец поблескивал гладкой белой кожей. А рядом с колонной светильника, за бывшим столиком пегасцев, Алейна с Таккер-Реем причащались янтарной «Летой» из каменного кувшина. Таккер сразу заметил Холта.

— Смотри-ка, Алейна, — сказал он, поднимая стакан, — у нас гость. Вернулся, пропащая душа! Как дела в Каменном городе, Майкл?

Холт подошел к ним.

— Как всегда, Таккер. Как всегда. — Он через силу улыбнулся бледнолицому опухшему Таккеру и быстро повернулся к Алейне. Когда-то, год назад и раньше, она вместе с Холтом обеспечивала прыжки и недолго была его любовницей. Но все осталось в прошлом. Алейна растолстела, ее длинные каштановые волосы, давно позабывшие гребень, висели сальными сосульками. Раньше ее зеленые глаза искрились весельем, теперь янтарное забвение погасило их блеск. Алейна одарила Холта вялой улыбкой.

— Привет, Майкл. Подыскал себе корабль?

Таккер-Рей хихикнул, но Холт не обратил на него внимания.

— Нет, — ответил он, — но есть надежда. Сегодня лисюган сказал, что корабль будет через неделю. Людской корабль. Пообещал меня устроить.

Теперь уже заулыбались оба.

— Ах Майкл, — сказала Алейна, — дурачок ты, дурачок! Они и мне обещали. Какой смысл в этом хождении. Брось, возвращайся лучше ко мне. Я по тебе скучаю. Таккер такой зануда!

Таккер нахмурился, с трудом соображая, о чем речь, — ему не терпелось вкусить новой дозы забвения. Жидкость перетекала в рюмку мучительно медленно, словно мед. Холт помнил, как она огнем разливается по внутренностям, и на душу снисходит умиротворенность. Они тогда здорово поддавали, в те первые недели, ожидая возвращения капитана. Перед тем как все пошло прахом.

— Выпей с нами «Леты», — предложил Таккер.

— Нет, — отказался Холт. — Может, немного огненного бренди, Таккер, если ты угощаешь. Или лисьего пива. Или летней браги, если она тут есть. Я соскучился по летней браге. А «Леты» не надо. Я ведь из-за нее ушел, помнишь?

Алейна, вдруг ахнув, открыла рот, в ее взгляде проснулась какая-то осмысленность.

— Ты ушел, — жалобно проговорила она. — Я помню: ты первый. Ты и Джефф.

— Нет, милашка, — терпеливо возразил Таккер. Он поставил на стол кувшин с янтарным медом забвения, потянул из рюмки, улыбнулся и поправил:

— Первым ушел капитан. Разве ты не помнишь? Капитан, Виллареаль и Сьюзи Бинет — они ушли вместе, а мы все ждали и ждали.

— О да, — сказала Алейна. — А потом нас бросили Джефф и Майкл. А бедная Айрай наложила на себя руки, и лисюги забрали Йона и распяли на стене. И тогда ушли все остальные. Ох, я не знаю, куда, Майкл, просто не знаю. — Она вдруг начала всхлипывать. — Держались все вместе, а теперь остались вдвоем мы с Такком… Все нас бросили… Только мы сюда еще приходим…

И Алейна разрыдалась. Холту стало тошно. Дела все хуже и хуже, куда хуже, чем месяц назад. Ему захотелось схватить кувшин и разнести его вдребезги. Впрочем, это бессмысленно. Как-то раз, давно, на исходе второго месяца ожидания, которому не видно было конца, Холта обуяло яростное безумие. Алейна тогда тоже плакала, а Макдональд, исчерпав запас терпения и проклятий, дал ему оплеуху, чуть не выбив зуб (зуб до сих пор иногда болит по ночам). Таккер-Рею пришлось купить новый кувшин. У Таккера всегда водились деньжата. Вор он был никудышный, но родился на Вессе, планете, на которой обитали еще две разумные расы, и, как большинство вессцев, вырос ксенофилом. Благодаря мягкости и податливости Таккера к нему благоволили даже некоторые лисюги. Когда Алейна перебралась к нему, Холт и Джефф Сандерленд махнули на обоих рукой и переселились на окраину Каменного города.

— Не плачь, Алейна, — сказал Холт. — Я же пришел. И даже принес вам жетонов. — Он запустил руку в мешок и, захватив пригоршню кругляшков, высыпал их перед ней. Красные, синие, серебристые, черные жетоны, звеня, раскатились по столу.

Алейна мигом перестала лить слезы и принялась перебирать жетоны. Даже Таккер наклонился поближе, уставившись на неожиданное богатство.

— Красные! — возбужденно крикнула она. — Смотри, Таккер, красные, это же мясо! И серебристые на «Лету». Вот это да! — Она принялась рассовывать их по карманам, но руки у нее тряслись, и несколько кругляшек упало на пол. — Помоги мне, Такк.

Таккер хихикнул.

— Не волнуйся, любовь моя, это всего лишь зеленые. Мы ведь не будем есть пищу червяков, правда? — Он посмотрел на Холта. — Спасибо, Майкл, спасибо. Я всегда говорил Алейне, что у тебя доброе сердце, хотя ты и бросил нас, когда был нужен. Вы с Джеффом. Йон сказал, что вы трусы, но я всегда защищал вас. — Он взял серебристый жетон и подбросил на ладони. Щедрый Майкл. Мы всегда тебе рады.

Холт ничего не ответил. Возле столика материализовался хозяин «Ангара» — мускусная иссиня-черная туша. Хозяин уставился сверху вниз на Холта — если уместно было назвать это словом «уставиться». У хозяина не было глаз, да и лица, в общепринятом смысле, тоже. То, что торчало у него на месте головы, напоминало скорее дряблый, полупустой мешок с проделанными в нем многочисленными дыхательными отверстиями и обрамленный белесыми щупальцами. Величиной с голову младенца, она казалась нелепо маленькой на массивном лоснящемся теле с валиками жировых складок. Хозяин «Ангара» не говорил ни по-земному, ни по-улльски, ни на пиджин-даньлайском, служившим языком торговцев на перекрестке Вселенной. Но он всегда знал, что хотят его клиенты.

А Холту хотелось всего лишь уйти. Он встал и заковылял к двери. Хозяин запер за ним и вроде бы прислушался к спору Алейны и Таккера о жетонах.

Дамуши — племя мудрое и кроткое, и среди них встречаются большие философы. По крайней мере так считали на Имире. Обживая Галактику, люди давно миновали самые удаленные их форпосты. Как раз на такой старой колонии дамушей умер нарКармиан, а Холт впервые увидел линкеллара.

С Холтом тогда была Райма-к-Тель, холодная вессийка с резкими чертами лица. В баре у космодрома оказался неплохой выбор напитков для людей, и Холт с Раймой, устроившись на диванчике у окна с желтым стеклом, тянули коктейль за коктейлем. Каин умер три недели назад. Когда Холт заметил за окном бредущего по улице линкеллара и увидел его глаза на стебельках, он потянул Райму за рукав.

— Смотри-ка: новый! Знаешь, кто это?

Райма выдернула руку и раздраженно бросила:

— Нет.

Она была ярой ксенофобкой — тоже сказалось детство на Вессе.

— Наверное, издалека. Нечего их запоминать, Майк. Их миллионы всяких разных, особенно в таких медвежьих углах. Проклятые дамуши готовы торговать черт-те с кем.

Холт снова поглядел в окно, но неуклюжее существо со складчатой зеленой кожей уже скрылось из глаз. Вдруг вспомнив Каина, он испытал острое волнение. Старик путешествовал двести лет, но, наверное, не встречал существа, какое только что видели они. Что-то в этом духе он и сказал Райме-к-Тель.

Замечание не произвело на нее ровным счетом никакого впечатления.

— Ну и что? А мы никогда не видели Окраины и не встречали хрангов. Да и на черта они нам сдались. Миловаться с ними, что ли? — Она усмехнулась собственной шутке. — Инопланетяне — они как леденцы. Майки. Цвет разный, но внутри все одинаковые. Так что не уподобляйся старику нарКармину. В конце концов, что это ему дало? Всю жизнь мотался на своих третьесортных кораблях, но так и не увидел ни Дальней Ветви, ни Ядра — и никто их не увидит. Успокойся и живи как живется.