На скамейке сидела девушка, которую со всех сторон окружили голуби. Они были повсюду. Может быть, потому, что она пригоршнями разбрасывала вокруг себя хлебные крошки. Ведь голуби их любят? Похоже, именно хлебные крошки она и бросала. А у самых ее ног прыгал какой-то парень. Он тоже пытался ловить крошки, потому она и смеялась, до того громко, что привлекла мое внимание. Парень был больше похож на собаку, чем на человека, и, похоже, и его разинутую пасть попадало довольно много крошек.

Наконец он утомился и опустился перед девушкой на колени, а та по-прежнему сидела на скамейке. На ней была короткая красная юбка, и мне показалось, что он стал лизать её бедра. Сначала она смеялась и фыркала, как сумасшедшая, потом стала кричать, чтобы он немедленно прекратил. Он не слушал, и тогда девушка разозлилась и стала лупить его своим рюкзачком. Парень упал на землю и покатился, прикрывая голову руками, но она продолжала колотить его.

А потом она ушла, гордо задрав нос. Она прошла мимо, вплотную ко мне. Так близко, что я почувствовала слабый запах индийских специй. Мне хотелось запомнить, куда она идет: такая замечательная девушка! Не знаю, что произвело на меня большее впечатление: юбка, запах или то, как она отшила нахала.

Вскоре она растворилась в толпе и звуках музыки.

Парень укрылся под скамейкой. Я осторожно уселась на самый край. Не знаю, может быть, мне просто было интересно, не начнет ли он и мне лизать колени. Попробовал бы он! Хотела бы я посмотреть на язык, который может пробраться под мои зеленые армейские штаны.

Но он не стал и пытаться. Спустя пару минут он стал выбираться из-под скамейки, выпутывая руки и ноги из перекладин. Я не стала возражать, когда он уселся рядом. Просто отодвинулась на несколько миллиметров, чтобы дать понять: я не из тех девиц, кто только и ждет, когда к ним подсядет какой-нибудь парень.

Он ничего не говорил.

Потом пошел дождь. Несильный, изморось. Он откинулся назад, вскинув лицо кверху. Я последовала его примеру.

— М-м-м, — промычал он.

— М мм, - ответила я.

— Дождь, - произнес он.

— М-м-м, - ответила я.

Наверное, мы сидели так довольно долго: когда я собралась идти домой, музыка и танцы уже закончились. А брюки мои намокли, как плавки от купальника.

— Пока, — сказала я. Он вскочил, вид у него был заспанный.

- Уже?

Я кивнула. Во-первых, мне вовсе не хотелось заработать воспаление мочевого пузыря. Во-вторых, не стоило доводить маму до полного бешенства.

— Это наше место, — торжественно произнес он, глядя мне в глаза. У него были серо-зеленые глаза, а у меня… пока не скажу, какие.

— Ну, до следующего дождя? — спросила я.

— Здесь, — ответил он, указывая на скамейку — самую обыкновенную деревянную зеленую скамейку.

Папа в ванне

Вернувшись домой я, конечно, не стала включать свет. Раз уж явилась в пять утра, не стоит будить маму, которая, наверное, не так давно уснула. Я спокойно прошествовала в ванную и стянула с себя мокрую одежду. И только повернувшись к ванне, чтобы включить горячую воду, я вскрикнула от неожиданности.

Ванна была занята.

В ней, укрывшись полосатым махровым полотенцем, лежал папа. Вместо подушки он положил под голову , скомканный мамин халат. На краешке ванны пристроилась бутылка виски.

— П-папа, — выдавила я из себя, вновь обретя дар речи, — мне надо принять душ, я замерзла.

Но он лишь сполз пониже, даже не открывая глаз.

— Папа! — крикнула я. — Что ты делаешь?! Ты что, не можешь вести себя… по-человечески?!

Кажется, он что-то пробормотал в ответ, но вылезать явно не собирался.

Я разревелась — наверное, от злости — и отправилась в спальню к маме. Она спала, очень красивая в своей зеленой шелковой пижаме. Половина двуспальной кровати пустовала и казалась мне гораздо привлекательней, чем моя холодная постель.

— Почему папа спит в ванне? — прошептала я прямо маме в ухо.

Она затрясла головой: наверное, подумала, что в ухо залетела муха, — но тут же снова опустилась на подушку.

— Бывает, — пробормотала она, — спи скорей.

Но, ощутив сквозь зеленый шелк прикосновение моего ледяного тела, мама мгновенно проснулась.

— Боже мой, что ты делала?

— Я хотела принять теплый душ, но папа не хочет вылезать из ванны.

— Знаю, — вздохнула мама. — Наверное, лучше его не трогать.

— Почему?

— Так бывает. Иногда хочется поспать в ванне.

— Что, и мне тоже захочется? — спросила я, чтобы развить тему.

— Не исключено. Может быть, когда-нибудь…

Я улеглась, прижавшись холодными ступнями к маминому тёплому животу: моя любимая поза с самого детства. Когда мы гуляли в лесу, она садилась на пень, и я грела ледяные ноги о ее мягкий и теплый живот. Но сейчас мама явно не была готова к этому: мне даже показалось, что она вот-вот накинется на меня с руганью, но потом она успокоилась. Я передвигала ступни с места на место в поисках нового теплого местечка, а она только вздыхала, и мало-помалу мои ноги оттаяли, зато мама изрядно замерзла.

Весь следующий день папа лежал в ванне.

И следующую ночь, а потом еще день.

Возможно, он выбирался из ванны, когда мы не видели.

Самое странное — что мы привыкли. Так быстро?

Похоже, мама была довольна. Папа вернулся к ней, и она не хотела отпускать его ни на шаг: он жил в карантине. Наверное, она намеревалась спустя какое-то время забрать его к себе, в спальню.

Самым трудным было навещать Лу. Все меньше и меньше в ней оставалось от прежней Лу, все больше она становилась кем-то другим, незнакомым, непонятным и пожалуй, неприятным.

— Я устала, я не помню… — отвечала она всякий раз, когда хотела уйти от разговора. Похоже, она постоянно спала, чтобы убить время, а таблетки помогали ей в этом.

Зачем я туда ходила? Больница нагоняла на меня тоску. Все ее обитатели были такими, как Лу: и толстяки, похожие на персонажей книжек про мумии-троллей, и ходячие скелеты.

И еще эти странные звуки…

— А, это просто Лотта бьется головой о стену, — зевнула Лу, когда поблизости раздался явственный стук, словно кто-то забивал семидюймовый гвоздь в бетонную плиту. Лу ни до чего не было дела.

— Давай сбежим! — умоляла я. — Здесь тебе станет еще хуже.

Она посмотрела на меня незнакомым, пустым взглядом, зевнула и улеглась в постель. Возможно, она даже не заметила, когда я ушла.

И все же я продолжала ее навещать, уговаривая ее сбежать.

Наверное, я и приходила-то только для того, чтобы сказать:

— Бежим отсюда! Скорее!

— Может, хватит? — шипела она в ответ. — Я больна, ты что, не понимаешь?

— Как это — больна?

— Оставь меня в покое!

— Ты не больная, просто чокнутая.

— Может быть, я скоро вернусь домой.

— Когда?

Она пожала плечами.

— Ты как маленькая, Элли. Можешь не приходить сюда, если не нравится.

— Пока!

Я хлопнула дверью — громко. Лу удалось задеть меня.

Ко мне тут же подошла медсестра и напомнила, что моя сестра больна и ее нельзя расстраивать.

— Fuck you! — ответила я, хлопнув входной дверью так, что стекло задребезжало. Несколько муми-троллек, оставшихся за дверью, захлопали в ладоши. Ничего более жизнеутверждающего в этой больнице я так и не

Короткие круглые ногти.

Я побежала на автобус. Увидев свое отражение в оконном стекле, я поняла, что превращаюсь в привидение. Шел дождь.

Хорошо, что я это заметила: мне тут же стало ясно, что надо делать. Водитель автобуса сделал удивленное; лицо, когда я протиснулась в уже почти закрывшиеся двери.

Парень, похожий на мокрую собаку, был на месте. Невероятно: по дороге к парку я готова была поверить, что назначенная встреча под дождем у скамейки — плод моего воображения.