– В зеленую комнату, – так же мягко отозвался парень, названный Эдинькой. – Оттуда как раз недавно уехали…

– Замечательно! А что касается расчетов…

– Мы уже все решили, – успокоил ее парень. – Мама, Макар Андреевич только с дороги…

– «Мама»?! – Илюшин сыграл изумление очень естественно. – Простите, совершенно не ожидал… Вы так выглядите…

Он взмахнул руками, словно пытаясь нарисовать образ Эльвиры Леоновны в воздухе, окончательно запутался, смутился и замолчал.

– Вы еще не знакомы с тремя моими другими детьми, – рассмеялась хозяйка. – Прошу, проходите в свою комнату, а потом приглашаю вас поужинать.

– Ванная комната в конце коридора, – любезно сообщил Эдуард, отдавая гостю два ключа. – Вот ключ от входной двери, вот – от вашей. Если хотите, мы станем будить вас по утрам. К которому часу вам нужно приезжать в «Залежный»?

– К десяти, иногда к одиннадцати, – рассеянно ответил Макар, поставив сумку на пол. – Я уточню график процедур. Кстати, какой транспорт туда идет?

– Автобус. – Илюшину показалось, что в голосе парня прозвучало скрытое злорадство. – А что ж вы не на машине? Расстояния у нас тут не маленькие…

– Ничего, доберусь. Вы, Эдуард, разбудите меня завтра, пожалуйста, в девять. Погуляю, с городом познакомлюсь…

Тот молча кивнул. Ростом чуть пониже Макара, Эдуард держался очень прямо, высоко задрав подбородок, и делал все возможное, чтобы смотреть на Илюшина сверху вниз. Не собираясь ему в этом препятствовать, Макар подвинул к себе стул с плюшевым, слегка вытертым сиденьем, уселся и снова улыбнулся Эдуарду.

– Пожалуй, я не буду сегодня ужинать. Лучше пораньше лягу спать.

– Как вам будет угодно.

– Благодарю, Эдуард. Не смею вас больше задерживать. Вы и так уже проявили больше заботы, чем я смел надеяться.

Догадка о том, что гость издевается над ним, промелькнула в голове Эдуарда, но приехавший выглядел довольно-таки бесхитростно, и он отогнал от себя подозрения. «Дурачок. Очередной богатый московский студентик, решивший подлечить спину за папины денежки. Впрочем, не очень-то и богатый, раз приехал на поезде, а не на машине».

Он сделал неопределенный жест рукой и вышел из комнаты, пожелав гостю на прощание спокойной ночи.

Как только тяжелая дверь за ним закрылась, Макар вскочил со стула и обошел комнату, заглянул в шкаф, под кровать, внимательно изучил полки. Наконец он остановился посередине и задрал голову, рассматривая потолок с красивой двухъярусной люстрой, удивительно не вписывавшейся в строгую обстановку.

– Да, все именно так, как рассказывали… – пробормотал он.

Обклеенная бледно-зелеными обоями небольшая комната была обставлена весьма продуманно: письменный стол с множеством ящиков – древний, но тщательно отреставрированный; огромный деревянный шкаф с потрескавшимися дверцами, в котором Илюшин обнаружил несколько новых вешалок, а заодно порадовался его вместительности; инкрустированный дряхлый комод возле двери, над которым висело зеркало в широкой потемневшей раме… Только кровать выглядела относительно новой – широкая и с хорошим матрасом, впрочем застеленная пожелтевшим покрывалом, которое когда-то явно было белым. Телевизора нет, но на одной из полок шкафа обнаружились, к большому удовольствию Макара, книги: и Дюма с Мериме, и сборник Сименона, и Лесков в толстом переплете, и даже «Записки у изголовья».

– Неплохая подборка, – одобрительно заметил Илюшин и подошел к окну.

Комната его выходила на улицу – окна были по соседству с бутафорским балкончиком, – и в сгустившихся сумерках Макар разглядел рытвину, в которой раньше лежала собака, но самой собаки не обнаружил.

Смеркалось очень быстро, и майский вечер наполнялся вечерними запахами: по-прежнему пронзительно и нежно благоухала сирень, тянуло зеленью вперемешку с сигаретным дымом, напоминал почти неуловимым душком о своей близости то ли пруд, то ли лужа, и от наружных стен дома доносился слабый, но узнаваемый запах старого дерева, неторопливо просыпающегося к концу весны после зимнего тяжелого сна.

«А голосов-то так и не слышно, – напомнил себе Илюшин. – Из чего делаем вывод: либо здесь замечательная звукоизоляция, что удивительно для старого деревянного дома, либо эти люди, находящиеся всего через одну комнату от меня, молчат. А зачем молчать такой дружной семье, в которой четверо детей и все живут со своей прекрасной обожаемой мамой?»

Он задернул плотные шторы, а вместо люстры включил небольшую лампу, стоявшую возле кровати. Комната сжалась вокруг небольшого круга света, окрашенного в изумрудный цвет абажура. «Зеленая комната», – вспомнил Илюшин. Он переоделся, достал пакет с полотенцем и зубной щеткой, но перед тем как идти в ванную комнату, спохватился, вытащил из кармашка сумки телефон и набрал номер.

– Серега? – сказал Макар, услышав в трубке знакомый голос. – Я на месте.

Ксения приоткрыла дверь, и три тени послушно скользнули в дом. Девушка подождала немного, но четвертая не появлялась, и тогда она обернулась, позвала, вглядываясь в темноту сада:

– Лютик! Лютик, домой!

Кот неслышно появился у ног, и Ксения чуть не вздрогнула. Черный зверь поднял на нее желтые глаза, похожие на две маленькие луны.

– Пойдем, пойдем, – успокаивающе сказала Ксения. – На сегодня прогулки закончены.

Кот нервно обмахнул себя пушистым хвостом и быстро вбежал в дом. Нахмурившись, она посмотрела ему вслед – Люцифер вел себя не так, как обычно.

– Вольер закрыла? – крикнул отец из гостиной.

– Сейчас проверю.

Она спустилась в сад, прошла по дорожке до просторной клетки и убедилась, что закрыла задвижку. В темноте казалось, что внутри вольера кто-то движется от стены к стене, но Ксения знала, что это кусты качаются позади клетки от ветра.

Дом стоял на холме, и сверху Ксения видела россыпь огоньков: самые яркие – в центре, а на окраине Тихогорска они тускнели, прятались в зарослях садов, где город уже становился не городом, а городком. Она постояла, ежась под порывами ветра – здесь, наверху, он всегда задувал свирепее, хотя холм был не высокий, так, небольшая возвышенность. Ветер прогонял глупые мысли, и Ксения постаралась представить как можно четче, что он развеивает темное облако ее усталости, накопившейся за время работы в больнице, уносит противный привкус обреченности и бессмысленности, представлявшийся ей похожим на вкус вареной луковицы.

Из дома ее окликнул отец, и она вздрогнула.

«Я становлюсь слишком нервной. Дергаюсь непонятно от чего весь вечер».

Среди облаков, стремительно мчавшихся по ночному небу, проглянула луна, которая сегодня была совсем не похожа на кошачий глаз, скорее – на желтый бутон цветка кубышки, который они в детстве ошибочно звали кувшинкой: с темными прожилками, бегущими от основания бутона к верхушкам крепко сложенных толстых лепестков. Ксении показалось, что за кустами на склоне скользнула какая-то тень, но она убедила себя, что это лишь игра ее воображения.

Все же, возвращаясь домой, она дважды обернулась, чтобы удостовериться, что все спокойно и тихо. Чувство тревоги так и не отпустило ее, и на крыльце она негромко позвала, непонятно почему испугавшись звука собственного голоса:

– Эй, есть здесь кто-нибудь?

В доме негромко мяукнул кот, а следом отец удивленно спросил:

– Что там, Ксеня?

– Ничего, – поколебавшись, ответила она. – Показалось, наверное.

Ксения плотно закрыла за собой дверь. Спустя минуту из кустов на склоне холма поднялся человек и застыл, внимательно изучая дом, в котором скрылась девушка.

Макар допоздна читал книгу, пока наконец не почувствовал, что засыпает. Он выключил ночник, уронил голову на подушку и почти сразу услышал звук, донесшийся непонятно откуда. Сев на кровати, Илюшин прислушался, но вокруг было тихо.

Он все-таки встал, подошел к окну, осторожно отодвинул штору, быстро оглядел улицу. Никого. Сытая луна висела низко над темными домами, и по отсутствию отблесков Макар видел, что и в гостинице Эльвиры Леоновны никто не полуночничает. Он бросил взгляд на часы – стрелки показывали начало второго.