"Лично я всегда пользуюсь промокательной бумагой".
И, посвистывая, пошел дальше. Я вручил служанке мою карточку и спросил, сможет ли сэр Вильям принять меня. В этот же момент Робертс подмигнул ей и указал на боковую дверь. Ему она кивнула, а меня пригласила войти. Робертс сошел вниз, на кухню. Так я чувствовал себя в большей безопасности.
Сэр Вильям был крупный мужчина, примерно такой, как я. Вертя в пальцах мою карточку, он сказал:
"Итак, сержант, чем могу быть полезен? - Он говорил вполне дружелюбно. - Садитесь, пожалуйста".
"Пожалуй, я постою, сэр Вильям... - ответил я. - Мне хочется задать вам всего лишь один вопрос, если разрешите".
"Бога ради", - ответил он, не проявляя особого интереса.
"Когда вам стало известно, что Перкинс шантажирует леди Хедингем?"
Он стоял перед огромным письменным столом, а я - напротив. Перестав вертеть мою карточку, он замер, наступила неловкая тишина...
"Это ваш единственный вопрос?" - наконец спросил он.
Что меня удивило, так это его голос - такой же спокойный, как прежде.
"Пожалуй, еще один... Есть ли у вас дома пишущая машинка?"
Сэр Вильям глубоко вздохнул, бросил мою визитную карточку в корзину для бумаг и отошел к окну. Он стоял спиной ко мне, погруженный в раздумья. Затем он резко повернулся, и, к моему удивлению, я увидел на его лице дружелюбную улыбку.
"Я думаю, нам лучше присесть", - сказал он.
Так мы и сделали.
"У меня есть пишущая машинка, которой я иногда пользуюсь, - начал он. - Смею думать, что и вы тоже пользуетесь машинкой".
"Да", - ответил я.
"И еще тысячи других людей - включая, быть может, убийцу, которого вы разыскиваете", - продолжал он.
"Тысячи людей, включая убийцу", - согласился я.
Он заметил различие в наших словах и улыбнулся. Я сказал "людей", а не "других людей". И я не сказал "разыскиваемого" убийцу. Потому что уже нашел его.
"И к тому же, - продолжал я, - на машинке был напечатан текст поздравительного послания".
"Было ли в нем что-то примечательное?" - спросил он.
"Нет, не считая того, что написано оно было эзоповским языком".
"Мой дорогой юноша, Эзоп здесь ни при чем, ведь это простое поздравление ко дню рождения - любой бы написал его так", - возразил он.
"Любой представитель вашего сословия, сэр Вильям, который знал бы вас обоих. И больше никто... Вот завтра день рождения инспектора Тотмена... ("Которым он все уши нам прожужжал, черт бы его побрал", - добавил я про себя.) И если я пошлю ему бутылку виски, то молодой Робертс - это наш констебль, вы могли его видеть, он ожидает меня внизу (по-моему, я достаточно ловко дал ему понять, что я не один), - этот Робертс мог бы свободно угадать текст моего поздравления, как мог бы это сделать любой у нас в Ярде, кто знает нас обоих. А вот вы не смогли бы угадать этот текст, сэр Вильям!"
Он смотрел сквозь меня невидящим взором. Я спрашивал себя, о чем он думает. Наконец он произнес:
"Вы, вероятно, написали бы так: "Долгой жизни и всех благ, с наилучшими пожеланиями от восхищенного..."
Это было непостижимо. Во-первых, то, что он действительно обдумывал это, когда у него были более серьезные проблемы, над которыми стоило бы призадуматься, а во-вторых, что у него действительно все очень складно получилось. Это "от восхищенного" означало, что он изучил Тотмена так же, как сейчас изучает меня, и догадался, как бы я подольстил своему начальнику.
"Вот видите, - он улыбнулся, - это совсем нетрудно. И тот факт, что воспользовались моей карточкой, является сам по себе убедительным доказательством моей невиновности, не так ли?"
"Для присяжных - пожалуй, - сказал я, - но не для меня".
"Я надеюсь, что смогу убедить вас... - пробормотал он. - Так что же вы собираетесь делать?"
"Я собираюсь, разумеется, представить свою версию завтра же инспектору Тотмену".
"О! Великолепный сюрприз для него ко дню рождения. И что, по-вашему, он предпримет?"
Тут он меня поддел, причем преднамеренно.
"По-моему, ВЫ тоже знаете его, сэр", - сказал я.
"Да, знаю", - улыбнулся он.
"А также и меня, смею заметить, и любого встречного вы схватываете на лету. Но и у обычных людей вроде меня бывают внезапные озарения - ведь я сумел раскусить вас, сэр? Не правда ли? И я почти уверен, что если мы привлечем вас в качестве свидетеля и вы примете присягу, то лжесвидетельство вам будет менее по вкусу, чем признание в убийстве".
"А ВАМ - нет?" - спросил он молниеносно.
"Я считаю, - ответил я, - что есть немало людей, которых следовало бы убить. Но я - полицейский, и мои мысли не меняют существа дела... Ведь вы убили Перкинса, не так ли"?
Он кивнул, а затем произнес чуть не с ухмылкой:
"Истощение нервной системы... Любой специалист подтвердит этот диагноз под присягой".
Видит бог, человек он был неплохой. И мне было действительно жаль, когда на следующий день его нашли мертвым - он пустил себе пулю в лоб. А впрочем, что еще оставалось ему делать? Он знал, что находится в моих руках...
И Фред Мортимер умолк... Я запротестовал: он не должен был обрывать рассказ вот так, внезапно.
- Мой друг, - молвил Мортимер, - это не конец. Мы сейчас только подходим к самой волнующей части, от которой у вас волосы встанут дыбом.
- Если так, - сказал я улыбаясь, - тогда, выходит, все рассказанное вами до сих пор - не более чем вступление?
- Вот именно. Теперь слушайте. В пятницу утром, еще перед тем, как мы узнали о смерти сэра Вильяма, я пошел с докладом к инспектору Тотмену. Его не было. Никто не знал, где он. Позвонили ему домой... Теперь держитесь крепче за ножку стола... Когда привратник вошел в квартиру Тотмена, то обнаружил, что инспектор мертв...
- Боже мой! - воскликнул я.
-...А на столе стояла откупоренная бутылка виски и рядом с ней визитная карточка. И чья карточка, по-вашему?! Моя! И что, как вы думаете, на ней было напечатано?.. "Долгой жизни и всех благ, с наилучшими пожеланиями от восхищенного...", далее следовало мое имя. Мое счастье, что со мной накануне был молодой Робертс. Мое счастье, что у него талант все замечать и запоминать. Мое счастье, что он мог подтвердить, какой формы было чернильное пятно на визитной карточке, которую я передал сэру Вильяму. И могу добавить: мое счастье, что мне поверили, когда я изложил слово в слово свою беседу с сэром Вильямом, как изложил ее только что вам. Мне, конечно, сделали официальное замечание за превышение полномочий - в сущности, справедливо. А неофициально мною были очень довольны. Естественно, мы не могли ничего доказать, и самоубийство сэра Вильяма было отнесено за счет необъяснимых. А спустя месяц меня произвели в инспекторы.
Мортимер налил себе вина в бокал и выпил, пока я переваривал эту необычайную историю.
- Теоретически, - сказал я, задумчиво протирая очки, - можно предположить, что сэр Вильям послал отравленное виски не столько с целью избавиться от Тотмена, которого едва ли стоило опасаться, сколько с целью дискредитировать вас. И полностью развенчать вашу версию убийства Перкинса.
- Совершенно верно.
- А затем, в последний момент, он понял, что дальше не сможет жить, или тяжесть его преступлений вдруг стала слишком велика для него, или...
- Что-то в этом роде. Никто никогда об этом не узнает...
Я посмотрел через стол в неожиданном возбуждении, почти в страхе.
- Помните, что он сказал вам? - произнес я, медленно воспроизводя слова сэра Вильяма, чтобы полнее вникнуть в их значение: - "Тот факт, что воспользовались моей карточкой, является сам по себе убедительным доказательством моей невиновности..." А вы сказали: "Но не для меня". И он ответил:
"Я надеюсь, что смогу убедить вас". И ВОТ КАК ОН ЭТО СДЕЛАЛ! Ведь тот факт, что была использована ваша карточка, послужил убедительным доказательством вашей невиновности!
- Здесь несколько иное дело. Доказательством послужило то, что в его распоряжении была моя визитная карточка с особыми приметами, которая и была затем использована, а также то, что именно он совершил первое убийство. Отравивший однажды навсегда остается отравителем.