Тамара Мизина

Владычица Рима

…И все-таки есть за ней что-то. Не легионы, не победы, нет. За ней есть вера людей. Вера в слабую женщину, ни разу не унизившуюся и ни разу не унизившую, вера в знахарку, не раз побеждавшую смерть, вера в «самую лучшую гадалку в мире», чьи добрые слова всегда сбываются.

Потому-то и торопятся вслед за ней мужчины, сжимая тяжелые дубины – единственное их оружие. Мужчины, которые идут биться за то, чтобы добытое их руками оставалось у них. За свое, за себя. А поспеть за ней нелегко. Мужчины бегут, задыхаясь и глотая горячий воздух. Если слаб – отстань, возвращайся. Но никто не отстает. Стыдно отстать от женщины.

Пролог

167-й год до н. э.

«Было», – как старая бумага шелестит песок, стекающий с гребней барханов. «Не было», – шепчет ветер, листая песчаные страницы. «Было», – и потянулась по песку строчка следов. «Не было», – ветер старательно затирает отметки на песчаной глади. «Было!» – и сдвинувшийся бархан обнажает отполированный песчаными вихрями костяк. Было или не было?

Величие, отвага, подлость. Что это? Давняя быль или мираж?

Империя Александра, рассыпавшаяся от малейшего дуновения времени? Было?

А расплавленное золото, щедро влитое парфянским рабом в глотку первого богача и диктатора Рима Марка Лициния Красса?

А Рим и Парфия? Были ли они? Мнящий себя вечным Рим и Парфия, живущая от царства до царства, их противостояние в несколько веков? Открытые войны, тайные дипломатические сражения, головы, которыми дипломаты и полководцы платили за малейшую уступку врагу, и цари, лишавшиеся за те же самые проступки трона? Было или не было?

А маленькие государства? Полуварварские, полуэллинские царства – осколки непрочной империи Александра? Были ли они? Два великана, а между ними – кроха. Парфия рядом. Ей достаточно, чтобы сосед-малютка просто был не враждебен. Рим – далеко. Ему не нужны слабые союзники. Ему нужен плацдарм, на котором можно накопить силы, а потом ударить…

Было ли это? Спросите у гор, у ветра и у черных песков, поглощающих само Время…

Часть первая

Гадалка из терновой рощи

Маленькие, пестро раскрашенные бараньи косточки, ранее так прихотливо разбросанные по огромной, добела выскобленной бычьей шкуре, теперь сжались в плотное кольцо вокруг таких же косточек, отмеченных посередине черной полоской. Негромко потрескивают поленья в жаровне, совсем ненужной в такую жару, негромко бормочет кожа бубна под пальцами женщины, скрытой тонкими плотным покрывалом, тихо переговариваются мужчины. Их трое.

Самый старший – высок и широкоплеч. Черную бороду и черные же волосы его, как серебро черный камень, пронизывает седина. Благородная седина. Отливающая серебром.

Второй – почти ровесник ему. Он невысок, крепок, лицо его – прямо-таки разбойничье: до самых бровей заросшее густой, неровной бородой. Нос перебит. Глубокий шрам рассекает бровь и переносицу, чудом минуя глаз.

Третий – самый молодой, почти юноша. Он среднего роста, среднего сложения. Заостренные черты придают его красивому лицу выражение этакого милого лисьего лукавства, особенно заметного и приятного, когда он улыбается. Он самый беспокойный среди этой троицы, постоянно вздрагивает, дергается: то подастся вперед, наклоняясь к самой шкуре, то откинется назад и поворачивается к говорящему или к тому, к кому обращается сам, но голос его так же тих и за косточками он следит столь же внимательно.

Время от времени, порывисто откинув ковер, прикрывающий дверной проем, в шатер входит гонец. Он кладет на шкуру пеструю косточку, негромко сообщает сидящим принесенную весть и, получив взамен другую косточку, что зовут альчиком, и другой приказ, исчезает за ковром.

Тогда женщина неспешно высвобождает из складок одежды кисть руки, передвигает на шкуре одну или несколько косточек…

Совсем рядом, всего лишь на расстоянии двух полетов стрелы, в долине неширокой реки сходятся и расходятся подвижные отряды их армии с когортами будто железнотелых пришельцев…

Бой начат еще до рассвета, но только недавно был нанесен решающий удар. Был ли он достаточно мощным и сокрушительным?

Да, римские легионы дрогнули и смешались, но они все еще способны повернуть исход сражения в свою пользу. Очередной гонец влетает в шатер и срывающимся голосом шепчет то, что так давно жаждут услышать все четверо: «Они бегут!».

Победа?

Женщина высвободила из-под покрывала сухую, гибкую руку с бисерным браслетом на запястье, сдвинула несколько косточек и тихим голосом спросила:

– К перевалу?

– Да!

– Пусть бегут.

– Уйдут же! – с придыханием зашептал, почти застонал черноволосый.

– Вот тут – короткий проход, – овальный ноготь цвета розового перламутра твердо обвел полоску на бычьей коже. – Отряд Лииса обгонит и встретит их здесь. Место удобное.

– А вслед пошлем часть конницы и зажмем их, как орех в тисках! – ноготь черноволосого отчеркнул место, где будут остановлены римляне. – Отсюда им больше некуда будет бежать. Разве что по этой осыпи…

– А конница тогда обойдет здесь! Крюк невелик и дорога отличная, римлянам же придется бежать в гору…

– И по камням! – закончил и тем самым подтвердил речь юноши «разбойник». – Лучшей ловушки не придумаешь. Главное – гнать римлян так, чтобы они духу перевести не успевали, не говоря уж о том, чтобы сомкнуть строй.

Чернобородый хлопнул в ладоши, подзывая гонца, передал ему косточку и велел громко:

– К Браазу.

– К Лиису поеду я, – молодой поднялся. – Выиграть бой и не нанести ни одного удара – это не по мне.

«Разбойник» весело осклабился, думая: «Давай, давай, разомнись, а я в долине пошурую: оружие, доспехи…»

Поднялась женщина и неторопливо произнесла:

– Пусть каждый поступит так, как подсказывают ему сердце и разум, но я устала и хочу отдохнуть. Вечером будет не до отдыха.

За ней поднялись остальные. Черноволосый заговорил:

– Боги создали женщину слабее мужчины и негоже мужам забывать это. Госпожа не знала сна прошлой ночью и не диво, что усталость сковывает ее. Нам же осталось славно окончить то, что было славно начато.

Женщина наклонила голову:

– Благодарю тебя за учтивость, мудрый Урл. Истину сказал ты: дело еще не закончено и вам с Зефаром и Авесом нужно завершить его. Если же Авес ищет битвы – пусть поторопится. Мгновения текут быстро и не знают обратного пути.

Не задерживаясь более, воины покинули шатер. Женщина проводила их до выхода, поправила ковер, глубоко вздохнув, сняла покрывало и начала собирать рассыпавшиеся по полу кости.

На вид ей было лет тридцать – тридцать пять, не больше. И хотя за глаза многие называли ее «старухой» – старухой она не была.

Приятное, почти красивое лицо ее обрамляли густые светлые волосы, длинные ресницы окружали синие глаза, зубы могли поспорить белизной со слоновой костью, а губы, хотя и не алели подобно розовому кораллу, формой своей не уступали устам юных дев, которых изображали знаменитые художники на своих полотнах. Пышные одежды целомудренно скрывали линии тела, но и не слишком опытный глаз сразу определил бы, что таким густым волосам, блестящим глазам, гладкой коже лица не может сопутствовать морщинистая и дряблая плоть.

Единственное, на чем оставило свой след время, – слишком пронзительный взгляд на слишком строгом лице, не свойственный горячей и дерзкой молодости.

Собрав с ковра кости, женщина посмотрела на шкуру, отвернулась, подошла к задней стенке шатра. По пути ей пришлось обойти узкое деревянное ложе…

Заметим, что стиль мебели в шатре определялся словом «сборный». Так, то же ложе, изящное само по себе, видом своим никак не подходило к двум широким и низким деревянным креслам, сколь простым, столь и удобным, но совершенно не соответствующим стоявшему между ними столику из дорогого темного дерева, инкрустированного бронзой и черепахой. Обстановку дополняли семь абсолютно несхожих светильников и старый медный треножник, служивший основанием для жаровни.