Элизабет. Я знаю.
Чампьон-Чини. Интересно, жалеет он сейчас?
Элизабет. С какой стати?
Чампьон-Чини. Ну, я побрел к себе в коттедж.
Элизабет. Вы не сердитесь на меня?
Чампьон-Чини. Ничуть.
Она подается к нему лицом, он целует ее в обе щеки и уходит. Через минуту из парка появляется Тедди.
Тедди. Возмутитель спокойствия, я вижу, ушел.
Элизабет. Входи.
Тедди. Все в порядке?
Элизабет. С ним — да. Он будет держаться в стороне.
Тедди. Противно было?
Элизабет. Нет, он мне очень помог. Он славный старикан.
Тедди. Ты была довольно напугана.
Элизабет. Немного. Я и сейчас напугана. Не знаю чем.
Тедди. Я так и подумал. Решил, что надо прийти и морально поддержать. У вас тут потрясающе, правда?
Элизабет. Довольно мило.
Тедди. Будет что вспомнить в ОМШ.
Элизабет. А ты не скучаешь там по дому?
Тедди. Кто же иногда не скучает!
Элизабет. При желании ты мог бы найти работу в Англии, да?
Тедди. Зачем, мне там нравится. В Англию потрясающе возвращаться, но жить я тут не смогу. Это — как с заочной любовью: рядом с возлюбленной ты от нее взвоешь.
Элизабет (улыбаясь). Чем тебе не угодила Англия?
Тедди. Да вряд ли Англия: боюсь, я сам себе не могу угодить. Я слишком долго был оторван от нее. По-моему, тут все делается через силу — по обязанности.
Элизабет. Не свидетельствует ли это о высокой степени цивилизации?
Тедди. И люди — такие неискренние. В Лондоне, к кому ни приди, все хором говорят об искусстве, и делается ясно, что они его в грош не ставят... У нас не так уж много книг в ОМШ, и мы их постоянно перечитываем. Они для нас очень много значат. Тамошние люди вполовину не такие умные, как здесь, зато их лучше узнаешь. Понимаешь, нас так мало, что мы вынуждены раскрываться друг перед другом.
Элизабет. В ОМШ, я полагаю, не очень принято манерничать. Это такое облегчение.
Тедди. Нет смысла держать фасон, когда все точно знают, кто ты таков и чего стоишь.
Элизабет. Я не думаю, что в обществе так уж нужна искренность. Это все равно что подпирать карточный домик железными балками.
Тедди. И потом, место потрясающее. Привыкаешь к голубому небу, и в Англии без него скучно.
Элизабет. Чем же ты занимаешь себя там все время?
Тедди. Ну, там приходится работать, как каторжному. Плантатору надо ворочать за десятерых. Кроме того, там потрясающее купанье. Представь: пальмы вдоль всего побережья — красота. А какая охота. Еще мы иногда устраиваем танцульки под граммофон.
Элизабет (поддразнивая). У тебя там, конечно, есть подружка, Тедди.
Тедди (с жаром). Еще чего!
Она несколько огорошена столь искренним отпором. Повисает молчание, затем она овладевает собой.
Элизабет. Но ведь рано или поздно тебе придется жениться и окончательно осесть.
Тедди. Я не против, только это не очень просто.
Элизабет. Вряд ли у вас труднее, чем везде.
Тедди. В Англии, если люди не ужились друг с другом, они расходятся каждый своим путем и худо-бедно устраивают свою жизнь. У нас ты сильнее зависишь от собственных возможностей.
Элизабет. Разумеется.
Тедди. Девушки в основном едут к нам в поисках развлечений. Но если они сами пустое место, то так и останутся неприкаянными. И если их мужьям это по карману, то они вернутся домой в качестве соломенных вдов.
Элизабет. Я знала таких. Они вроде совсем неплохо переносят это состояние.
Тедди. Зато их мужьям погано.
Элизабет. А если мужьям не по карману отослать их?
Тедди. Тогда они начинают потихоньку закладывать.
Элизабет. Перспектива не из приятных.
Тедди. Зато правильная женщина не променяет тамошнюю жизнь ни на какую другую. В конце концов, ведь это мы создали империю.
Элизабет. А что значит — правильная женщина?
Тедди. Смелая, стойкая, искренняя. Но это, конечно, при том условии, что она любит своего мужа.
Он смотрит на нее в упор, и, подняв глаза, она отвечает ему долгим взглядом. Оба молчат.
Тедди. Мой дом стоит на склоне холма, кокосовые пальмы сбегают к берегу. В саду растут азалии, камелии и всякие потрясающие цветы. Прямо перед глазами волнистая береговая линия и дальше — синее море.
Пауза.
Ты знаешь, что я в тебя страшно влюблен?
Элизабет (серьезно). У меня не было полной уверенности. Но я догадывалась.
Тедди. А ты?
Она медленно кивает.
Я тебя ни разу не поцеловал.
Элизабет. А я и не хочу, чтобы ты меня целовал.
Не отрываясь смотрят друг другу в глаза. Оба серьезны. Вбегает Арнолд.
Арнолд. Едут, Элизабет.
Элизабет (возвращаясь на землю). Кто?
Арнолд (раздражаясь). Милая моя! Мать, конечно. Их машина уже в аллее.
Тедди. Вы не хотите, чтобы я смылся?
Арнолд. Нет-нет! Останьтесь, ради бога!
Элизабет. Наверное, их надо встретить, Арнолд.
Арнолд. Нет-нет, лучше пусть их представят. Меня тошнит на нервной почве.
Из парка входит Анна.
Анна. Гости прибыли.
Элизабет. Я знаю.
Арнолд. Я распорядился, чтобы сразу садиться за стол.
Элизабет. Зачем? Еще половины второго нет.
Арнолд. Я думал, так лучше. Когда не знаешь, о чем говорить, можно занять рот едой.
Входит дворецкий, объявляет.
Дворецкий. Леди Кэтрин Чампьон-Чини. Лорд Портьюс.
В сопровождении Портьюса входит леди Китти; дворецкий уходит. Леди Китти — веселая миниатюрная дама с крашеными рыжими волосами и наведенными щеками. Весьма броско одета. Ни на минуту не забывает о том, что в двадцать пять лет она была прехорошенькой, и доселе держится, как в двадцать пять. Лорд Портьюс — очень лысый, преклонных лет господин, одетый мешковато и довольно экстравагантно. Он брюзга и грубиян. Совсем не такую пару ожидала увидеть Элизабет, взирающая на них изумленно распахнутыми глазами. Раскинув руки, леди Китти направляется к ней.
Леди Китти. Элизабет! Элизабет! (Пылко целует ее.) Какое прелестное создание! (Оборачиваясь к Портьюсу.) Ну, не прелесть она, Хьюи?
Портьюс (крякая). Кхм!
Элизабет с улыбкой поворачивается к нему и протягивает руку.
Элизабет. Здравствуйте!
Портьюс. Адские у вас дороги. Здравствуйте, милая. Почему в Англии такие адские дороги?
Леди Китти видит Тедди и, разведя руки, устремляется к нему с намерением заключить в объятья.
Леди Китти. Мальчик мой! Я узнала бы тебя из тысячи!
Элизабет (поспешно). А это — Арнолд.
Леди Китти (ни на секунду не смешавшись). Вылитый отец! Я узнала бы его из тысячи! (Виснет у него на шее.) Мальчик мой!
Портьюс (крякая). Кхм!