* * *

«Уж лето осенью дышало… Ла-ла, бурум, бурум, ла-ла… на вечер в гости приглашала… она…»

– Граф, пожалуйте к обеду! – смущаясь, пролепетала бесшумно возникшая тетушкина горничная и тут же исчезла.

Граф, улыбнувшись уголком рта, продолжая бормотать-напевать, вышел из комнаты.

Самым интересным в лице Орлова были глаза – большие, умные, темно-синего цвета, с легкой смешинкой в глубине, которая тотчас всплывала на поверхность, когда граф улыбался. Они были очень выразительны. Это редкость, когда человек, не произнося ни слова, одним взглядом может в доли секунды передать то, что он думает и чувствует. Крохотные впадинки в уголках рта, какие бывают у ироничных, часто улыбающихся людей… Темные усы его были вовсе не пышны, а почти щегольски аккуратны.

Саша распахнул двери гостиной, сегодня обед подавали за неимением гостей там, и улыбнулся возникшей при его появлении суете.

– Милая тетушка! Позвольте присоединиться к вашей трапезе и отведать сии кулинарные произведения вашего несравненного повара, позвольте вкусить эти искусно переработанные плоды природы нашей…

– Сашенька! – смеялась Феофана Ивановна. – Ну будто другой человек из-за спины у тебя вещает! Что за штиль, что за обороты, иль смеешься над старухой? Иди сюда!

Граф почтенно склонился над рукой тетушки, а та от души поцеловала его в макушку.

– Ну садись, садись, рассказывай, что все утро делал, – не видно тебя было, не слышно. А куда это Антон Иванович запропастился? – засуетилась старушка. – Дарья! Иди, кликни Антона Ивановича – обед подан. Без него не начнем.

Понятие «тетушка» совершеннейше воплотилось в образе Феофаны Ивановны Ровчинской. Уютнейший кружевной чепец с двойным рядом рюшей обрамлял полное, в морщинках лицо, все еще розовеющее собственным румянцем. Глаза глядели молодо и цепко, улавливая любой непорядок в домашнем царстве. Ум ее оставался на редкость светлым и проницательным. Истинный возраст старушки выдавали только слегка дрожащие руки – последствие двух сердечных ударов. Тетушка, хмурясь, смотрела на дверь:

– Ну ты посмотри – опять опаздывает! Ведь просила, чтоб вовремя приходил, ну что это, когда кушанья поданы, а никого нет!

Феофана Ивановна вздохнула. Саша, уловив этот вздох, покачал головой:

– Ведь не нравится он вам, да и мне, честно говоря, тоже. Не улыбнется лишний раз, не развеселит, все о прошлом вспоминает да думу какую-то думает – тоска! Раздражает ведь он вас, тетушка, признайтесь!

– Так ведь родственник все-таки, ну приехал, как не принять, не приласкать. Он же места себе не находит после того, как сестры моей, Женечки, лишился. – Феофана Ивановна поднесла платок к глазам. – Вот и ходит сумеречный. Как не пожалеть! Пусть хоть здесь душой отдохнет…

– Тетушка, вы меня простите, пожалуйста, но Евгения Ивановна почила, если не ошибаюсь, года три назад. Я бы на месте Антона Ивановича за эти годы хоть раз к вам наведался. Ну хорошо, не буду, не буду. Простите, зло сказал. А вот и Антон Иванович. Добрый вам день! – приветливо воскликнул граф, стремясь успокоить тетушку в неприятных мыслях.

В гостиную почти боком пробрался – иначе трудно сказать об этих робких, боязливых шагах – очень пожилой, худощавый господин. Весь как будто неряшливый, хотя и чисто одетый, с маленькими, в дряблых мешочках водянистыми глазами, с крупным рыхлым носом, он выглядел так, как будто однажды очень сильно испугался и теперь все ждал, что это может повториться вновь, чуть ли не дрожа от этого ожидания. Он сел на краешек стула, бормоча никому не слышные извинения, сосредоточившись на разворачивании ажурной салфетки. Тетушка вздохнула, качая головой, и махнула прислуге, чтобы та подавала.

Блюдо за блюдом, прошел обед с заботливостью Феофаны Ивановны, мрачностью Антона Ивановича и жизнерадостностью графа, который истинно наслаждался вкусной простой едой, бликами солнца на хрустале, тетушкиной хлопотливостью и собственным ощущением внутреннего покоя. Он почти забыл за многолетней привычкой быть всегда настороже, что можно быть таким бездумным и можно бесконечно наблюдать за таявшим шариком мороженого на фарфоровом блюдце, разукрашенном голубыми с золотом незабудками. И никуда не надо бежать, скакать, ехать. Не надо делать ничего.

– Мы, тетушка, сегодня на ужин к Красковым приглашены, помните ли? – заметил Саша, не отрываясь от созерцания.

– Да, милый, да. Вот отдам распоряжения насчет ужина для Антона Ивановича да вздремну чуток, а там и собираться будем.

– Меня, Феофана Ивановна, тоже не будет, в город съезжу, – промямлил Антон Иванович, – благодарствую за обед!

Положив салфетку на стол, родственник резко встал, видимо заспешив куда-то, и так неловко зашагал к двери, что наткнулся на ходу на чайный столик, пребольно ударившись об него. Почтенный человек вскрикнул, и даже слезы брызнули из его глаз. Дряблые мешочки под ними мгновенно неприятно набухли и покраснели.

– Ох, господи, больно-то как! – плакал Антон Иванович, пока Саша аккуратно усаживал его на диван.

Рука родственника в небольших старческих пятнах сильно давила на Сашин локоть, пока вся его чуть мешковатая, худая фигура тяжело опускалась на подушки.

– Спасибо, граф! И почему этот проклятый стол всегда лезет мне под ноги! – слезливо запричитал Антон Иванович. – Я скоро буду бояться в комнату заходить. Куда в этой гостиной ни направишься, везде он подстерегает!

– Ну да, – улыбнулся граф. – И норовит с разбегу стукнуть вас по ногам!

Немного напуганная вскриком Антона Ивановича тетушка смотрела строго и неприветливо.

– Да и я удивляюсь, Антон Иванович, как вы его все время находите! Саша этот столик уже раз десять по гостиной перемещал, чтобы оградить вас от его нападений, а вы все равно на него наталкиваетесь!

– Лучше б его совсем здесь не было!.. – простонал бедный Антон Иванович и, видимо воодушевленный этой идеей, молитвенно посмотрел на тетушку.

– Феофана Ивановна, а можно я его того, ну унесу куда-нибудь?

– Это куда же? – всполошилась тетушка.

– Так хоть в столовую или на веранду. Уже ведь все ноги в синяках. Ну позвольте…

– Да Бог с вами, уносите, а то, как только вы в гостиную входите, у меня сразу мурашки по спине! – поджала губы Феофана Ивановна.

Граф направился было исполнять тетушкино разрешение, но Антон Иванович, с каким-то плотоядным выражением на лице, кряхтя встал и со словами:

– Я сам, уж позвольте мне получить такое удовольствие, – прихрамывая, подошел к провинившемуся столику, опасливо его поднял и, торжественно неся на вытянутых руках, удалился. Как только спина родственника скрылась за дверью, сначала расхохотался Саша, а за ним и тетушка, махая на племянника платком и прикрывая ладонью рот.

Уж больно нелеп был Антон Иванович: со столиком в руках, хромающий и одновременно радостно улыбающийся со все еще стоящими в красноватых глазках слезами боли…

* * *

Наташа с Ольгой до обеда обсуждали прочитанный ими роман. Причем Ольга настаивала, что прекрасней и благородней истории она давно не читала. Наташа же только морщилась и безуспешно пыталась доказать подруге, что история сия пресна и безынтересна. После обильного и тяжеловатого обеда, которым их отпотчевала г-жа Затеева, на Наталью напала сонливость. Воротившись домой, девушка прикорнула с полчаса, а там уже и пора подоспела готовиться к визиту так поразившего Ольгу графа Орлова.

Глава вторая

Визит графа Орлова. Плохо подкованная лошадь. На сцену выходит Василий. Странный мужик

Готовясь к визиту гостя, она чувствовала небольшое волнение и удивлялась – отчего? К столичным визитерам мужского пола, кои время от времени навещали их усадьбу, она относилась совершенно спокойно, хотя некоторые из них, проведя в обществе Натальи несколько дней, теряли благоразумие и начинали говорить о «соловьиных трелях», поэмах лорда Байрона, собственном одиноком сердце, и все звали ее на ночные прогулки по саду. Однако ни один из них не вызвал в Наташе желание гулять по сырым дорожкам, вместо того чтобы сладко спать у себя в постели, поэтому визитеры, бледнея и вздыхая, убывали ни с чем, а князь Красков чувствовал тайное отцовское облегчение, что Наталья не торопится выйти замуж и покинуть его.