Мигом проскочив перелесок, мотоциклы выкатили на берег речки. Если б берег спускался к воде не полого-ровно, мы наверняка перевернулись бы – столь неожиданно резким оказался переход из лесочка к самой воде.
Как дикие чудо-кони, насильно остановленные на всем скаку, мотоциклы издали сдавленный хрип и мертво замерли.
– Прибыли! – весело гаркнул Жора.
Я снял мотоциклетный шлем и с любопытством оглядел окрестности. Речка была неширокая. Прикинул, что при надобности могу переплыть ее в два счета. На высоком противоположном берегу высились стройные ряды корабельных сосен. Их строгую величественную сдержанность немного смягчал беспорядочно разбросанный между ними березовый молодняк.
Темно-зеленая вода, нефритово искрящаяся на солнце, нежно-голубое небо, сосны, казавшиеся издали сиреневыми, – все это вносило в мою душу чудно-легкое настроение.
Поймал себя на мысли, что мне, как маленькому мальчугану, хочется, беззаботно смеясь, пробежаться босиком по самой кромке воды, чтобы разлетались подо мной многоцветные фонтанчики радужно-радостных брызг...
– Умаялся с дороги? – дружелюбно хлопнул меня по плечу Артист. – Сейчас развеемся – будь спок!
В это время ребята расстелили на мелком песочке какое-то подобие покрывала-скатерти, странно сочетавшей в себе малиновый, желто-коричневый и фиолетовый цвета.
По-турецки поджав под себя ноги, вся братва полукругом разместилась за этим импровизированным столом.
Из коляски «Урала» была извлечена литровая переплетенная бутыль и множество съестной всячины.
– За вчерашнюю удачу! – поднял наполовину наполненный стакан Артист.
– За тебя и Генриха! – вставил Серый, в два глотка заглотив свою дозу.
– А кто такой Генрих? – полузадохнувшись от мутного самогона, поинтересовался я.
– Великая голова с умопомрачительным множеством умственных извилин! – сострил Жора, с удовольствием захрустев малосольным болгарским огурчиком.
– Его старшой брательник, – пояснил Дантист.
Пригладив пятерней непослушно-растрепанную рыжую шевелюру, Жора взял гитару.
Над спокойной гладью воды томно полилась песня. Все-таки Артист пел профессионально, что называется, искренне-чувственно. В его голосе слышались то бесшабашно-удалой кураж, то безысходная смертельная тоска:
...Пейте, пойте, друзья, веселитесь,
Вспоминайте кента своего!
Жил когда-то в Свердловске Кучеренко,
А теперь расстреляли его...
– Ну что ж, помянем бедолагу Кучеренко! – криво усмехнулся Серый и плеснул всем из бутылки.
Солнце уже поднялось довольно высоко. Мы разделись. Вода была теплая, освежающая и такая чисто-прозрачная, что свободно просматривалось золотое песчаное дно. Кое-где сквозь песок настырно пробивались слабые кустики водорослей. Их мохнато-косматистые лапки, причудливо закручиваясь, хватаясь друг за дружку, жадно тянулись вверх, к безнадежно далекому солнцу.
– Хочешь жить – умей вертеться! – сделал я вывод, взглянув на них, и поплыл саженками к берегу.
Когда вышел из воды, ребята уже разлеглись на песочке, подставив горячим лучам свои когда-то успевшие загореть тела.
– Небось сыграть желаешь? – взглянув на меня, спросил Жора и, не дожидаясь ответа, вынул из валявшейся рядом куртки колоду засаленных карт.
Повторилась вплоть до мелочей вчерашняя история. Вся моя наличность – двадцать семь рублей, выуженные из моей домашней копилки, в мгновение ока перекочевали к Артисту. Жора почему-то остался совершенно равнодушным к своему везению, сунув смятые бумажки в боковой карман куртки, и закурил.
– Завтра обязательно отыграешься, браток! – успокоил он, виртуозно выпуская серию колечек табачного дыма.
Настроение мое совсем упало в минус – я так твердо рассчитывал на выигрыш, что совсем не учел последствий проигрыша. А они были далеко не из лучших. Мама, без сомнения, вскорости узнает о внезапно опустошенной копилке, и будет крупная неприятность.
Не спрашивая разрешения, наполнил до краев граненый стакан из оплетенной бутылки и залпом выпил обжигающую, ставшую тепло-противной на жаре жидкость, чем-то напоминавшую морилку для тараканов.
Жора скосил на меня смешливо-издевательский взгляд.
– Не гони, Джонни, по пустякам – дело житейское. Суета сует!
– Душно что-то. Искупнусь.
Тяжело ступая, безуспешно стараясь держаться прямо, я вошел в реку по грудь. Вода обладала живительно-волшебной силой. Недаром, видать, я родился под знаком Рыб. Хмель почти испарился, осталась только какая-то мрачная подавленность.
Случайно блуждающий взгляд остановился на кустике водорослей.
– Жить хочешь? – я вдруг озлобился и нырнул.
Когда вышел на берег, в руке у меня были намертво зажаты вырванные кустики подводных растений. Отшвырнул их подальше от воды.
– За жемчугом охотишься? – захохотал Серый, наблюдая за этими моими манипуляциями.
– Угадал! – Я растянулся на песке.
«Где достать «капусту» для реванша?» – не давала покоя нудная мысль.
Из лесочка медленно выехала «Волга»-такси.
Но это не была пьяная фантазия, не мираж, как я поначалу подумал.
Дверца машины хлопнула, и появился водитель с шапкой кудрявых рыжих волос – точно таких, как у Жоры. За ним из автомобиля вышла молодая девица в ярком красном платье.
Артист с трудом поднял отяжелевшую голову; он успел уже весьма изрядно приложиться к самогонке.
– А-а! Наша ненаглядная принцесса Тамарка прикатила! – хохотнул он.
– Отстань, козел. Надоел, – скривив напомаженные губки, отмахнулась Тамара.
– А меня, пьяная твоя харя, ты и в упор уже не видишь? – спросил рыжий таксист.
Артист осоловело воззрился на него.
– Генрих?! Ты как здесь очутился?
– Закусывать надо, милый братик, и поменьше хлебать водки – она, как нам доказывает история, и так массу замечательных людей сбила с панталыку. А нашел я вас запросто – ты же сам сказал, на старом месте будете.
– Между прочим, эт-то не водка, а самогон! – заплетающимся языком попробовал оправдаться Артист.
– Тем более! – засмеялся Генрих. – Ладно. Покемарь децал. Позже побазарим.
Жора не заставил себя уговаривать, обессиленно уронил голову и больше не подавал никаких признаков жизни.
Серый с Дантистом встали, как солдаты перед командиром, ожидая от таксиста приказаний.
– Садитесь! – махнул тот рукой. – Как водичка? Ништяк?
– Первый сорт!
– Как парное молоко!
– Отлично. Отдохну немного от служения Родине и Отечеству! – Генрих скинул одежду, удобно прилег на песочке.– Забавная, скажу я вам, эта штучка – жизнь, братишки! – сладко зевнул он, интеллигентно прикрыв рот ладонью.
Тамара присела рядом с ним. Ее карие глаза задумчиво смотрели на воду.
Я даже позабыл про карточное поражение, глядя на Тамару. Это была стройная девчонка лет двадцати с длинными вьющимися черными волосами, с приятным, по-детски чуть капризным выражением лица. Ее изящная, аппетитная фигурка притягивала жадные, плотоядные взгляды всех ребят.
Генрих, явно по-хозяйски, положил голову на колени Тамары. Та снисходительно усмехнулась и нежно-ласково провела ладонью по его курчавой шевелюре.
– Скучно что-то, – томно вздохнул таксист.
Серый с готовностью взял гитару и стал старательно настраивать струны.
– Нет уж, уволь! – притворно испугался Генрих. – Только не это! С гитарой Жорик мне уже все мозги перетрахал! Дантист, глянь-ка в машине на заднем сиденье.
Дантист, покачнувшись, встал и приволок кассетный магнитофон.
В скором времени все птахи в лесу сильно перепугались: из мощного динамика понеслись лихие вопли ансамбля «ХУ». Пташки волновались не напрасно – голоса певцов смахивали то на вой, то на мяуканье, то на плач изголодавшегося волка, жалующегося на луну.
Стая птиц поднялась в небесную синь и упорхнула подальше от опасного соседства.
Лишь сороке, казалось, шизоидные выкрики ансамбля пришлись по душе. Она устроилась недалеко на ветке, восхищенно вертя маленькой головкой и треща без умолку, словно даже солидарно подпевая.