Там можно было найти множество прелестных, уютных лощинок, а самая большая из них стала излюбленным местом для детских игр. Здесь и собрались юные Блайты в тот вечер. В лощинке, в глубине рощицы молоденьких елочек, на берегу ручья находилась зеленая полянка. У самой воды стояла серебристая береза, тонкая и удивительно прямая, — Уолтер назвал ее Белой Леди. На той же полянке стояли и Влюбленные Деревья — такое название дал он клену и ели, которые росли очень близко друг к другу, так что их ветви переплелись, образовав общую крону. Джем повесил на них веревочку с нанизанными на нее старыми бубенчиками от саней — подарок гленского кузнеца, — и каждый залетавший в долину шаловливый ветерок извлекал из них сказочный звон.

— Как приятно снова здесь оказаться! — сказала Нэн. — Все же нет в Авонлее ни одного такого чудесного места, как наша Долина Радуг.

Но все-таки они очень любили Авонлею. Поездку в Зеленые Мезонины всегда считали большим праздником. Тетя Марилла встречала их с радостью, так же как и миссис Рейчел Линд, которая в преклонном возрасте целиком посвящала свой досуг вязанию одеял из толстых хлопчатых ниток в ожидании того дня, когда Аниным дочерям потребуется приданое. Были у них в Авонлее и веселые товарищи по играм — дети «дяди» Дэви и «тети» Дианы. Хорошо известны были им и все места, которые так любила в детстве и юности их мать: и длинная Тропинка Влюбленных, что проходила между двумя живыми изгородями, сплошь розовыми, когда наступало время цветения шиповника, и задний двор Зеленых Мезонинов, всегда чистый и аккуратный, в окружении старых развесистых ив и тополей, и Ключ Дриад, такой же прозрачный и прелестный, как в прежние времена, и Озеро Сверкающих Вод, и Плач Ив. Во время этих визитов близнецы обычно занимали бывшую комнатку матери в мезонине, и тетя Марилла приходила ночью, когда думала, что они спят, чтобы полюбоваться ими. Но все знали, что ее любимец — Джем.

В ту минуту Джем был очень занят: жарил целую сковороду форели, которую только что наловил в пруду. Кухонными принадлежностями стали старая жестяная банка, сплющенная молотком и превращенная в сковороду, и вилка, у которой остался всего один зуб.

Джем был единственным ребенком, появившимся на свет в Доме Мечты. Все остальные родились уже в Инглсайде. У него были вьющиеся рыжие волосы, как у матери, и ясные карие глаза, как у отца; унаследовал он и изящный материнский нос, и отцовский упрямо сложенный, но улыбчивый рот. К тому же он единственный в семье мог похвастаться ушами, достаточно красивыми, чтобы заслужить одобрение Сюзан. Впрочем, это не мешало ему постоянно воевать с ней, поскольку она никак не желала отказаться от привычки называть его Маленьким Джемом. На взгляд тринадцатилетнего Джема, это было совершенно возмутительно. Мама оказалась разумнее.

— Мама, я уже не маленький! — воскликнул он негодующе в свой восьмой день рождения. — Я ужасно большой.

Мама вздохнула и засмеялась, потом снова вздохнула, но больше никогда не называла его Маленьким Джемом — во всяком случае, в его присутствии.

Он всегда был не очень разговорчивым, но решительным, надежным мальчуганом и ни разу не нарушил ни одного своего обещания. И хотя в школе учителя не считали его блестящим учеником, отметки у него по всем предметам были неплохие. Он никогда ничего не принимал на веру; ему хотелось самостоятельно убедиться в справедливости любого утверждения. Однажды Сюзан сказала ему, что если он лизнет на морозе дверной засов, с обожженного языка слезет вся кожа. Джем тут же лизнул — «просто чтобы проверить, что это действительно так». Он убедился, что «это действительно так», заплатив за свою «проверку» несколькими неприятными днями, когда ему ужасно саднило язык. Но ради приобретения опыта Джем был готов пострадать. Постоянные эксперименты и наблюдения позволили ему многому научиться, и братья и сестры находили совершенно поразительными его обширные познания обо всем, что касалось их маленького мира. Он знал, где можно найти первые и самые спелые ягоды, где робко пробуждаются от зимнего сна бледные ранние фиалки, сколько голубых яичек лежит в гнездышке каждой малиновки в кленовой роще. Он умел предсказывать будущее по лепесткам ромашки, высасывать мед из красного клевера, откапывать на берегах пруда разные съедобные корни, отчего Сюзан жила в постоянном страхе, что все они когда-нибудь отравятся. Ему было известно, где можно раздобыть лучшую сосновую смолу, застывшую бледно-янтарными наростами на покрытой лишайниками коре; он мог сказать, где гуще всего растут орехи в буковых лесах, окружающих верхнюю часть гавани, и где на ручье лучшие места для ловли форели. Он умело подражал голосу любой дикой птицы или зверька в Четырех Ветрах и знал, где с ранней весны до поздней осени можно отыскать любой дикий цветок.

Уолтер Блайт сидел возле стройного ствола Белой Леди. Рядом с ним лежал томик стихов, но он не читал. Он смотрел то на склонившиеся к пруду ивы в изумрудно-зеленой дымке молодой листвы, то на проплывающее над Долиной Радуг стадо облачков, похожих на маленьких серебристых овечек, подгоняемых ветром-пастухом, и его великолепные большие глаза светились восторгом. Глаза у Уолтера были удивительные. Все радости и скорби, вся сила духа, все высокие порывы многих поколений, ушедших из жизни, были в темно-серых глубинах этих глаз.

Уолтер в том, что касалось внешности, «удался не в своих». Он не походил ни на одного из родственников, хотя, со своими прямыми черными волосами и тонкими чертами лица, был, пожалуй, самым симпатичным из инглсайдских детей. Однако он в полной мере унаследовал живое воображение матери и ее страстную любовь к красоте. Суровость зимы, очарование весны, блаженство лета и волшебство осени — все это так много значило для Уолтера.

В школе, где Джем считался одним из «заводил», об Уолтере были не слишком высокого мнения. Его считали «девчонкой» и «размазней», так как он никогда не дрался и редко принимал участие в шумных школьных забавах, предпочитая уединиться где-нибудь в тихом уголке с книгой — чаще всего это были, как выражались его соученики, «какие-нибудь стишки». Уолтер любил поэтов и, с тех пор как научился читать, внимательно изучал их творения. Музыка их строф — музыка бессмертных — становилась частью его растущей души. Уолтер лелеял надежду, что когда-нибудь сам станет поэтом. В этом не было ничего невозможного. За образец для подражания Уолтер взял «дядю» Пола, который жил в таинственном краю, называемом «Штатами». Некогда дядя Пол был маленьким учеником авонлейской школы, а теперь его стихи печатали и читали повсюду… Однокашники ничего не знали о мечтах Уолтера, но, даже. если бы узнали, эти мечты не произвели бы на них большого впечатления. Впрочем, несмотря на то, что Уолтер не отличался силой и удалью, он пользовался определенным уважением: пусть неохотно, но ему все же отдавали должное, так как он умел «говорить по-книжному». Никто в школе Глена св. Марии не мог говорить так, как он. «Шпарит, как проповедник», — сказал о нем кто-то из мальчишек. По этой причине Уолтера обычно оставляли в одиночестве и не дразнили — в отличие от большинства мальчиков, испытывающих отвращение к кулачным схваткам и потому подозреваемых в трусости.

Десятилетние инглсайдские близнецы нарушили неписаный закон всех близнецов: они совсем не походили друг на друга. Анна, которую все называли Нэн, была очень хорошенькой, с бархатистыми орехово-коричневыми глазами и шелковистыми орехово-коричневыми волосами. Она была жизнерадостной и утонченной маленькой особой — Блайт по фамилии и по натуре [7], как выразилась одна из ее учительниц. У нее был прекрасный цвет лица — к большой радости ее матери.

— Я так рада, что у меня есть хоть одна дочка, которая может носить красный цвет, — не раз с восторгом говорила миссис Блайт.

Диана Блайт, известная всем как Ди, была очень похожа на мать — с такими же серо-зелеными глазами, всегда необычно ярко блестевшими в сумерки, и с рыжими волосами. Возможно, именно поэтому она была любимицей отца. Ди и Уолтера связывала особая дружба. Только ей он читал свои стихи, и только она знала, что он втайне усердно трудится над эпической поэмой, во многом поразительно напоминающей «Мармион» [8]. Она верно хранила все его секреты — даже от Нэн — и делилась с ним своими.