Небольшое отступление: на землях макров отсутствует рабство, и нет чего-то вроде крепостного права. Все те, кому совет старейшин разрешил находиться на территориях Этрука (так называются земли, где эти благородные потомки разбойников живут своими кланами, которых, между прочим, насчитывается аж двадцать пять), живут свободными. Сами добывают себе на хлеб, сами воспитывают детей, сами решают свои проблемы, сами умирают: если, конечно, не нарушают немногочисленные законы макров — вернее сказать, даже не законы, а обычаи, устои, общепринятые нормы поведения. Их немного, но за нарушение их обычное наказание — смерть.

Я не макр, но я свободный. Кормлю себя сам, работаю для этого наравне со всеми, могу себя защищать и даже могу иметь оружие, но быть макром и пользоваться их привилегиями на остальной территории Империи я не могу. Стоит мне только покинуть Этрук — и любой благородный может объявить меня своим рабом или крепостным, что в принципе одно и то же. Все различие между рабом и крепостным состоит в том, что хозяин за убийство крепостного должен заплатить что-то вроде штрафа наместнику императора, как за самого крепостного, так и за возможных его потомков. Как мне рассказывали, сумма выходит изрядная, равная примерно стоимости двух-трех хороших рабов. А во всем остальном особой разницы нет. Я спрашивал Хэрна, есть ли какая-нибудь страна, где не существует рабства, на что он пожал плечами и ответил:

— Надеюсь!

Вот так.

Этот мир местные называют Кервин, живем мы в империи Синг. А больше информации нам не дают — не положено малышне интересоваться политикой, не доросли еще. Со мной не особо-то и разговаривают, я тут никто и зовут меня никак. Я даже не знаю… вернее, усиленно делаю вид, что не знаю имя монарха, кто правит в Империи, как зовут герцога, кто у макров полевой генерал, а кто верховный волхв. Как мне один раз объяснил Хэрн — тебя у макров касается только то, что тебя касается, а большего не надо. Мал еще.

А информация нужна, без нее выживать очень сложно. Вот и с мечом ситуация хреновая из-за отсутствия ее родной, инфы: знал бы я, что у этого ханурика Эдса брат вернулся с караваном — не кричал бы ему на всю улицу, что он трусливый хорек… а тут паренек из соседнего дома выходит. Споко-о-ойно так выходит, я и не обратил особого внимания. Пока боковым зрением не заметил замах чем-то, только успел приподнять правое плечо и вжать голову. Сволочь этот его братан. Без предупреждения, молча, без единого звука — бац мечом. Решил мне по шее дать, за оскорбление родственничка, а ведь, гад, старше меня почти на десять лет. Он с тренировки от соседа выходил, еще хорошо, что учебный меч, а если бы боевой? Пришлось дать деру, а так ведь мог и убить. И вряд ли ему что-нибудь за это было бы. У него железное оправдание — прилюдное оскорбление родственника, а то, что обидчик и обиженный — это дети, и этот его родственник по отношению ко мне вытворяет еще и не такое, думаю, никого волновать не стало бы. Одним словом, я не они, я — не макр.

А, собственно, кто я?

В прошлом, вернее сказать, в прошлой жизни, там, на родной земле — жизнерадостный, неунывающий военный пенсионер. Муж, отец двоих детей, успевший стать дедушкой, уроженец города Владивостока, сын военнослужащего, в силу этого в детстве объездивший вместе с отцом весь Дальний Восток. Окончивший десятилетку поселка Буревестник на острове Итуруп, Курильской гряды, затем Уссурийское ВВАКУ. Потом служба, горящий Кавказ, а дальше — пенсия, родной Владивосток, полковничьи погоны запаса и постоянная нехватка денег — на пенсию-то особо не разгуляешься… Даже на зоне успел побывать: полтора года вычеркнутой жизни — хотя та еще школа. 39-я колония под Спасском-Дальним — клоака страшная, но бывалые называли ее «детсад», и честно скажу: им — верю. Но не будем о печальном.

И дернул меня черт совершить незабываемое путешествие с целью личного обогащения в поселок Восток, что находится на севере Приморского края. Нет чтобы, как все нормальные люди, проехаться на личном автомобиле японского производства каких-то 480 километров по российской дороге проселочного типа, так надо же выделиться, идиоту — самолет ему подавай, и не простой, а типа «кукурузник». Я хоть и прослужил двадцать пять лет в авиации, но как он обзывается — У-2 или ПО-2, не в курсе. Еще и однокашник по училищу, Олежка «Шлоп», внес свою лепту:

— Не дрефь, Юрок, все будет чин чинарем: проскочим туда-обратно — и не заметишь. Двести граммов коньячку перед взлетом и посадкой — и никакая болтанка да ямы воздушные не страшны. Да здравствует малая авиация!

Мне бы, дураку, вспомнить свои ночные кошмары, которые мучили меня лет так двадцать назад: будто лечу я на таком вот маленьком самолетике в качестве пассажира, а он возьми и начни падать. И долго так падал, и было ужасно страшно от безысходности и невозможности влиять на этот кошмар. Так и просыпался перед самой встречей с землей в холодном поту, диким криком будя жену и детей. И придя на аэродром под Дальнереченском, видя состояние нашей малой авиации, в лице древних бипланов, мне бы задуматься, но, увы, ударная доза коньяка благополучно загружена в организм, а дальше — море по колено. Сели в самолет, а там — «За взлет!» стопарик, «За летуна!» стопарик, и так далее. В общем, я отрубился.

Ну а теперь кто я в этом мире?!

ГЛАВА 2

Где-то далеко от побережья Тихого моря. Империя Синг.

Лето 7024 года

День первый

Пробуждение было страшным! Сначала вернулся слух. Нет, лучше бы он не возвращался! Крики боли и отчаяния ворвались в мозг, как визг буравчика зубодробительной машинки у стоматолога. Металлический лязг, глухие и звонкие удары, возгласы и стенания, мольбы о помощи или о пощаде — все перемешалось в сплошной беспрерывный гул. Самое интересное, что я не понимал ни слова из того, что кто-то кричал, все воспринималось на уровне интонации, выплеска эмоций и, возможно, инстинкта самосохранения. Язык, который слышался, был мне неизвестен.

Однако!..

Я плохо чувствовал свое тело, сильно болела голова, меня мутило — вот-вот грозя вывернуть наизнанку, и зверски хотелось плакать. Плакать! — и это в мои-то неполные пятьдесят лет…

Какого… здесь происходит?

«Мы падаем!» — осенило меня, но звучащие вокруг удары, крики многих людей больше похожи на бой. Да и чувство невесомости, когда падаешь с высоты, сейчас отсутствует. Под спиной камни с кулак и вроде как трава.

«На земле лежу», — сделал вывод я.

Попробовал пошевелить пальцами рук — получилось, под ладонями трава; сжал кулаки — жесткая, клочок вырвать не могу… или так ослаб.

Почему так много голосов, шум, крики? Наверное, упали в населенном пункте, разрушили какое-то здание, все загорелось или загорится, у нас же авиационный бензин! Мама, валить отсюда надо, а то бабахнет!..

Не успел додумать, как совсем рядом раздался взрыв.

Все, поздно… сгорю к чертям собачьим! Надо выбираться… но для начала неплохо бы открыть глаза, и в темпе, а то вот и горелым запахло, притом горелым мясом! Боже!..

Открываю глаза, и что я вижу? А ничего — темная пелена и неясные блики света, как мерцающие звезды.

— Ослеп!.. — в ужасе закричал я.

Что за чертовщина: голос-то мой — вовсе и не мой. Тоненький, слабенький, детский. Детский!

Так, спокойно, спокойно! Успокойся и подумай. Голосок тоненький, ручки слабенькие, тяжелым себя не ощущаю, ну не сто двадцать кило — это точно. Плохо себя чувствую, мутит, да и плачу уже давно от жуткого страха и, наверное, сильно испугался. А чего испугался? Я давно не пугался, да и не плакал так душевно, с надрывом. Странно.

А у меня ничего не сломано? Ноги двигаются? Меня, случаем, не парализовало?

С испугу задергался всем телом, подскочил, встал на четвереньки, рукой провел по голове. Блин, на меня кто-то что-то накинул, какую-то тряпку из плотной ткани, очень похожей на джинсу.

«Вот почему я ничего со страху не видел!» — обрадовался я. Осознание того, что я не ослеп, так осчастливило, что даже рыдать перестал.