Наверное, она была права. Тот, кто превратился в пончик, навеки останется пончиком.

Я позвонил девушке и навсегда с ней попрощался.

– Мне тяжело с тобой расставаться, но, видимо, так уж нам предначертано судьбой. Я никогда не забуду тебя… – И так далее.

– Ты так и не понял? – спросила девушка, ставшая пончиком. – Наше человеческое существование по сути своей пусто. В нем ничего нет. Ноль. Почему ты не хочешь посмотреть на эту пустоту? Почему ты глядишь только по сторонам?

Почему? Это я хотел бы задать такой вопрос. Почему люди, ставшие пончиками, мыслят настолько ограниченно?

Но, в общем, на этом мы с ней расстались. Это случилось два года назад. А весной прошлого года без какого-либо предупреждения в пончик превратилась моя сестричка.

Окончив университет Дзёти [6], она поступила работать в «JAL» [7]. А вскоре – в холле гостиницы в Саппоро, где она была в командировке, – неожиданно превратилась в пончик. Мать не выходила из дома, плакала не переставая.

Иногда я позваниваю сестре, спрашиваю, как у нее дела.

– Брат, неужели ты так и не понял? – спрашивает сестра, ставшая пончиком. – Наше человеческое существование по сути своей…

Антитеза

От дяди, который в сентябре прошлого года уехал на Борнео на поиски антитезы и пропал из виду, наконец-то пришла открытка. Довольно стандартная, с фотографией дома на сваях и кокосовой пальмы. Но получить весточку от дяди, известного тем, что не любит писать письма, – это уже что-то.

«К моему великому сожалению, экземпляр антитезы, весьма крупный даже для здешних мест, на днях пропал, – писал дядя. Буквы скакали, потому что открытку он писал, сидя в каноэ. – Местные жители говорят, что антитезу в восемь метров не видели здесь уже много лет. Даже найденную мной в прошлом месяце антитезу в 2,25 метра – очевидно, весьма средний экземпляр – они называют “чудом”. Тут только руками развести. Скорее всего, причина сокращения числа антитез связана с уменьшением количества вулканического пепла, а также с геотермальными изменениями. Однако определенно ничего не скажешь. При таком раскладе я, скорее всего, к июлю вернусь в Японию».

Мою комнату украшает старая фотография: местные жители держат на плечах антитезу в двенадцать с половиной метров, а перед ними позирует мой дядя. Этот огромный экземпляр дядя обнаружил в 1966 году. Официально она была зарегистрирована как самая большая антитеза, обнаруженная в шестидесятых годах. Карьера дяди как ловца антитез была тогда на подъеме, и даже по этой фотографии видно, что энергия у него била ключом. То было счастливое время – его можно считать «эпохой великих открытий» в ловле антитез.

Сейчас увидеть настоящую сочную антитезу во французском ресторане так же невероятно, как поймать теннисной ракеткой каменный метеорит. Конечно, и в наши дни можно кое-где отыскать их в меню, но это, скорее всего, будет сухая и маленькая индийская антитеза – практически без вкуса или, хуже того, вообще замороженный продукт.

Если бы такое меню попалось на глаза моему дяде, он незамедлительно изорвал бы его в клочья. Потому что любит повторять: «Уж лучше ничто, чем маленькая антитеза».

Угри

Мэй Касавара позвонила мне в половине четвертого утра. Естественно, я в такое время крепко спал. Погрузившись с головой в жижу сна, мягкого и теплого, словно бархат, увязнув в ней вместе с какими-то угрями и резиновыми сапогами, я вкушал плоды пусть и временного, но весьма действенного счастья. И в этот момент раздался телефонный звонок.

Дзынь-дзынь.

Сначала исчезли плоды, затем угри и резиновые сапоги, а под конец исчезла и жижа. Я остался один. Совсем один, мужчина тридцати семи лет, пьяный, не избалованный любовью окружающих. Кто посмел отнять у меня угрей и резиновые сапоги?

Дзынь-дзынь.

– Алло, – сказала Мэй Касавара. – Алло.

– Да, слушаю, – ответил я.

– Это я, Мэй Касавара. Извини, что так поздно. Но у меня опять появились муравьи. У них теперь муравейник на подоконнике в кухне. Те, которых мы прогнали из ванной в прошлый раз, теперь перетащили свой муравейник сюда. Вот именно, все переползли. И притащили с собой еще каких-то белых личинок – наверное, детенышей. Так противно. Принеси, пожалуйста, еще разок тот спрей. Я понимаю, что сейчас очень поздно, но я терпеть не могу муравьев. Сам знаешь.

В кромешной тьме я энергично потряс головой. Кто это – Мэй Касавара? Кто она такая, чтобы похищать угрей из моей головы?

И я задал ей этот вопрос прямо в лоб.

– Ой, простите, пожалуйста. Кажется, я ошиблась, – сказала Мэй Касавара с искренним сожалением в голосе. – Из-за этих муравьев я совершенно запуталась. Потому что они все вместе перетащили свой муравейник. Пожалуйста, простите.

Мэй Касавара первой повесила трубку, а я так и остался со своей в руке. Где-то в этом мире муравьи перетаскивают муравейники, а Мэй Касаваре нужна чья-то помощь.

Я вздохнул, закутался в одеяло, закрыл глаза и вновь стал искать в жиже теплого сна дружелюбных угрей.

Норико Такаяма и мое влечение

За свою жизнь мне довелось ходить рядом со многими женщинами, однако я не знаю ни одной, кто ходил бы так же быстро, как Норико Такаяма (25 лет). Она энергично размахивала руками, будто хотела сказать: «Вот, смотрите, их только что смазали», – и с видимым удовольствием делала большие шаги. Издалека она напоминала такого жучка-вертячку с прозрачными крылышками. Быстрая, плавная, счастливая походка, словно блеск после дождя.

Когда мы впервые шли вместе (от начальной школы Сэндагая до Аояма-Иттёмэ), я удивился ее скорости, а потом решил, что она не в восторге от того, что приходится идти со мной. Потому и шагает так быстро, чтобы скорее от меня отделаться. А может, таким бешеным темпом старается подавить во мне влечение к ней (вообще-то у меня не было подобных мыслей в отношении Норико Такаямы, поэтому сложно судить, насколько этот ее прием был вообще эффективен).

И лишь спустя несколько месяцев я наконец понял. В ее быстрой ходьбе нет никакого скрытого смысла – ей просто нравится ходить так, словно она летит. Как-то в начале зимы рядом со станцией Ёцуя я заприметил, как она шла в толпе одна. С какой-то до нелепости невероятной скоростью. Ей просто было так удобно – идти откуда-то и куда-то по этому участку земли под названием Токио. В правой руке она крепко держала сумку, воротник ее плаща трепетал на ветру, а она шагала вперед, выпрямившись, как струна.

Я сделал пять-шесть шагов и собрался было окликнуть ее, но она ушла далеко вперед, и я почувствовал себя нелепо. Вроде Россано Брацци в последней сцене «Летней поры». В одиночестве у станции Ёцуя. Но я был очень рад. Я понял, что Норико Такаяма все же не ошиблась. Меня к ней действительно влекло.

Осьминог

Нобору Ватанабэ прислал мне открытку с нарисованным осьминогом. Под ним был кривым почерком выведен следующий текст:

Премного благодарен за ту заботу, что на днях вы оказали в метро моей дочери. Предлагаю в ближайшее время где-нибудь вместе поесть осьминогов.